Андреас Штайнхёфель - Рико, Оскар и тени темнее темного
Раздался треск, и толстая глыба льда приземлилась на кухонном полу. Мама подняла ее, фыркнула и бросила в раковину.
— Морозилку нужно срочно разморозить.
— Ростом я не такой маленький, как другие дети, которых он уже похищал. И я старше.
— Да, знаю.
Мама надорвала упаковку палочек.
— Все-таки надо было в последнее время тебя каждый день отводить в школу и забирать оттуда.
Мама работает до самого утра. Возвращаясь домой, она приносит мне булочку, целует меня перед тем, как я отчаливаю в Центр, а потом укладывается спать. Встает она чаще всего только после обеда, когда я уже давно дома. С отведением меня в школу и забиранием оттуда ничего бы не вышло.
Мама на секунду остановилась и сморщила нос.
— Рико, я — безответственная мать?
— Да ты что!
Несколько мгновений она задумчиво смотрела на меня, а потом вытряхнула замороженные рыбные палочки из коробки на сковородку.
Масло было до того горячим, что брызнуло во все стороны. Мама отпрыгнула от плиты.
— Вот гадость какая! Теперь от меня будет этим вонять!
Мама все равно бы пошла в душ перед тем, как отправиться вечером в клуб. После рыбных палочек она всегда принимает душ. Самые дорогие духи в мире, сказала она однажды, не такие прилипчивые, как запах рыбных палочек. Пока эти самые палочки шкворчали на сковороде, я рассказывал маме про находку-макаронину и как Фитцке ее истребил и поэтому я теперь не смогу выяснить, чья она была.
— Старый пердун, — пробормотала мама.
Она терпеть не может Фитцке. Несколько лет назад, когда мы переехали в этот дом на Диффе, мама таскала меня по всему дому, чтобы представить соседям. Рука, которой она меня держала, была совершенно мокрой от пота. Мама — человек мужественный, но не хладнокровный. Она боялась, что никто не захочет иметь с нами дела, когда выяснится, что она не «приличная дама», а я немного не в себе. Фитцке открыл дверь на мамин стук, представ перед нами в пижаме. В противоположность маме, которая никогда не выдает своих эмоций, я ухмыльнулся. Это была явная ошибка. Мама начала говорить что-то вроде:
— Добрый день, я здесь новенькая, а это мой сын Рико. У него не все в порядке с головой, но его вины в этом нет. Так что если он что-то натворит…
Фитцке прищурил глаза и скривил лицо, будто ощутил во рту неприятный вкус. Потом, ни слова не говоря, захлопнул дверь у нас перед носом. С тех пор он называет меня «дурья башка».
— Он говорил тебе «дурья башка»? — спросила мама.
— Не-е.
Что толку, если она расстроится?
— Старый пердун, — снова сказала она.
Она не спросила, почему мне непременно нужно знать, кому принадлежала макаронина. Для мамы это была одна из идей Рико, да так оно и было. Никакого смысла расспрашивать подробнее.
Я смотрел, как мама переворачивала рыбные палочки, мурлыкая какую-то песенку и переступая с левой ноги на правую и обратно. Между делом она накрыла на стол. В окно светило солнце, воздух вкусно пах летом и рыбой. Я чувствовал себя очень хорошо. Я люблю, когда мама готовит или делает еще что-нибудь заботливое.
— Кровавую кашу надо? — спросила она, когда все было готово.
— Конечно.
Она поставила на стол бутылку кетчупа и пододвинула мне тарелку.
— Значит, в школу не провожать?
Я покачал головой.
— Сейчас ведь пока каникулы. Может, за это время его зацапают.
— Уверен?
— Да-а-а-а!
— Хорошо.
Мама прямо-таки пожирала рыбные палочки.
— Мне скоро надо будет уходить, — объяснила она в ответ на мой вопросительный взгляд. — Хотим пойти с Ириной к парикмахеру.
Ирина — мамина лучшая подруга. Она тоже работает в клубе.
— Покрашусь в клубничную блондинку. Что скажешь?
— Это красный цвет?
— Нет. Белокурый с очень легким красноватым налетом.
— А при чем тут клубника?
И что это еще за налет? Кто куда налетает?
— У нее тоже бывает такой налет.
— Клубника ведь ярко-красная.
— Только когда уже поспела.
— Но до того она ведь зеленая. Что это за налет?
— Просто так говорят.
Мама не любит, когда я пристаю с расспросами, а я не люблю, когда она говорит так, что я ее не понимаю. У некоторых вещей совершенно дурацкие названия, тут уж хочешь не хочешь, а спросишь, почему они называются так, как называются. Мне, например, совершенно непонятно, почему клубнику называют клубникой, хотя никаких клубней у нее нет.
Мама отодвинула от себя пустую тарелку.
— У нас не хватает кое-чего на выходные. Я и сама бы купила, но…
— Я сделаю.
— Ты мой золотой.
Она облегченно ухмыльнулась, встала и принялась торопливо шарить в карманах брюк.
— Я написала список, подожди-ка…
Мама носит брюки такие узкие, что я иногда боюсь, что когда-нибудь ее придется из них вырезать. И удивляюсь, как это ей удается столько всего запихивать в карманы. Она выиграла в бинго по меньшей мере десяток сумочек, но никогда ими не пользуется. Даже не хранит, а тут же выставляет на аукцион «И-бэй».
— Тут не много, — мама наконец-то протянула мне смятую бумажку. — Деньги в ящике тумбочки. Самое главное — это зубная паста. Масло я не записала, но оно тоже кончилось. Запомнишь или все-таки записать?
Я наколол первую рыбную палочку на вилку и торжественно окунул ее в кровавую кашу.
— Запомню, — сказал я.
Наверно.
Все еще суббота. Оскар
Поход за покупками прошел отлично. Зубная паста, масло, соленые палочки, всякое разное для салата и йогурт. Я протянул деньги кассирше, а она отсчитала мне сдачу и сказала, чтобы я передавал большой привет маме. Вид у нее при этом был такой, будто на самом деле она желает маме мучительной смерти. После того как мы переехали на Диффе, мама с ней поговорила — любезно объяснила, что я не умею считать и что однажды она уже сломала обе руки тому, кто вздумал меня обманывать.
Я вышел из магазина. Легкий ветер шевелил деревья — я забыл, как они называются, а может, никогда и не знал, но выглядят они замечательно. Кора с их стволов опадает лоскутами, как краска со старой двери, а под ней обнаруживается кора посветлее, которая тоже опадает, ну и так далее. Интересно, где такое дерево заканчивается изнутри.
Солнечный свет рябил в миллионах листьев и отбрасывал на пешеходную дорожку смешные тени. Вокруг кишмя кишели люди, многие сидели перед пивными и кафешками, из открытых окон вниз на улицу плюхалась музыка. В эти мгновения мне было очень радостно. Я чувствовал себя уверенно.
На длинной Диффе есть все, что человеку нужно. Супермаркет «Эдека» и ночной магазин, две овощные лавки и одна мясная, магазин напитков, булочная и так далее. Нигде не нужно сворачивать, и именно по этой причине мама подыскала для меня такую длинную, прямую улицу. Потому что мне трудно запомнить длинную дорогу, а уж с поворотами — никаких шансов. Способность ориентироваться у меня как у пьяного почтового голубя в метель при силе ветра двенадцать баллов. Но по Диффе я даже один могу дойти до моего учебного центра. Надо только выйти из дома, немножко пройти до аптеки на углу, а потом свернуть к Ландверканалу. Потом я иду все время прямо и прямо, через Адмиральский мост до самой школы. За школой путь так и продолжается прямо, через квартал, где живут одни только турки и турчата, до площади Коттбуссер Тор, которую все называют просто Котти. Но у меня никогда еще не хватало смелости зайти дальше палатки, в которой продают денеры, — она стоит прямо перед Котти.
Я раздумывал, не поискать ли по пути домой новую макаронину. Может, она все-таки вылетела не из окна нашего дома, а ее потерял или нарочно обронил какой-нибудь пешеход, который шел по пешеходной дорожке.
ПЕШЕХОДНАЯ ДОРОЖКА
Спросил маму еще раз, как это называется. Она сказала, что обычно говорят «тротуар». Почему-то иногда вместо понятных слов используют иностранные. Отчего так бывает, я не знаю.
Медленно переставляя ноги, я вдруг вспомнил про Гензеля и Гретель, которые пометили свой след в чаще дремучего леса хлебными крошками, чтобы не заблудиться. Может, кто-то пометил свой след макаронами, чтобы не заблудиться в наших краях? Если этот кто-то так сделал, то он одарен еще глубже, чем я. Ведь если здесь случайно пробежит такое всеядное животное, как Фитцке, выкладывателю макарон назад дороги не найти. Следы из крошек Гензеля и Гретель тоже склевали птицы в лесу, и где они оба в конце концов очутились? Правильно, у злого-презлого волка!
У детской площадки я остановился. Эта площадка — что-то вроде полуострова, обрамленного Гриммштрассе, которая дальше у канала делает петлю, поворачивает назад и снова натыкается на Диффе, так что эта улица вроде как двойная. Площадка большая, и при хорошей погоде здесь всегда полно мамаш и огромного количества малышни. В Нойкельне, где мы жили раньше, мама часто ходила со мной на такую площадку. У меня были лопатка, сито и много-много формочек. Однажды я выкопал лопаткой ямку и побросал туда и сито, и формочки, и лопатку в придачу. Потом зарыл все руками и больше никогда их не нашел.