Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной
В деревне над любовью Ниты к домашним цветам смеялись: «Ей на огороде поливки мало! Тут к ночи спины не разогнешь от огурцов проклятых, а еще ходи от горшка к горшку». Но она к цветам своим относилась как к живым. Когда уезжала — они ее терпеливо ждали. Не сохли, хотя вроде и должны были засохнуть: больше-то они никому не нужны, и поручить некому их поливать. Уезжая, она говорила им: «Потерпите!» И уверена была, что они ее слышат. Многие удивлялись, как это цветы у нее не засыхают и вообще — цветут как бешеные. Она-то знала, в чем секрет, — просто любит их, и они это чувствуют.
Сейчас Нита поливала цветы рассеянно, думая совсем о другом. Скин развил тут такую деятельность, что она теперь боялась за него и особенно — за Славика, которого Скин подбил на участие в своей авантюре. «Только Женька за порог — так и началось!» — думала Нита расстроенно. Ей совладать с парнями не удалось.
Когда оба Ивана собрались улетать в Москву, Женя предлагала лететь с ними и Скину — многое из того, ради чего она собрала их всех, уже было сделано.
— А в Москве ты поможешь Фурсику — надо же как-то понять, почему у этой неизвестной девочки оказался негатив фотографии убитой Анжелики?
Дело в том, что в последний день перед Жениным отъездом до Оглухина докатились новые факты, относящиеся уже не к алиби Олега, а к самому убийству.
Как выяснил координирующий всю операцию в Москве Фурсик, возможно, к преступлению имела отношение одна московская девчонка. Она передала негатив знакомому в фотоателье и попросила отпечатать фотографию. А Фурсик, увидев отпечаток, по фотографии, оставленной ему Женей (она скопила кое-какие документы еще весной, когда мать Олега вместе с адвокатом готовилась к суду), узнал Анжелику.
— Понимаешь, ведь Нита говорит — на похоронах никто не фотографировал.
— А может, следователи? — предположил Денис. — Еще до похорон…
— Возможно, — задумчиво сказала Женя, — возможно… Но как они к девочке-то попали? А вообще — ты не думаешь, что такие снимки могли сделать убийцы?
Теперь и Денис ответил:
— Возможно…
Но ехать в Москву решительно отказался, сказав загадочно: «У меня здесь дела». Был он все-таки новенький. Все остальные очень даже прислушивались к Жениным — ну уж никак не приказам, а, скажем, рекомендациям. Причина проста — аналитические свойства ее ума, прирожденные или развившиеся посредством постоянных тренировок, всем были очевидны. И это еще больше повышало ее авторитет среди друзей.
Услышав такую многозначительную фразу, Женя обеспокоилась. Но виду не подала, не желая задевать самолюбие и стеснять свободу личности. Успев заметить, что Денис о чем-то шептался с Нитой, она тоже потихоньку переговорила с ней. Поручила, как старшей, присматривать за ним, чтоб не наделал глупостей. О том же попросила и Витька, проницательно полагая, что тот глупостей не любит и в случае чего найдет способ их пресечь.
…В то самое время, когда расстроенная Нита поливала цветы, Скин и Славик сидели в березняке в пяти километрах от Оглухина, а точнее — вблизи Заманилок и сосредоточенно рассматривали некий блестящий предмет. Точнее, рассматривал Скин, потому что Славик давно рассмотрел его во всех деталях.
Было безветренно, хотя страшный ураган прошумел по лесу всего неделю назад. Кипенно-белоснежные березы, высоченные и стройные, как на подбор, застыли, будто любуясь своею же красотой. Тишина стояла в сквозном березняке, и гулко раздавался мерный стук в глубине рощи. Это пестрый дятел стучал своим длинным клювом, вцепившись крепкими коготками в ствол и упершись хвостом.
Ветви берез, с едва-едва тронутыми желтизной листочками, свисали сквозной завесой, щедро пропуская солнечные лучи. Августовское солнце разливало мягкое тепло по лужайке, где виднелись из травы не замеченные никем три замшевых головки подберезовиков, и нежно пригревало стриженые затылки Дениса и Славика.
Им сегодня было не до березок и птичек. Даже не до грибов.
Они склонились над маленькой пулей на ладони Славика. Верхняя половина ее необычно блестела не то серебром, не то никелем, а нижняя была медной. Тот самый вещдок, который еще в марте Славка-байкер нашел в снегу. Он тогда специально вернулся утром на то место, где ночью на полном ходу разглядел в свете фар двух мужчин и мертвую девушку. Вернулся, чтобы что-нибудь найти. И нашел.
Поступок был, прямо скажем, рискованный. Если бы кто-нибудь его увидел там или же позже, когда появилась милиция, идентифицировал на рыхлом и влажном снегу отпечатки его обуви — вряд ли удалось бы доказать, что он к убийству Анжелики совсем непричастен. Но Славик поступил с умом — он туда пошел на лыжах. А лыжи у большинства оглухинских одинаковые — в одном месте куплены. И вообще — шел по лесу на лыжах, нормально. Это другое дело, чем неизвестно зачем топтаться на месте убийства по колено в снегу.
Скин рассматривал пулю, а Славик пояснял:
— Это афганский такой сувенир. Мне дядька мой рассказывал. Они там брали патрон и вытаскивали осторожно пулю из гильзы…
— Взорваться ж могло!
— Это если по капсюлю бить — он в гильзе, посередке дна. По пуле бить вообще никогда нельзя! А если гильзу с боков пальцами держать и пассатижами пулю тянуть — ничего. Вот, значит, пулю вынимают, высыпают из нее порох. А пустую гильзу, ближе ко дну, высверливают тоненьким сверлом и вдевают проволочку или сразу — кольцо. Потом пулю обратно в гильзу вставляют. Пуля — медная. А гильза — зеленой краской покрашена. И вот они иголкой чистят-чистят — и головку пули, и гильзу — пока она вся вот такая не станет: видишь, как блестит!
— И что с ней делают?
— Да что хочешь! Проволочка если — то с двух концов загибают — кольцо получается. И цепляй на него что хочешь.
— Брелок, что ли?
— Ну да. Дядька говорит — там многие это делали. Такой получался настоящий афганский сувенир. По нему «афганцы» даже друг друга в первые годы узнавали. Ну, потом многие их порастеряли, конечно, — сейчас это уже редкость. Вот у этого мужика, видно, гильза-то разболталась с годами — и пуля выпала. Если он, когда заметил, выбросил гильзу, — тогда ничего не докажешь. А если пожалел брелок — память все-таки, — то это улика серьезная. Я тебе главное забыл сказать — в прошлом еще годуя у него этот брелок видел. И уж наверно не я один. Так что вещдок законный.
Оба замолчали, думая об одном.
А вернее — о трех вещах сразу.
Во-первых, как бы узнать, носит ли «афганец» подпорченный брелок. И если носит — как устроить, чтоб он сохранился у него до тех пор, пока на него не наденут наручники, — это во-вторых.
Было и в-третьих. Слава-байкер видел убийцу в лицо и узнал его. Скин после его рассказа полностью поверил в виновность владельца брелока. И теперь оба ломали голову — как произвести всю проверку так, чтобы убийца не почуял опасности и куда-нибудь не свалил: Россия — страна большая.
Им по молодости лет не приходил, видимо, в голову другой вариант возможной реакции на опасность — они не думали, что человек, совершивший одно убийство, может ради спасения своей шкуры совершить второе. И даже третье.
Глава 19. Как социализм потерпел поражение
Что же происходило за двое суток до этого в ста километрах от Омска, в совхозе «Победа социализма»? Там, где его победа выразилась в рабстве на маковых плантациях?
После быстрой схватки у ворот и молниеносного отъезда джипа с двумя пленниками (причем Леша сел к ним в кузов, а Саня — за руль) постепенно просыпался поселок.
Вышла заспанная тетка и стала с грохотом снимать засов с заржавленной дверцы киоска, когда-то выкрашенного зеленой краской. На нем было написано «Продукты», причем после утраты двух букв вывеска бурчала нечленораздельно: «Пр д кты». На открывшейся же взорам витрине ничего не обнаружилось, кроме спичек, пачек соли и бутылок с этикеткой «Уксус».
Женя, Том и Мячик уже вышли из «Волги» и двинулись к киоску. Ключи от «Волги» Саня с Лешей, уезжая, оставили Часовому. Он начал осторожно выводить машину из переулка поближе к шлагбауму — туда, где несколько часов назад произошла его встреча с однополчанами, встреча, которая привела к революционному перевороту, совершенному в поселке на его глазах и с его прямым участием. Он не мог еще от этого опомниться.
— Молока у вас можно купить? — спросила Женя у тетки, водрузившейся в глубине киоска за деревянным некрашеным прилавком.
Тетка воззрилась на нее с таким видом, будто Женя сказала: «Алмазов грамм пятьдесят не взвесите?»
— Чего? Молоко не продают! Его на производстве выдают, по талонам.
— По каким талонам?
— По маковым, по каким же еще! Кто сколько маку собрал…
Часовой потянул Женю от киоска.
Том, который уже понял все обстоятельства, сказал озабоченно:
