Большая книга ужасов – 90 - Мария Евгеньевна Некрасова
Настя любила лес. Конечно, благодаря деду. Мать даже ворчала иногда, что дедушка делает из ребёнка лешего или знахарку-травницу, а девочке учиться надо… Но это она всегда так. Просто, чтобы поворчать. Матери нужно ворчать, как Насте нужны дед и лес. Настя всегда хорошо училась, опять-таки благодаря деду. Он объяснял ей дроби на апельсине, откуда-то знал (или сам сочинял?) смешные стихи-запоминалки по русскому и географии, а однажды привязал к скейту взболтанную бутылку газировки, чтобы наглядно показать закон физики. Весь двор залил сладкой водой, и мать опять ворчала. У них даже был тайный язык, долго, до первого класса, пока Настя не пошла в школу и не поняла, что это английский. Рёву было!
Всё кончилось минувшим летом. Крепкий лесной неубиваемый дед сгорел за месяц от какой-то стариковской болячки. Мать хотела отправить Настю в летний лагерь, чтобы она не видела этих раскрашенных медсестер с уколами и длиннющими акриловыми ногтями, которыми непонятно как в носу ковырять, не то что вскрыть ампулу с лекарством. Насте всё время хотелось рассыпать по столу иголки или пластиковые карточки, чтобы посмотреть, как они это собирать будут с такими ногтями. …Чтобы Настя не видела эту дыбу-капельницу с облупленной краской и это чужое уже лицо с разгладившимися морщинами, но странно ещё более старое от этого. Как будто дед нацепил хэллоуинскую маску и сейчас вскочит с воплем: «Бу!» Только нет.
Конечно, ни в какой лагерь она не поехала. Выслушала всё «Родители кучу денег отдали за путёвку, а ты не хочешь» и даже «Дедушка болеет, тобой некому заниматься», – десятиклассницам приходится выслушивать и не такую чушь. Не обошлось без скандала, но Настя сумела настоять на своём и последний месяц провела с дедом. Ей, как маленькой, пытались втолковать, что он поправится, и она даже верила, потому что нельзя не верить. Она даже находила в себе силы рассыпать по столу всякие плоские мелочи, чтобы потроллить когтистую медсестру, тем более что деда это забавляло. Разыскивать в Сети смешные мемы и всякие документалки о путешествиях, чтобы посмотреть вместе. Дед засыпал в самом начале фильма: он быстро уставал в тот месяц и больше спал, чем бодрствовал. Иногда Насте было даже неудобно: человек устал, чего она лезет со своими глупостями. Но не лезть она не могла. Она как будто скребла ложкой по дну, но ведь и дед тоже скрёб.
Но всё кончилось. Мать занавесила зеркала чёрными тряпками, примотала скотчем, потому что сквозняк. Скотч смотрелся нелепо, как их с матерью возня на кухне. Кажется, все полтора месяца они только и делали, что готовили: поминки, девять дней, сорок дней… Для Насти всё слилось в один огромный винегрет. Потом мать заявила, что не может больше жить в этом доме, что Насте нужно учиться, как будто она не училась, что надо продать дом и переезжать в город. Кажется, тогда Настя и поняла, что деда больше нет. И леса больше не будет. Не будет этих утренних поездок по безлюдной улице на драндулете.
…Самое обидное, что драндулет-то Настя отбила. Мать хотела продавать всё и сразу, чтобы новый дом, новая жизнь. Настя вцепилась и стала вопить, что без драндулета никуда не поедет. Он как припрятанная Настей в шкафу с одеждой пачка цикория, который никто, кроме деда, не пил, он был напоминалкой, висячим разболтанным мостиком между «нету» и «был». Отец встал на Настину сторону, только побоялся, что ей из-за зрения могут не дать права, но у него-то они были. Драндулет поехал с ними в эту жуткую новостройку, подпирающую небо, и даже пережил первую ночь на улице под окнами. Отец с Настей по очереди выбегали на балкон, чтобы посмотреть с двадцатого этажа на эту крошечную блоху в заставленном машинами дворе. Наутро отец выяснил, что место на подземной охраняемой парковке не то что дороже драндулета, а стоит как полквартиры. Поэтому место у драндулета, конечно, будет, но под открытым небом и без всякой охраны. А уже после следующей ночи на улице от мотоцикла осталась только лужица масла на асфальте.
Отец, конечно, орал, валил всё на работяг со стройки, которые вечно ковыряются в помойке в поисках строительного мусора и металлолома. Настя не хотела верить, но, скорее всего, отец был прав. Кому драндулет – мостик, а кому металлолома кусок, чтобы выручить немного денег. Насте тогда показалось, что это ее сдали в металлолом. Ну не ее, какую-то важную ее часть, без которой уже ничего не будет прежним. Ничего не осталось, кроме пакетика цикория, который так и переехал в новый шкаф в куче одежды. Отец, конечно, утешал, обещал новый мотоцикл, но они оба знали, что новый никому из них не нужен.
…И улица станет ниточкой-шоссе с балкона двадцатого этажа, далёкой и почти невидимой. Настя любила свой двадцатый этаж: с нижних ничего бы не было видно: ни щетинок леса, ни игрушечного поезда, чей прадед когда-то отвёз её деда в короткое путешествие, добавив прабабке седых волос. Настя даже подумывала попросить на день рождения телескоп, чтобы видеть дальше, ещё дальше, не дом, так хотя бы лес.
Первые дни она вообще не выходила из дома: не хотелось. Потом мать погнала в канцелярский магазин, потому что близилось первое сентября и Настю ждала новая школа. Она всё там возненавидела не с первого дня, а с нулевого, когда только записываться пришли. Возненавидела эти раскрашенные стены, изрисованные транспортирами, бумажными самолётиками и круглоголовыми детьми с неестественными улыбками; розоволосую завучиху, которая сказала: «Тебе здесь понравится», как будто вообще не допускала у человека право на своё мнение. Отдельно возненавидела форму, серую с дурацкой эмблемкой-нашивкой, как номер на робе заключённого. В старой школе было легче, привычнее. А теперь её не видно даже с двадцатого этажа.
* * *
Настя спустилась во двор и несколько секунд просто стояла у подъезда, глядя на непривычно большие машины, домины, подпирающие небо, пластиковую детскую площадку, странно яркую в этой серости. Детей на площадке не было: никто не катался с пластиковой горки, не скрипел качелями, не топал, не швырялся песком. Тихо, как на кладбище. Только одинокая мамаша с коляской сидела напротив пустой песочницы, уткнувшись в телефон. Ничего удивительного: новый район, половину домов еще не построили, а боˊльшую часть построенных ещё не заселили. Настя с родителями одни на этаже, где четыре квартиры. И хорошо, и ладно.
Напротив мамаши через площадку, вполоборота к Насте сидел старичок и перебирал в руках что-то мелкое. Вид у
