Николай Дубов - Жесткая проба
— М-да, густо…
Вадим Васильевич, то подбирая, то оттопыривая губы гузкой, заходил по комнате.
— М-да… Ты погоди, я умоюсь…
Он умывался не спеша и торопливо взвешивал, прикидывал, потом долго смотрел, как тугая струя дробится на фаянсе в сверкающие капли, урча, уходит в решетку слива. Что ни думай, как ни прикидывай, всё равно худо…
Вернувшись, он снова принялся ходить по комнате.
— Видишь, я тебя предупреждал. Однако чужой опыт впрок не идет, помогает только собственный… Что ж ты намерен делать? Идти на другой завод?
— Зачем? Меня здесь должны восстановить!
— Должны! — хмыкнул Вадим Васильевич. — А если не восстановят? Ты с кем-нибудь говорил?
Алексей рассказал о безрезультатном посещении завкома, комитета комсомола и юриста.
— Вот то-то и оно! Выслушав тебя, любой захочет выслушать другую сторону. Ты — одиночка, а другая сторона — организация. Кому скорее поверят?.. Кто там?
— Я, я, Вадим. — Ксения Петровна вошла в комнату. — О, Алеша! Здравствуй… Вы, по обыкновению, залезли в высокие материи натощак? Сейчас будем обедать…
— Материи не очень высокие. Вышибли этого правдолюбца.
— Как — вышибли?
— А вот так! — Вадим Васильевич щелкнул пальцами, как бы стряхивая пылинку с рукава.
— Господи! Да за что же?.. Сейчас я накрою на стол, и ты мне, Алеша, расскажешь. — Ксения Петровна вышла в соседнюю комнату.
— Посоветуйте, что мне делать, Вадим Васильевич.
— Советы спрашивают, чтобы их не выполнять и чтобы было на кого сваливать вину в случае неудачи… Я ведь тебе советовал плюнуть — не послушался. А что я теперь могу посоветовать? Можно и сейчас отступиться, плюнуть и идти на другой завод. Там примут, люди везде нужны…
— Выходит, признать, что они правы, а я на самом деле хулиган и дезорганизатор? Я же за правду, а не ради себя… Нет, я не отступлюсь!
— Тогда остается одно: превращайся в жалобщика. Пиши жалобы в область, в Киев, в Москву…
— А поможет?
— Не знаю, никогда не жаловался.
— Это — долго. Пока ответят… И потом, они могут переслать мои заявления сюда?
— Насколько я знаю, именно это и произойдет. Всё возвращается на круги своя…
— Так какой толк?
— По всем вероятиям, никакого.
Они помолчали.
— А я всё-таки буду добиваться! — упрямо набычившись, сказал Алексей.
— Извечный спор между лбом и стенкой, между плетью и обухом… Что ж, валяй, упражняйся!
Вадим Васильевич несколько раз прошелся по комнате, поглядывая на Алексея, потом остановился, посопел в кулак.
— Только вот что… Это вопрос деликатный, постарайся понять меня правильно… По некоторым причинам я не могу объяснить тебе, в чём дело… Но у меня есть основания. И очень серьезные!.. Я тебе потом при случае расскажу… М-да… Видишь ли, я думаю… то есть так оно и есть, тут нечего и думать… Понимаешь, некоторое время нам лучше не встречаться, то есть встречаться пореже, чтобы не привлекать внимания… Повторяю, у меня есть очень серьезные основания, о которых ты не подозреваешь…
Алексей поднялся.
— Да нет, разве я тебя гоню? Я вообще говорю…
— Понимаю. Я всё-таки пойду, мне повидать кое-кого надо…
— Постой, пообедаем, тогда и пойдешь.
— Мне не хочется. До свиданья.
Алексей повернулся и встретился взглядом с Ксенией Петровной, стоящей в дверях.
Глаза ее были широко открыты, брови пораженно и гневно сведены.
— Подожди, Алексис! Так же нельзя. Может, тебе деньги нужны? Много у меня нет, а… — Вадим Васильевич сунул руку в карман и достал несколько пятидесятирублевок.
Алексей взглянул на деньги, посмотрел ему в лицо. Вадим Васильевич начал неровно, пятнами краснеть. Вместо руки друга он протягивал банкноты…
— Спасибо, денег мне не нужно… Я пойду. Извините, — сказал Алексей Ксении Петровне и пошел к двери.
— Алеша! Алеша! — закричала она.
Алексей, не оборачиваясь, сбежал с веранды.
— Вадим! — почему-то шепотом сказала Ксения Петровна. — Как ты мог, Вадим? — и прижала руку к полуоткрытому от ужаса рту.
— А что я мог? — закричал Вадим Васильевич. Чем ещё, кроме крика, мог он заглушить стыд? — Что я могу сделать? Что я, должен подставлять свою голову?
Ксения Петровна молча и изумленно, словно впервые увидев, смотрела на него.
Молчание казнило хуже любых слов, брани, крика. Вадим Васильевич выбежал на веранду, яростно захлопнул за собой дверь.
Двор был пуст, Алексей уже ушел. Вадим Васильевич заметался по веранде.
…Алексея сжигали горечь и стыд. Стыдно было смотреть в лицо Вадиму Васильевичу, встретить его ускользающий взгляд, слушать спотыкающуюся речь… Как хорошо Алексей понимал теперь Артура, будущего Овода, когда он обнаружил обман своего отца, друга и духовного наставника и написал ему: «Я верил в вас, как в бога, а вы лгали мне всю жизнь!..»
Вадим Васильевич не лгал ему всю жизнь — он лгал всей своей жизнью: думал и говорил одно, а делал другое. Недостаточно знать много и уметь произносить всякие слова. Надо ещё уметь не бояться идти в драку, не рассчитывая и не прикидывая — побьешь ты или побьют тебя… Ему не нужно было драться самому, его не побили, даже не замахнулись, а он испугался.
Ещё одна утрата…
Утраты! Как стремительно надвинулись они на Алексея, вели друг друга за собой: уехала Наташа, лучший друг оказался врагом, работа — недостижимой, наставник — трусливым болтуном…
Дома его подстерегала ещё одна. Ребята уже переодевались после работы и собирались уходить.
— Тебя комендант спрашивал, — сказал Костя Поляков, когда Алексей вошел.
Алексей хотел было идти отыскивать Якова Лукича, но тот сам открыл дверь.
— Горбачев пришел? Ага… Тебя уволили?
Все ребята удивленно уставились на Алексея.
— Меня восстановят, я добьюсь…
— Когда восстановят, тогда другой разговор будет. А теперь предупреждаю: в трехдневный срок освободить койку. Сегодняшний засчитывается. Так что собирай шмутки и в понедельник уматывай…
— Куда же я пойду?
— Меня не касается. Мне из АХО позвонили, дали команду. Понятно?
— Не имеете права, — сказал Костя, — он же будет добиваться!
— Ты тут права не устанавливай! Мне кого слушать — вас или начальство? Поскольку он теперь на заводе не работает, проживать ему тут не полагается. Понятно?
Яков Лукич ушел, ребята накинулись с расспросами. Алексей коротко рассказал.
— Ты вот что, — подумав, сказал Костя, — ты этого старого хрена не слушай! Живи, и всё. Пока не восстановят. Что он тебя, с милицией будет выгонять?
— Постель заберут.
— Подумаешь! Со мной будешь спать, я не толстый, поместимся… А то куда же ты, на улицу?
Ребята поговорили еще, надавали хороших, но бесполезных советов и ушли. Алексей посидел немного и тоже пошел.
Идти было некуда, но он не мог сидеть в четырех стенах, которые уже тоже становились чужими.
20
Деловито сопящие карапузы занимались в сквере извечной своей работой: лепили песочные пирожки, строили дома. Алексей присел на скамейку. Тело изныло от усталости, ноги горели. Следовало пойти в общежитие, но он слишком устал. Устал и ходить и думать. К ребятишкам подходили мамы, отряхивали с них песок и уводили домой — уже смеркалось.
Детская площадка опустела. Алексей почувствовал жажду, подошел к киоску с газированной водой. Руку сто со стаканом воды ухватили цепкие пальцы. Рядом стоял Олег Витковский.
— Кто ж эти помои пьет? Ты же рабочий класс! А что сказал талантливейший поэт нашей эпохи? «Класс, он жажду заливает квасом? Класс, он тоже выпить не дурак…»
Олег улыбался. От него несло водочным перегаром, крылья носа и виски у него побелели.
— Что смотришь? Думаешь, я на газу?
Витковский всегда был неприятен. Сейчас он был ненавистен: он был сыном того Витковского, который выгнал Алексея с работы… Хоть этому дать в морду!
Алексей медленно поставил стакан обратно.
— Слушай, Горбачев, ты ж мировой парень! Что ты из себя монаха строишь? За это денег не платят, орденов не дают. Знаешь, есть такой анекдот: приходит один…
Сбиваясь и похохатывая, Олег рассказывал, но Алексей не слушал. В морду не трудно… Ну, сорвешь зло, а потом?.. Может… Может, рассказать? Пускай поговорит с отцом, объяснит… Меня не захотел слушать, но если сын объяснит как следует, подробно и про баптистов, и про дядьку, про «Футурум» — он же увидит, что всё враки, выдумки того гада…
— Мне с тобой поговорить надо.
— Так в чем дело? Пошли!
— Давай тут.
— Всухую? За кого ты меня держишь? Пошли в пельменную, там посидим, а потом у меня есть один вариант… — Олег многообещающе ухмыльнулся и подмигнул.
Алексей только теперь вспомнил, что с утра ничего не ел.
— Ладно, пойдем.
В форточке гудел вентилятор, громкоговоритель грохотал, сидящим приходилось перегибаться через столики и кричать, чтобы услышать друг друга. Синие полосы табачного дыма колыхались над головами разомлевших от водки и духоты людей.
