Владимир Казаков - Голубые капитаны
Над ним, где-то в стратосфере, появились светящиеся облака. Легкие, как тени, они сгустятся, засветятся жемчужно-серебристым светом. «Из чего они состоят? — ломают головы ученые. — Из скопления космической пыли или частиц воды?» Пожалуй, из пыли метеоров. Многое, красивое и удивительное, создает вода. Радугу или море, например. Но красят море не только струи, играющие со светом, а и могучие волны. Серебристые облака имеют блеск металла, волны похожи на свинцовые глыбы. И там и там — крепь. Так и настоящий человек красив не лицом…
Беспорядочные мысли одолевали Донскова, но не мешали точно пилотировать планер. Приближались посадочные костры. Лизнуть бы поле прожектором, но по заданию нельзя. Донсков потянул на себя штурвал и почувствовал касание земли. Импульсное торможение замедляло бег планера. Легкий клевок — остановка. Пока подойдет трактор, есть время посидеть в кабине, посмотреть с аэродромной горы на город.
Немецкие стратеги планировали захватить Саратов 10 августа 1942 года и просчитались — сейчас сентябрь. С тринадцатого они штурмуют последний оборонительный обвод Сталинграда, рвутся в город. А Саратов громят с воздуха, пытаются разрушить мост через Волгу, перерезать артерии сталинградцам. Только не получается.
А город не спит. Где-то там, на Шелковичной улице, и его дом, мать, ждущая весточки с фронта, крошечная сестренка Майка. Отец почему-то долго не пишет. Где ты, папа?
Послышалось фырчание старого «фордзона». На этом тракторе, собранном курсантами из железного лома, фордзоновским был только капот, чудом не сгнивший на свалке. Но он давал право веселым планеристам частенько припевать:
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До ангара ты нас прокати…
Выбрасывая искры из выхлопной трубы, трактор пятился к планеру. Задняя фара пучком света уперлась в буксирный замок.
— Э-ге-ге-гей, Володька, вылазь, цепляй трос! — закричал дежурный «Петруша» Корот.
Ночным полетом Владимира Донскова начались трехдневные соревнования планеристов. Мысль провести соревнования вместо инспекторского смотра подал Маркин. «Для предстоящей операции нам нужно отобрать всего несколько человек. По-настоящему лучших все-таки выявит соревнование, а не общий смотр, — сказал он. — При смотрах мы видим только бойца, а здесь громко застучит сердце комсомолии, появятся задор и молодое упрямство!» С комиссаром согласился полковник Стариков, и члены комиссии по проверке боевой подготовки превратились в спортивных судей.
Судьи знали дело и были необыкновенно придирчивы. Уже под утро закончились полеты на точность приземления груженых планеров по кострам, и лейтенант Дулатов узнал, что никто из его группы не вошел в пятерку лидеров. Он прорвался в кабинет Маркина, хотел заявить протест, но его вежливо выставили в коридор, где он попался на глаза комсоргу школы, и тот дал прочитать ему только что принятое решение комитета:
«Комсомольцам, показавшим очень низкие результаты, предложить временно снять с гимнастерок значки Ленинского комсомола. Решение теряет силу, если отмеченные товарищи достигнут хороших результатов на следующем этапе соревнований».
По этому поводу экстренно выпущенная стенная газета «На абордаж!» приспустила траурный флаг с надписью: «Вы опять оскандалились, «корсары»!» Правда, в отдельной заметке, подписанной всеми членами комсомольского бюро, выражалась надежда, что питомцы лейтенанта не подведут организацию на стрельбах из трофейного и старого оружия. И вот песчаная осыпь обрыва Соколовой горы, уставленная фанерными силуэтами немецких солдат. Из-под черных касок, похожих на ночные горшки, смотрят искаженные злобой рожи, а чуть выше полоски, изображающей ремень, белый кружок мишени. В эти кружки нацелены стволы пулеметов.
— Огонь!
Не торопясь, деловито старшина Корот жмет гашетки «максима», и на осыпи, за черной каской фанерного солдата, вспухают и сразу опадают песчаные холмики. Стук пулемета, пламя на его рыльце, мерцающий след пулевой трассы всколыхнули память Корота. «Получай, сволочь! Глотай, поганый Вьюн!» — шепчут его белые губы.
— Три! — кричит судья справа. Это значит — из пяти полновесных очков уже отняты два за длинную очередь. Судья слева молчит: он не увидел нарушений в изготовке к стрельбе. Зато из окопа перед мишенями поднимается щит, на котором сиротливо чернеет единичка. Всего одно поражение цели!
Корот встает сначала на колени и, чуть повернув налитую кровью шею, прикрывая рыжими ресницами виноватинку в глазах, исподтишка смотрит на Дулатова, нервно вышагивающего за линией подготовки. Дулатов демонстративно отворачивается и долго рассматривает город, задернутый прозрачным маревом.
— Дук-дук-дук, — стучит «гочкис» в руках Бориса Романовского. Из середины мишени летит щепа. Простым глазом видны пробоины на темной фанере.
— В пупок! — восторженно кричит стрелок и испуганно зажимает рот ладонью. Но поздно. Несмотря на снайперскую стрельбу, судьи снимают с Романовского пять баллов за плохую дисциплину.
У Владимира Донскова на огневом рубеже заел немецкий МГ-34.
— Устранить неисправность! — приказывает судья.
Всего четыре движения руками. Носовой платок скользит по вынутому затвору. Просматривается гнездо. Причина найдена: затвор упирался в камешек, попавший туда, конечно, «случайно». Судьи довольно улыбаются и за быстрое устранение задержки добавляют четыре очка призовых. Не пропадают у них улыбки и после стрельбы.
Когда отстрелялись из «виккерса» и отечественного ПТР по силуэту танка, лейтенант Дулатов уже не бегал и не кусал ногти. На лице появилось и застыло до конца стрельб независимое выражение: дескать, знай наших!
«Корсары» по сумме очков уже подпирали «чкаловцев» — лидеров соревнования. И тем досаднее был «ноль», полученный Коротом и Донсковым на гонке преследования.
Корот на большой скорости вел «хорьх», а Донсков должен был из окна автомашины поразить автоматным огнем появляющиеся мишени. Трасса «преследования» извивалась по берегу Волги. «Хорьх» то буксовал в мокром песке, то резал колесами воду мелких заливчиков и поднимал фонтаны брызг. Донсков трясся на заднем сиденье, сжимая в руках взведенный ППШ. Он до боли в глазах всматривался в пролетающие за бортом кусты; кусты прыгали вверх и вниз, сливались в сплошную серую ленту, разрывались, и тогда мелькали желтые куски обрывистого берега.
— Не гони, — попросил Донсков.
— Скорость заданная! — возразил Корот, но все-таки немного сбросил газ, и Донсков увидел над кустом бересклета белый щит. Он высунул ажурный ствол автомата из окна, сблизил пляшущую мушку с белым пятном, и тут брызги из-под колес хлестнули по лицу. Автомат ойкнул одиночным выстрелом и замолк. Зато уж Донсков отвел душу на сконфуженном Короте.
К следующим мишеням Корот подвел автомашину почти вплотную, рискуя выворотить колеса на береговых каменистых увалах. Но наблюдающие разгадали уловку экипажа и показали мишени всего на две-три секунды. Автоматные пули срезали только несколько веточек.
— Мазила! — пробасил Корот и смачно сплюнул за борт.
Последняя надежда вырваться вперед оставалась в многоборье, которое начал юркий маленький курсант по прозвищу Муха. Он преодолел штурмовую полосу быстрее всех. Чувствуя за спиной дыхание длинноногого верзилы, казалось, готов был выпрыгнуть из обмундирования. Верзила уже настигал. Малыша выручил бум: соперник свалился с бревна, видно, ушибся и безнадежно отстал. Муха, истратив силы, не мог перемахнуть яму с водой. Он спрыгнул в нее, ткнувшись руками в донный ил, на коленях выполз, и мокрый, весь в желтой глине, но с улыбкой до ушей, хлопнул по плечу дежурившего у ямы Корота.
С винтовкой наперевес Корот рванулся к подвешенным чучелам. Два проткнул штыком, а третье долбанул прикладом так, что оно сорвалось с веревки. И опять с губ слетело имя «Вьюн», перемешанное с ругательствами. Корот огромными прыжками проскакал стометровку, чуть не свалил Донскова, сидевшего у развернутой полевой радиостанции, выпалил:
— Третья плита. Сюрприз. Толовые шашки. Взопрел, бисова мать!
Донсков мягко положил руку на телеграфный ключ, и слова Корота, кроме последних трех, полетели в эфир в виде точек и тире.
За двадцать километров от аэродрома, на берегу реки Курдюм, радиограмму принял сам лейтенант Дулатов и приказал Романовскому:
— Найти плиту номер три. Подорвать толовым зарядом. Внимание — сюрприз!
Борис Романовский взял сумку с толом, на карте нашел ориентир № 3, по стрелке ручного компаса определил направление. Он бежал через тальник, потом пересек поляну, заросшую серой колючкой, и у старого пня нашел плиту. Сел на пень отдышаться. Отдувался и приглядывался, что же за сюрприз?
