Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари
— Если вы не отберете в новом спектакле роль у этой бездарной кривляки Эльвирки, вам придется возвращать деньги каждый день.
— Золотко! В спектакле этом две героини, не можешь же ты играть обе роли сразу!
— Ах, ах, ах, какая трогательная беспомощность! Я сейчас заплачу от жалости! Да скажите вы автору выбранной вами бездарной пьесы, чтобы он вторую героиню просто вымарал! Понимаете? Вы-ма-рал! Зрителей изжога мучает от кривляний этой интриганки.
— Видите, к чему приводит популярность, — развел руками Карабас. — И в таких вот условиях я должен создавать высокое искусство! Не крутись я от зари до зари, как загнанная лошадь, они все уже протянули бы ноги с голоду… Если бы нас в довершение всего не посадили на хозрасчет! Раньше хоть дотации спасали. А возьмите проблему репертуара. Кто пишет сейчас для кукольных театров? Подающие надежды и не оправдавшие надежд. Маститые все давно переключились на телевизионные сериалы… Нет, скорее бы уж на пенсию! Выхлопочу садовый участок — только вы Карабаса и видели. Буду играть в домино и пить чай с собственной малиной.
— Ну, а где Пьеро? — сберегая последние остатки подозрительности, спросил Задира.
— Ах да, где действительно эта любимая массами жертва? Извольте заглянуть сюда.
Комнатка, в которую мы вошли, была небольшой и неряшливой. На стенах висели какие-то малиновые и оранжевые марсианские пейзажи вперемешку с пыльными сетями паутины, а также двумя портретами: древнегреческого философа Платона и певца Валерия Леонтьева… На столе из груды исписанных бумаг пялился бездонными глазницами человеческий череп. Возле стола, закрыв глаза и бормоча что-то нараспев, вышагивал туда-сюда живой и невредимый Пьеро. Рукава его пестрой заношенной блузы волочились за ним по давно не подметавшемуся полу.
— Здравствуйте, — сказали мы и замялись, потому что спрашивать у Пьеро, не превратили ли его случайно в кучу тряпья и опилок, было вроде бы излишним.
— Что такое? Откуда делегация? — недовольно спросил Пьеро, останавливаясь и открывая глаза. — Я же тысячу раз просил не тревожить меня, когда я наедине с музами.
— Между прочим, — сухо заметил Карабас, — сейчас идет репетиция, «наедине» с которой вам тоже полагалось бы побыть хоть немного.
— Вам, видимо, мало, господин Барабас, того, что вы изо дня в день унижаете мое достоинство, заставляя выступать в ролях официантов и стражников, вы еще имеете жестокость ежеминутно напоминать мне об этом! Ах, какая ужасная мигрень! Какая невыносимая стенокардия! Не волнуйтесь, господин Барабас, скоро я избавлю вас от необходимости меня травить и преследовать, врачи уже однажды выдавали мне бюллетень, я вам его тогда показывал. Моцарта отравили, Пушкина застрелили, меня вы изведете мелкими придирками…
Пьеро достал из кармана пакетик, медленно высыпал в рот какой-то розовый порошок и жестом попросил подать ему со стола стакан с водой. Задира торопливо выполнил просьбу. Но на Карабаса Барабаса мигрень и стенокардия особого впечатления не произвели.
— Если бы вы не тратили столько времени на никому не нужное э-э… сочинительство, а работали бы, как Образцов и Моисеев, вам, может быть, поручали бы роли принца Датского и Офелии, пока же вы и с ролями официантов справляетесь крайне посредственно. Да к тому же постоянно нарушаете трудовую дисциплину.
— Вот видите, — сказал Карабас, выходя с нами в коридор. — Но говорить с ним бесполезно, а уволить нельзя: Мальвина разнесет весь театр. Еще бы, каждая строчка его стихов воспевает ее красоту и гениальность.
Восславь, моя грустная лира,Красу неземную Мальвины.Не стоит кривляка ЭльвираМизинца ее половины.Летит по бескрайнему мируКрылатая слава Мальвины,Про эту ж кривляку ЭльвируНи слуху нигде, ни помину…
В таком же духе и все остальные его стихи.
— Значит, — мрачно сказал Задира, — Буратино нам наврал. Ну, хорошо же. Я не мажу и по мелким мишеням!
— Ой-ой, господин мальчик, не надо в меня не мазать! Я очень хрупкий, я уже весь рассохся, послушайте, как скрипят у меня колени, когда я пробую бежать…
И Буратино попытался юркнуть мимо нас в дверь, но там стоял с суровым лицом Научный Мальчик.
— Ой-ой-ой! — запричитал врунишка. — Я очень, очень виноват, я заслужил наказание, но папа Карло не переживет моей смерти, а ведь он-то ни в чем не виноват!
Мы молча смотрели на Буратино. Сделав паузу и удостоверившись, что разжалобить нас не удалось, он продолжал:
— Хорошо, убивайте меня как хотите — хоть сожгите в нарисованном очаге, хоть закопайте живым в сено, хоть вышлите навсегда в ужасную Страну Дураков, только не бросайте меня в пруд, я плаваю хуже золотого ключика и ужасно боюсь сырости!..
— Понятно — «только не бросайте меня в терновый куст». Знаем, читали, придумай что-нибудь поновее. — Задира был неумолим.
— Но я ведь не нарочно врал, я нечаянно. А правда, это я смешно придумал Мальвину засунули головой в крысиную нору, ха-ха-ха!
— Проси прощения у Карабаса Барабаса, — мрачно потребовал Задира. — Из-за тебя я чуть не сделал его навсегда кривым.
— Конечно, разумеется, непременно… Карабасик Барабасик! — умильно заглянул в лицо своему хозяину деревянный человечек. — Извините-простите меня, пожалуйста. Честное-пречестное слово, я больше не буду! Я стану целыми днями репетировать самые скучные роли. Я куплю букварь без картинок и начну ходить в вечернюю, нет, лучше в заочную школу, а когда вы состаритесь и уйдете на пенсию, я буду возить на тележке за вами вашу чудесную шелковистую бороду, чтобы она не мешала вам читать журналы «Здоровье» и «Огонек». Честное-распречестное слово!
И Карабас Барабас не выдержал, потрепал по голове маленького подлизу:
— Ладно уж, не впервой мне из-за вас получать синяки и шишки. Беги завтракать, а то желудок то у тебя хоть и деревянный, да не железный, со вчерашнего обеда из за своих художеств ничего не ел.
— Не могу сердиться на малышей, — принялся оправдываться Карабас перед нами. — И лодыри, и врунишки, и безобразники, а, поди ж ты, и дня бы без них не прожил. Они, негодники, знают это, вот и пользуются…
До позднего вечера молча брели мы по дороге. Видимо, опасаясь насмешек, Задира ушел вперед и даже не оглядывался.
Да, нелегко, оказывается, восстанавливать справедливость, защищать обиженных! И потому, наверное, прежде всего, что не введено особой формы для обиженных и обидчиков. А ведь как было бы удобно и для странствующих рыцарей, и для странствующих оруженосцев, если бы обидчики ходили все, допустим, в черной одежде, а обиженные — в розовой или голубой. И голову ломать не требовалось бы. Видишь — идет навстречу старик в черной куртке, готовь рогатку. А если показалась девочка в розовом платьице — доставай конфету.
Научный Мальчик заверил меня, что со временем электронно-вычислительные машины по сумме мельчайших внешних признаков научатся давать быстрый и безошибочный ответ на этот вопрос. Тогда наконец-то рыцарское дело будет поставлено на серьезную научную основу, а пока… Пока нас ждал новый день пути и новое, по-настоящему опасное приключение.
Схватка у Гнилого озера
Село Страховка, куда мы добрались к вечеру, вполне соответствовало своему названию. По улицам туда-сюда шлепали мужики, вооруженные кто вилами, кто дубиной, кто топором, один бегал даже с ухватом. Бабы истошно голосили, ребятня хныкала на разные голоса, коровы мычали, собаки лаяли… Пожар? Но нигде не видно дыма. Наводнение? Но местная речонка — курице по колено — мирно журчала по камушкам.
— Что тут у вас стряслось? — спрашиваем.
— Проходите, проходите, — торопливо отвечает на бегу какой-то щуплый мужичок. — Вы люди чужие, вам наша беда без интереса.
Баба, к которой мы обратились с тем же вопросом, долго ошалело смотрела на нас, потом замахала руками и страшным шепотом ответила:
— Бегите, детки, бегите, милые, отседова, пока живы. Люди вы нездешние, заступиться за вас некому, выдадут вас Горынычу, как бог свят, выдадут!
Совсем сбитые с толку, мы догадались наконец расспросить о происходящем жизнерадостно шлепавшего по уличной пыли мальчишку.
— Вы чо, с Луны, чо ли свалились? — вытаращился мальчишка на нас. — Про Дракона нашего не слыхали?
— Про дракона? А разве драконы бывают?
— Ну, даете! — восхитился мальчишка. — Бывают? Да сегодня он теткинюшкиного бычка заглонул возле мельницы. Рогов и то не выплюнул! А третеводни дед Матвей мерина запряг да к свояченице на крестины покатил. Одно колесо только и осталось — и мерина, и телегу — все сожрал. Дед до сих пор с гумна не вылазит с ужасу. А вы «не бывает!» Полдня сегодня на сходе про это руганье шло. Молодые кричат: «Артиллерию надо вызывать!» А старики: «Сопляки! Слыханное ли дело — от драконов артиллерией обороняться. Спокон веку от драконов откупались человеческим подношением. Пока самого видного парня или самую красивую девку ему для съедения не выделят — будет шастать и всех подряд заглатывать». Пуд махорки искурили, пока к решению пришли.
