Мариэтта Чудакова - Завещание поручика Зайончковского
Степа называл поразительные цифры – точно не известно, но считается, что Валленберг спас от неминуемой смерти от двадцати до ста тысяч человек.
«И один, и один в поле воин!» – без конца вертелось в Жениной голове, пока она слушала Степу.
А тот подходил к самому ужасному месту в своем рассказе.
Опять уткнулся в книжку, стал читать, и, время от времени отрываясь от нее, – пересказывать.
«Наступил долгожданный день – в Будапешт вступили советские войска. И Валленберг был тут же задержан…
Советские офицеры вели себя вежливо, но, разумеется, его несколько раз допросили.
– Весь город наводнен людьми со шведскими охранными паспортами. Как такое может быть? – удивлялись русские.
– Чем на самом деле занимался этот человек? – спрашивали они себя. – Спасал евреев? Нет, это слишком глупо, чтобы оказаться правдой!»
…Почему же они так думали? Тут, конечно, надо иметь в виду, что Степа цитирует перевод. Да и сам автор-швед с трудом, видимо, мог представить себе образ мыслей тогдашних советских офицеров.
И Женя, и Степка понять этого как следует тоже не могли. Для этого им предстояло в ближайшие годы узнать ту, минувшую, советскую эпоху гораздо более детально.
Мы же попытаемся объяснить это нашим читателям – их ровесникам. Потому что после победы, сталкиваясь уже не с вооруженным противником, а просто с иностранцами – хотя бы и с нейтральными шведами, – многие наши офицеры из отважных воинов нередко мгновенно становились советскими людьми, подозрительными ко всем «не нашим», к любому иностранцу. Так они уже были приучены. Кто читал «Мастера и Маргариту» – тот сразу вспомнит, с каким подозрением отнеслись Берлиоз и Иван Бездомный к иностранцу, появившемуся на Патриарших прудах. Советская власть приучала людей всех иностранцев поголовно считать шпионами – или, во всяком случае, относиться к ним подозрительно. А уж смершевцы-то вообще были натасканы на то, чтобы во всех видеть шпионов.
Надо сказать, что об этом Женя как раз имела некоторое представление. Потому что бабушка ей рассказывала, как дедушку в студенческие годы кагэбэшники – по-другому она их не называла – задержали за пепси-колу…
Глава 30
Пепси-кола и КГБ
Будущие Женины бабушка и дедушка в ту вес-ну кончали Московский университет. Они только недавно поженились и вместе пошли на американскую выставку в Сокольническом парке.
Эта выставка была тогда неслыханной новостью. Потому что всего лишь шесть лет назад, до смерти Сталина, американцы считались нашими лютыми врагами.
Женина бабушка была потрясена павильоном под названием «Род человеческий». Там были только большие фотографии, больше ничего. Но она ходила по этому залу кругами, не в силах его покинуть. На фотографиях были люди разных национальностей, рас в разные важные моменты их жизни. Свадьбы. Рождение ребенка – у нас тогда такие фотографии могли быть только в учебниках акушерства. Смерть человека. Человек в радости и в горести. То есть – идея единства человеческого рода вне разницы классов, рас, политических режимов – была явлена с такой очевидностью, что все советское воспитание и обучение, проникнутое противоположной идеей: все плохие – одни мы хорошие, они – империалисты, а мы советские, самые-самые, – сразу улетучивалась из головы. И, как оказалось впоследствии с Жениной бабушкой, – насовсем.
Но сейчас речь не об этом. А о том, что будущему Жениному дедушке, а тогда – студенту Паше Осинкину – помимо всяких замечательных павильонов страшно понравилась пепси-кола, которую наливали всем посетителям в бумажные стаканчики – бесплатно. А среди советских вкус ее никому решительно не был известен – за исключением дипломатов и разведчиков, то есть тех, кто бывал за границей регулярно. За стаканчиками этими стояла большая очередь. Каждому наливали только один.
– Ну вот, – рассказывала бабушка, – Паша пришел от пепси-колы в большой восторг. Я ему, конечно, отдала половину своего стаканчика, но он все говорил, какой изумительный вкус у этого напитка… А я смеялась. Вышли мы с выставки, и несколько американцев перед входом спросили, кажется, о нашем впечатлении. Ну, Павел стал рассказывать, а я отошла в сторонку… А американцы видели, какую очередь надо было выстоять, чтоб попасть на выставку. Им, видно, понравился молодой русский своей энтузьястичностью. И они ему предложили: «Хотите еще раз зайти? Мы вас проведем». А Паше ужасно захотелось выпить еще пепси-колы. Он подбежал ко мне и говорит: «Ты иди домой (мы близко очень жили от парка), а я схожу еще раз – только пепси-колы выпью! И быстро приду».
Ну я пришла домой, а его нет и нет. Часа через три приходит и рассказывает: только он вышел из парка, к нему подходит мужчина, говорит – «Пройдемте!» Ведет его в тот домик рядом с парком, в котором мы зимой на занятиях физкультурой надевали лыжи!.. Там столик, сидят несколько человек. Спрашивают: «Зачем вы пошли с американцами на выставку?» Он отвечает как есть: «Хотел выпить еще стаканчик пепси-колы». – «О чем вы с ними говорили? Что они у вас спрашивали?» Наконец заставили написать подробное объяснение и отпустили… Больше никуда не вызывали. Но и никогда, до конца советской власти не выпускали за границу – ни на один симпозиум. Так мы и не знаем до сих пор – была здесь какая-нибудь связь с этим идиотским эпизодом или нет…
И когда потом Женя попробовала рассказать в своем – еще третьем – классе, как ее дедушку забирали в КГБ за пепси-колу, там никто ничего не мог понять. И весь класс чуть не посчитал ее врушкой.
– Какое КГБ?
– Ну, вроде ФСБ. ФСБ раньше было КГБ. Забирали людей и сажали в тюрьму за разные антисоветские высказывания. Или за чтение книг, изданных за границей.
Этого никто почти не понимал – как за книги можно в тюрьму забирать. Ну а за пепси-колу – это было уже вообще!
– Как это – за пепси-колу? Он ее украл?
– Нет, просто пил – ему налили в стаканчик.
– Ну что он – в лицо, что ли, кому плеснул?
– Да нет. Пил просто. А когда вышел с выставки, где пил, – его забрали.
– Посадили, что ли?
– Ну вроде.
– За пе-пси-ко-лу? За то, что ее пил?! Ну ты гонишь! Врушка-побирушка!..
…Так вот, если вернуться к Валленбергу – надо иметь в виду и то, что помимо подозрительности к иностранцам, была еще подозрительность к любому активному личному действию. К личной инициативе. Сразу возникал вопрос: «А было ли об этом решение вышестоящих органов?..»
А тут еще не просто личное действие, а определенно доброе, направленное на благо других людей. В советских же толковых словарях слово «благотворительность» было названо устаревшим.
Точно так же, как и филантропия: она-то вообще буквально переводится с греческого как человеколюбие (филео – люблю + антропос – человек). Доброта, любовь и жалость к человеку советской властью вообще осуждалась. Нельзя было жалеть попавших в беду – только тех, кто попал в правильную беду.
В советские годы заставили людей забыть давний русский обычай носить в Пасху куличи и крашеные яйца в острог несчастненьким – то есть отбывающим наказание преступникам. В остроге сидели и убийцы – потому что в России с давних пор смертной казни за уголовные преступления не было: ее назначали только за посягательство на государственный переворот. И еще за то, что назвали постепенно террором: убийство высших чиновников только за их высокую должность. Так вот – наши сердобольные русские женщины несли куличи и убийцам: раз он уже осужден и надолго заключен в острог – он теперь достоин жалости, он – несчастненький… Сегодня такое отношение уже трудно себе вообразить.
При Сталине соседи, скажем, не могли взять в свой дом несчастных малышей, оставшихся в пустом доме без родителей. То есть – после того, как родителей арестовали и увезли в тюрьму, а потом расстреляли или отправили на 10–15 лет в советский концлагерь. Помощь таким детям сама была преступлением. Их положено было отправлять в специальные детские дома.
Там им настойчиво объясняли, что их родители – отвратительные люди, враги всего народа, предатели. И заставляли их это вслух повторять.
Итак, Рауля Валленберга арестовали. Сталин, как считают историки, лично отдал приказ. Так как он не мог по своей натуре представить мотивов чьих-то благородных действий, то уверился, видимо, что Рауль – обыкновенный американский шпион. Его не трогало, что Америка была нам союзником и очень помогала всю войну. Для Сталина все «империалисты» раз и навсегда оставались врагами.
Советская разведка увезла Валленберга в Москву и заключила в одну из сотен камер Лубянки.
Рауль, видимо, долго еще надеялся, что недоразумение разъяснится. Его выпустят, он вернется в Швецию, увидит мать… Откуда ему, никогда не бывавшему в Советском Союзе, было знать, что Сталин вообще не любил выпускать людей из тюрем, и уж тем более иностранцев. Это помогало скрывать от всего мира, что там творилось. А любой иностранец, вернувшись на родину, непременно рассказал бы всем о пытках и издевательствах.
