Спящая - Мария Евгеньевна Некрасова
* * *
Михе я, конечно, ничего не сказал и сам пытался трусливо забыть. Это оказалось на удивление просто, когда рядом больной ребёнок и клоун с подносиком, который пытается этого ребёнка растолкать: «Больной, проснитесь, пора принимать снотворное». Миха оказался кладезем глупых шуток и старых анекдотов, Катька веселилась, несмотря на температуру, и как будто забыла про свои деревья. К обеду ей даже стало получше, и нам удалось её кое-как покормить и впихнуть очередную порцию таблеток. А потом позвонил отец:
– Роман, что у тебя в комнате?
У меня внутри всё сжалось, хотя это глупо. Знал же, знал, что отец обязательно заметит! Микки так себе партизан, он обязательно выдаст себя. Странно, что только сейчас, а не с самого утра. Должно быть, отец, придя с дежурства, завалился спать, а сейчас вот проснулся и услышал.
– Микки. Катька заболела… – я почему-то не захотел говорить ему про гончую. Опять глупо, как будто сам не узнает.
– И ты решил взять его себе, чтобы не заразился? Где твой ингалятор?
Ингалятор лежал на тумбочке в моей комнате. Давно, просто отец только заметил:
– У тебя в руках?
– Да. У меня тут полный комплект астматика: ингалятор и собака…
Он долго меня распекал. Одновременно брякал посудой, на кухне, должно быть, включив «Громкую связь», потом и вовсе вышел во двор и спросил, где Миккин поводок.
В итоге он зашёл за поводком, принёс мне ингалятор и зубную щётку. Кровавая гончая обсыхала в огороде на солнышке, отец её не увидел, а то бы скандал пошёл на второй круг. А так – даже за прогул не стал ругать, а увидев Катьку, отпустил к ним на ночёвку без вопросов, пообещав присмотреть за Микки. Всё-таки он у меня отходчивый.
Глава XIV
ЛЕС
Спать я улёгся на топчане в прихожей: там никому не мешаешь, а видишь весь дом – и кухню, и комнаты деда с Катькой. В открытую дверь я видел белый бугор Катькиного одеяла и пса, примостившегося на коврике. С хвостом он был едва ли не длиннее Катькиной кровати, почему-то стало грустно и страшновато от этого зрелища. И неуютно, это точно. Спать не хотелось совсем, да и не стоило.
Пёс дрых: я видел, как размеренно поднимаются и опускаются бока, блестя в темноте чистой шерстью. Я не мог и не хотел засыпать в его компании. Я не доверял ему. Я уже не ждал, что он среди ночи набросится на Катьку: у него уже была тысяча и одна такая возможность, и если он ею не воспользовался, то и не должен… И всё равно я чувствовал, что собака может Катьке навредить.
Дед Артём оглушительно храпел в своей комнате, и это тоже помогало мне не уснуть. Я потихоньку игрался в телефоне, поглядывая то на Катьку, то на пса. Тогда мне показалось, что я всё-таки задремал, потому что то, что я увидел, странно было видеть не во сне.
* * *
Пёс блеснул в темноте глазом, потянулся и прошёл в прихожую. Отчего-то мне захотелось притвориться спящим – казалось, что я подглядываю, да так оно и было… Я бы не успел: меня бы выдали очки и включённый телефон. И всё равно я зажмурился.
– Лежи, – прозвучало в моей голове. Голос был какой-то странный, на голос не похож, как будто мои собственные мысли перестали быть моими и обрели собственный голос.
Я распахнул глаза. Пёс сидел у входной двери и выжидательно смотрел на Катьку. Он не пытался её будить, по крайней мере так, как это делают собаки: не скрёб лапами, не скулил, не стаскивал одеяло… И всё равно Катька проснулась. От одного собачьего взгляда – но я ещё хотел верить, что это совпадение. Проснулась, села на кровати, начала нашаривать что-то вокруг, должно быть, одежду…
– Кать, ты что?! – Я в два прыжка подскочил к ней и попытался уложить обратно. Она была горячая как утюг, наверное, оттого и вскочила… Да, я ещё так думал. Люди иногда до упора не хотят верить в странное.
– Ложись. Иди к себе, – тот же голос.
Катька извивалась у меня в руках, сонно пытаясь нашарить одежду в кровати. Гончая сидела у входной двери и ждала.
– Кать, не вздумай! У тебя температура, куда ты собралась?!
– Тор зовёт… – у неё был слабый охрипший голос.
– Перебьётся… Я сам его выведу, Кать. Ты лежать должна.
– Я должна. Ты не понимаешь, он хочет, чтобы я…
– Да мало ли, чего он там хочет! – я рявкнул, уже не боясь разбудить деда Артёма. С этой псиной Катька стала реально упрямая, как с ней справляться теперь? – Послушай, ты больна, на улице холодно, тебе нельзя выходить…
– Не зли меня! – Катька взвизгнула совершенно чужим голосом, но удивиться я не успел. Она засветила мне кулаком в нос с какой-то недетской силой, как мне показалось тогда. В глазах мигнула луна за окном, нос переполнился этим железным запахом, какой бывает, когда его разобьёшь как следует. Я автоматически схватился за лицо, Катька вывернулась и бросилась к шкафу.
Кажется, рука тут же наполнилась кровью, я не видел – только чувствовал мокрое. Катька копалась в шкафу, доставая одежду. Движения у неё были совсем не сонные.
– Не зли меня! – прозвучало в моей голове. – Не надо меня злить. Не надо мне мешать. – Я узнал: не голос, нет – интонацию. Интонацию того мужика из сна.
Хлопнула дверь. Я оглянулся на прихожую: собаки не было. Следом хлопнула вторая дверь, уже на веранде.
– Катя, ты никуда не пойдёшь! – Я закрыл дверь комнаты и встал, заслонив её спиной. Моя трусливая часть всё ещё надеялась, что Катька просто бредит, что её можно уговорить…
Катька, уже одетая, подошла ко мне и встала напротив:
– Он ждёт меня. Он велел выходить, сказал, что подождёт на улице. Пусти! – …И голос был чужой. Совсем чужой, не Катькин. («Он разговаривает со мной…» «Он хочет…» «Тор хочет…») Эта тварь диктовала ей, что делать. Понимание пришло неумолимо. («Собака так хочет…» «Он не хочет купаться в тазу, хочет в реке…» «Ему нужно имя, без имени среди людей нельзя…» «Ему нравится «Тор…»)
Голова гудела и кружилась, и я не думал, что виной тому разбитый нос. Я сполз по двери и уселся на пол, подперев собой эту дверь. За окном в лунном свете качались деревья, их перекрывал силуэт Катьки, стоящей
