Акваланги на дне - Шерстобитов Евгений Фирсович
— Конечно, конечно, — торопливо согласился неизвестный, — зачем ребятам врать? Они просто путают… Их просто не было… А какой-то гражданин действительно с таким же полотенцем, попался мне навстречу…
Ребята переглянулись.
Тем временем мужчина вытащил из сумки помятые серые брюки и протянул их седоватому.
— Вот, пожалуйста, возьмите… — смущенно улыбнулся он, — там в заднем кармане пропуск в дом отдыха…
Дядька немного порылся в брюках, не сразу нашел задний карман, не сразу вытащил оттуда синенькую картонку с фотографией.
Неизвестный уже веселее продолжал:
— Вот там написано, что я — Сухоруков… Иван Кондратьевич. Так, да?
Усатый, не отрывая глаз от картонки, согласно кивнул.
— Проживаю в корпусе 6, палата 114, так?
— Действительно так, — развел руками дядька и передал пропуск остальным.
— А чего на общий пляж пришли? У вас свой есть… отгороженный.
Неизвестный виновато улыбнулся, развел руками, мол, так захотелось, так уж получилось…
И вдруг, вспомнив что-то, обрадовался.
— Там же, на пропуске, фото мое есть… Как, похож? — он снял очки.
— Похож.
— Еще у меня в брюках записная книжка есть, — продолжал неизвестный, — достаньте ее…
Дядька достал и книжку.
— Желаете проверить? — Неизвестный вел себя, как фокусник, у которого удачно прошли самые опасные номера и теперь можно быть уверенным в успехе. — Могу перечислить всех моих родных и знакомых, записанных там от «А» до «Я».
— Чего там, — сказал седоватый, — ясное дело, ошиблись хлопчики, перепутали… А, граждане? Какое будет мнение?
Граждане, убедившись, что скандала не будет, возвращались к прерванным занятиям.
Остались только мальчишки. Опустив головы, они ждали, что скажет напрасно заподозренный ими человек. А тот спрятал пропуск и записную книжку, надел тенниску и насмешливо поглядел на ребят.
— Извините, — сказал первым Ромка.
— Чего там, — неизвестный добродушно похлопал мальчика по плечу, — хорошо, что вы хоть смотрите, а то, правда, соседям всегда все равно, кто рядом, чье добро… Подходи, одевайся и уходи, — и подмигнул ребятам. — Только уж надо выбирать, чтобы добыча покрупнее да пожирнее была, а то старенькие брюки да потертая сумка…
— Извините, — еще раз произнес Ромка.
— Извините, — хором повторили мальчишки.
Рассмеявшись, неизвестный сложил комплект номер один, закинул сумку за плечо и, махнув мальчишкам на прощание, пошел с пляжа.
Ребята опустились на песок и долго смотрели вслед.
— Здорово обознались, — вздохнул Бараболя, — а все на меня… я не запоминаю, а выходит, все путают…
Спорить с ним никто не стал. Молча поднялись и побрели к морю.
Когда же они, накупавшись всласть, усталые, улеглись на мелкоте, Ромка вдруг сказал:
— Нет, мы не ошиблись.
Вот тебе не! Да все уже забыли об этом.
— Я сандалеты эти хорошо запомнил, — продолжал Ромка, — новенькие, желтые, и полоска на подошве «Маде ин Чехословакия». Понял? — сурово спросил он у Степы.
— Мало ли их, одинаковых?
— А загубник? — внимательно заглядывая в глазе каждому, спросил Ромка. — Тот?
— Тот, — ответил Тимка.
— А маска? А ласты? Степа, ты их трогал. Они те же?
— Те же, — согласился растерянный Степа.
— А сумка? А полотенце? А очки? Нет, мы-то не ошиблись… Вещи те же, а человек другой.
— А пропуск в дом отдыха? — вспомнил Сенька. — А записная книжка? Что же это, нарочно подложено?
— А что ты думаешь, — сказал Тимка, — может, и нарочно. О чем нас дядя Валя предупреждал?
Все замолчали. Как это они не подумали сразу, как это они не смогли догадаться, что это, может быть… человек совсем с другого берега… Чужой человек. И хоть полной уверенности не было, однако на душе у каждого стало тревожно и тоскливо.
А над головой все тек же нестерпимо жарко светило солнце, совсем рядом неумолчно, неторопливо шумело море и так же неудержимо, так же властно, как всегда, набегал прибой. Невдалеке на волнах покачивались чайки и кричали о чем-то своем, птичьем. А совсем далеко, на горизонте, шло белое пассажирское судно.
Воздух был словно соткан из солнечных лучей и морских брызг… Жизнь была все такой же яркой, праздничной, ликующей…
Через территорию санатория «Колос», потом через строительную площадку новых корпусов дома отдыха «Шахтер» ребята довольно быстро выбрались на главную улицу поселка, улицу имени Ленина. Отсюда до заставы оставалось каких-то метров шестьсот, может, семьсот. И если припуститься вовсю…
Но припуститься вовсю не удалось.
Путь им преградила целая процессия, целая кавалькада машин, да таких, что не остановиться, не посмотреть на них мог только самый нелюбопытный, самый скучный, самый равнодушный человек.
Первой вывернула из-за поворота и, натужно гудя, пошла на подъем грузовая машина ЗИЛ-150. Ее большой, странной формы, крытый кузов был выкрашен в необычный для машин серебряный цвет, а по борту алела надпись: «Киносъемочная».
Вторым шел обыкновенный автобус горьковского автозавода. Но это только казалось со стороны, что обыкновенный. Зоркие мальчишеские глаза рассмотрели за развевающимися занавесками открытых окошек какую-то аппаратуру, серебряные динамики, красные лампочки, желтые переключатели.
Следом ревел мотором, беря подъем, самый простой, обычный грузовик, заполненный ящиками. Необычным был лишь прицеп. Позади грузовика на жестком креплении катилось какое-то огромное металлическое чудовище, сплошное переплетение желтых и красных ребер. Чудовище во время движения вздрагивало, поводило из стороны в сторону своей не по росту небольшой головой.
— Кран какой-то, — догадался главный специалист по технике Сенька Пичужкин.
Замыкали шествие две пятитонные машины с переполненными кузовами, которые были надежно закрыты брезентом. Однако под хлопающим от ветра куском брезента мальчишки увидели большие черные, сверкающие линзами прожектора.
Оживленно обсуждая свалившееся на них счастье, мальчишки свернули на Зеленую, чтобы через двор Лукашкиных проскочить прямо к заставе.
— Мальчики, — вдруг услышали они вежливый девчачий голосок, — как тут у вас на почту пройти?
Мальчишки остановились и обернулись.
С противоположной стороны улицы к ним шла девочка их лет, сразу видно, приезжая, сразу ясно, что городская.
И это не особенно удивило ребят. В курортное время они видели у себя в поселке много городских девочек с косичками, с бантиками, в ярких летних платьях. Они восхищенно, восторженно смотрели на все, что здесь их окружало: на море, на скалы, на чаек, на рыбацкие фелюги. Держась за маму или папу, они ходили на пляж и изредка с подружками бегали в местный кинотеатр на первый сеанс.
А в этой девчонке все было необычно, даже вызывающе. Во-первых, ни косичек, ни бантиков, а коротко подстриженные волосы с небольшой челочкой. Во-вторых, изящные темные очки. В-третьих, в-четвертых и в-пятых, одета она была совсем щегольски, просто пижонски, как определил Ромка. В самом деле, разве не пижонство носить в жаркий июньский день кожаную зеленую короткую курточку на «молниях», серые узкие брючки и белые туфельки.
Было видно, что девчонка только-только приехала на юг, загар не тронул еще ее лицо.
— Ну что же вы, — нетерпеливо и даже кокетливо переспросила она, останавливаясь около ребят. В руках она держала по меньшей мере десяток запечатанных конвертов. — У вас есть почта?
— Уже соскучились? — съязвил Тимка, которого тоже возмутило такое «пижонство». — Дорогие подружки, Люсечка, Лесечка, Лялечка… доехала хорошо, встретили хорошо, живу хорошо, жду ответа, как соловей лета.
— Дурачок! — насмешливо ответила девочка.
— Ого! — сказал Ромка. — Разве так вежливо?
— Зато справедливо, — отрезала она.
Завязывалась содержательная, культурная беседа.
