Спящая - Мария Евгеньевна Некрасова
Смотреть на это было мерзко, а слушать… Я правда думал, что готов сообщить деду Вите о Лёхиной смерти и болтать с ним о странном, как обычно. Да только сумасшедший старик всё переиграл.
– Что ты болтаешь?!
Старик удивлённо вскинул брови, прожевал и спросил уж совсем жуткое:
– Это же весной случилось, да? Он утонул? Мне показалось, у него волосы мокрые. Это Малахольный сделал. Это он…
Я вскочил, задев полешко в костре и подняв сноп искр. Этого не могло быть, что он там болтает! Это чушь, бред сумасшедшего. Да ещё Малахольного приплёл. Нет тут призраков, не бывает их! Когда Лёха был жив, мы сюда прибегали однажды, посмотреть: вдруг старик прав?
* * *
Идея была, конечно, Лёхина. По непонятной мне причине он верил старику, хотя, может, дело было не в этом, а просто ему показалось забавным поболтаться ночью по деревне в поисках приключений. Мы договорились смыться из домов в ночь на субботу, только забыли условиться о месте и, наверное, полчаса бегали по пустынным улицам с телефонами, разыскивая друг друга.
– Только ты деду не говори, что мы ничего не видели. Не расстраивай, пусть живёт в своём мире. А если всё-таки увидим…
– …ты будешь так орать, что вся деревня узнает!.. Сам туда иди!
– Не понял?
– Я читаю твои мысли: ты хотел меня послать!
Я расхохотался тогда, наверное, на всю уснувшую деревню. Фонари горели, освещая опавшие осенние листья, поблёскивали парники в огородах, собаки голосили во дворах. Если Лёха хотел пощекотать нервы, то это был явно провальный план. Ближе к Новым домам стало темнее, мы даже включили подсветки на телефонах, ведь на пустыре деда Вити никаких фонариков нет. Горелый забор чернел в лунном свете.
– Погаси телефон. Не хочу, чтобы он нас видел. Обидится ещё, скажет «Не доверяете».
Я погасил. Несколько минут в глазах было ещё темно, а потом привык. Лунного света хватало, чтобы разглядеть весь пустырь: и остатки забора, и кострище, и хижину деда Вити.
Сам дед Витя сидел уже у погасшего кострища угрюмым силуэтом. Вроде спиной к нам… Едва мы перешагнули бывший забор, Лёха нажал мне на загривок, я без разговоров пригнулся, а потом и вовсе растянулся пузом на земле. Лёха сделал то же самое. Мы залегли и смотрели на пустырь во все глаза.
…И ничего там не было! Дед, кострище, луна, хижина. Это было ясно с самого начала, но я тогда странно разочаровался. Готов был вскочить, махнуть рукой, сказать «Ерунда всё это» – и бежать домой за компьютер, сна ни в одном глазу. Но мы договорились не расстраивать деда Витю. Он торчал огромным чёрным грибом, кряхтел и вздыхал, думая о чём-то своём, близко, ужасно близко, шагах, наверное, в пяти от нас. Я даже дышать громко боялся, не то что шепнуть Лёхе какую-нибудь гадость. Наверное, я тогда всё-таки задремал, потому что не видел, как появились собаки.
Их словно телепортировали, сбросили с небес на землю, включили изображение на сером экране: секунду назад не было – и опа! Две. Здоровенные, тёмно-бурые, одна с белым галстуком, так и сверкающем в темноте, они двигались бесшумно из глубины пустыря, пригнув головы, прижав уши – подкрадывались к деду Вите. Я не видел выражения их морд, только силуэты и позы, но по тому и другому было заметно: они подкрадываются не с добром. А дед сидел неподвижно. Похоже, задремал… Я чуть не вскрикнул тогда, но дед Витя вовремя проснулся. Он взвыл, как от боли, крикнул почему-то «Сгинь!» – и, кажется, перекрестился. Вскочил, запустил в собак чем-то из костра и бросился к дому.
Собаки были быстрее. В несколько прыжков они настигли деда Витю и вцепились в сапоги. Дед свалился лицом в землю в шаге от дома. Да разве мог его защитить этот дом с дверью из ковра?!
Лёха двинул мне по затылку, и я наконец очнулся. Вскочил, побежал за ним туда, на пустырь, глядя под ноги, в надежде подобрать камешек или палку, ничего не видел в этой темноте. Споткнулся о скамейку у костра, цапнул какое-то полешко. Горелое, оно рассыпалось в руках – жалкое оружие жалкого школьника, не способного даже отбить старика от собак.
Они рвали молча. Дед Витя вопил, и я не разбирал слов, только краем слуха чётко различал слово «Малахольный». Лёха успел. Он с размаху пнул одну из собак, она отскочила. Тут я своим полешком огрел другую и получил в челюсть от деда Вити, который вскочил так резво, что ненароком долбанул меня головой.
– Жив? – это он меня спрашивает. Я стоял и не знал, что говорить, что делать и что с ним самим. Включил подсветку на телефоне и стал бесцеремонно светить на деда: сильно порвали?
Его засаленные джинсы были не более рваными, чем обычно, и крови нигде не было. Лёха что-то говорил про «напугал ты нас, дед» и «откуда эти твари вообще взялись»; дед что-то ему отвечал, а я глупо думал, как оправдываться, что мы тут делаем в это время…
Дед тогда не спросил. И вроде не пострадал. Собаки исчезли так же, как появились, будто картинку выключили. Всего лишь дикие злые собаки, и никаких призраков. Мы с Лёхой шли обратно и смеялись на всю деревню, что кто ищет приключений, тот обязательно находит.
* * *
– Что ты болтаешь, дед?! Лёха умер, он утонул, ещё весной. Какой Малахольный, какие приветы… – хотелось сказать «Сам ты с приветом!» – и я уже был готов. Дед меня рассердил. Нельзя так цинично, даже если мальчишки приходят к тебе за страшными историями: есть вещи, с которыми шутить нельзя!
Старик непонимающе хлопал глазами. Я знаю, что он живёт в своём мире, но так-то…
– Да не волнуйся ты так! – Он раскрыл нож и стал вытирать его о штанину с таким остервенением, как будто хочет отполировать до блеска. – Место здесь хорошее, здесь ему безопасно. Здесь им всем безопасно, – он повёл рукой по невидимому детскому саду.
– Ну что ты болтаешь?! – я хотел орать, но голос получился сдавленный.
– Я тебе отвечаю. Я сам сделал это место безопасным – для себя, для них. Видишь? – он кивнул в сторону голого пустыря. – Ни травиночки, ни деревца. Я всё сжёг, когда понял, что они шпионят.
