Большая книга ужасов – 90 - Мария Евгеньевна Некрасова
Я погнался за ним. Я настиг его уже под окном: несколько брёвен, пара движений могучих лап – и слабый запах мальчика с книжкой навсегда исчезнет из-под звериной шкуры. Я перехватил его, когда он уже лез в окно. Наподдал лапой, сдёрнул. Лом, похоже, не замечал меня раньше, был слишком занят мыслью о бабке. На меня глянули два изумлённых глаза – и здоровенная туша взвилась на дыбы.
Морду мою тут же пронзила боль: Лом вцепился клыками прямо в переносицу, и это было невыносимо. Я заорал как человек и, кажется, потерял сознание. Лом всегда был сильнее меня.
Очнулся я от выстрела. Пуля вошла мне под ребро. Я вскочил и помчался прочь на трёх ногах. Из дома, оставленного позади, пахло ужасом, кровью и странным покоем, с которым я не знаком. А Лом был уже далеко.
Я торопился. Рана в боку колола, но надо было бежать. Лом, попробовавший крови, уже стал зверем и моим вожаком. Такие правила. Зверь без стаи хуже бездомного пса, и если Альфа-зверь (это больше не мой друг Лом) прикажет идти с ним убивать, я должен буду подчиниться. Если сам не успею стать вожаком. Поэтому я спешил. Боль от пули проходила быстро: добежав до леса, я уже не хромал.
Лес жил своей жизнью. Лиственные деревья, закрытые от солнца угрюмыми хвойными соседями, только раскрывали первые бледные листочки. Рыжая белка промчалась по сосне, цокая коготками, и нырнула в дупло. Там, на подстилке из пуха, тоненько, почти неслышно человеческому уху, пищали розовые слепые бельчата.
Прочь от меня, вперёд и в стороны веером разбегались звуки и запахи: зайцы драпали, сверкая чёрными пятками. Поджав хвосты, уходила волчья стая; даже медведица с медвежонком от меня удирала. С верхушки сосны запоздало вспорхнула сорока и улетела в сторону деревни. Я даже присел на минутку, чтобы дать им всем разойтись. В огромной тайге только мыши меня не боялись. Маленькие, а понимают, что зверюге вроде меня зубочистки не нужны.
Лапы колола опавшая хвоя, языку во рту было тесно из-за отросших клыков. Мир зверя ниже и шире: даже звёзды будто приспустились вместе с небом, чтобы я мог разглядеть.
Я торопился, я гнал вперёд все свои четыре лапы. Какой это кайф – пользоваться всем, что тебе дано, – а то на двух, как инвалид. Я бежал дальше, в тайгу, откуда тонким лезвием тянулся мне навстречу запах волшебной поляны. Я знал, отчего там гибнут деревья, я спешил их спасти, а заодно и себя, и деревню, и стаю. Стае нужен вожак, даже если она состоит только из меня и Лома. Стаю нужно уводить. Подальше из деревни, от людей с ружьями, подальше в тайгу, подальше от тех, кому мы можем причинить вред.
Запах силы заполнял поляну, как вода озеро, я без труда нашел источник и стал копать передней лапой. Я видел это во сне двадцать семь раз так ясно, как вижу теперь, я не мог ошибиться. Даже знал, какая там глубина, и рыл не торопясь, чтобы не устать раньше времени.
Когда умирает колдун, ему надо кому-то передать свою силу. Без этого не умрёт, будет мучиться. Если никого подходящего поблизости нет, колдун передаёт силу любому предмету, хоть камню или палке. И тогда следующий, кто за неё возьмется, сам станет колдуном.
Колдун, который обратил меня в зверя, умер быстро и некрасиво, от чужой руки. От пули в голову, как подобает зверю. А рядом только и были что кочерга да старенькая мать, которую застрелили секундой раньше. Да, в лицо. Да, это она нас прогоняла… А потом убийцы сожгли дом и двор, и очень долго на это место никто не ходил – боялись.
Доски и брёвна давно истлели, а кочерга осталась лежать, только теперь уже под землёй. Сила, исходящая от неё как лучи, не даёт расти ни траве, ни деревьям, не даёт покоя припозднившимся туристам, неконтролируемая, бесхозная, она разрушительна. А я возьму. Я стану вожаком. Лучше я, чем бывший Лом.
Когти скребнули по металлу, и тонкая искра кольнула палец как удар тока. Кочерга отлично сохранилась – что ей, железке, сделается? Я аккуратно взял её зубами и почувствовал, как щекочут во рту мелкие искорки.
Тайга зашумела тысячью новых звуков, свежие запахи нахлынули на меня водопадом. Я услышал, как далеко на трассе заглох грузовик, как шумит самолёт в небе, а в моём родном доме нервно ходит из угла в угол мать, поглядывая в окно. Мне надо было спешить.
Ужасный снежный человек, людоед, колдун-оборотень – и как мы его только ни обзывали – стоял передо мной, сложив руки на груди, и мелко кивал:
– Зверю нужна стая. Стае нужен вожак. Лом больше не твой друг-мальчишка, а настоящий зверь, попробовавший крови. Он должен был стать Альфой… Но у тебя есть больше. У тебя есть сила колдуна, сила зверя и воля человека. У меня последнего не было. Теперь ты Альфа. Ты справишься.
Я хотел что-то спросить, но развернулся и побежал, потому что должен был бежать. Меня ждала деревня, меня ждала маленькая стая, и я торопился. Со всех сторон ко мне разноцветными лучами тянулись запахи, и я носом чуял, как уже далеко на поляне выклёвываются почки на когда-то сухих деревьях.
Лом залёг в овраге и мелко трясся. Его окружали люди с ружьями. Под ногами у них суетилась моя мать и орала, я не понимал, что конкретно, но догадывался. Она думала, что Лом – это я. Из-за неё никто и не решался стрелять, хотя все смеялись.
Я успел. Я заревел так, что в окрестных домах задребезжали стёкла, и мужики с ружьями синхронно направили на меня фонари. Столько лучей, я думал, ослепну.
Лом драпанул из оврага, но далеко не ушёл: встал в сторонке за спинами людей и вопросительно уставился на меня. Вот остолоп! Стоит кому-нибудь обернуться… В мою сторону грянул выстрел, но я был готов. Залёг в траве и потихоньку пополз назад. Мать повисла на руке у дяди Коли и пыталась ему втолковать, почему стрелять нельзя. Остальные смеялись, что-то бормотали. Кто-то нарочно пальнул в воздух. Я лежал. Лучи фонарей шарили по траве в поисках мишени,
