Среди «призраков» - Маргарет Петерсон Хэддикс
30
Ли Грант уселся в машину, которая увезёт его с фермы, где он нашёл пристанище после побега из дома. Он заблудился… и уж точно не собирался оставаться тут навсегда. Перед ним был пыльный двор, обезображенный колеёй с комками засохшей грязи, следами тракторов и грузовиков. Он уставился на обветшалый амбар и облупившуюся краску старого дома – всё, что должно быть для него таким чужим, но… Он…
Люк сглотнул, полностью перевоплотиться в новый образ пока не получалось. События развивались слишком поспешно, слишком драматично, его плечи хранили тепло материнских прощальных объятий. Он взглянул на руки, сложенные на коленях, они уже казались чужими на фоне новеньких шуршащих брюк. Залатанные синие джинсы и поношенные фланелевые рубашки остались в прошлом… В багажнике лежал целый чемодан с новёхонькой чудно́й одеждой, над которой он когда-то потешался. Ладно, одежда, но ему хотелось сохранить хотя бы собственное имя. И всё же отец Джен гордился, что ему удалось сохранить те же инициалы.
«В такой-то спешке просто чудо, что ты не превратился в Альфонса Ксеркса», – хвастался он в письме, которое оставил до этого вечером, притворившись, что зашёл попросить родителей Люка опилить иву, свешивавшуюся над участком Толботов.
Настоящий Ли Грант был знатного рода. Он погиб, катаясь на лыжах, за день до этого. Его родители не хотели видеть Люка… «слишком больно», как объяснил отец Джен… но согласились пожертвовать именем сына и его удостоверением личности так же, как когда-то люди становились донорами органов, отдавали сердца и почки. Всё организовала тайная группа, помогавшая третьим детям. Те же люди согласились заплатить за обучение и проживание Люка в частном круглогодичном пансионе. Как будто его перевели туда в середине учебного года в наказание за побег. Он читал о таких заведениях в старых книжках. Как ни странно казалось жить без семьи, но он был очень рад, что не придётся притворяться, что любит чужих родителей.
Сейчас Люк оглядывался на родное крыльцо, где стояли и махали ему вслед мать, отец и Мэтью с Марком. Отец и Мэтью хмурились, Марк был необычно серьёзен, а по лицу матери катились слёзы.
И в тот вечер, когда Люк рассказал всё родителям, она тоже плакала.
Начал он с первого похода в дом Джен, и мать сразу на него напустилась:
– Ой, Люк, как ты мог? Это так опасно… Знаю, тебе одиноко, но, солнышко, обещай, что больше никогда…
– Это ещё не всё, – сказал Люк.
Остальное он рассказывал, не глядя на неё, пока не дошёл до конца и решения получить фальшивое удостоверение личности. Услышав её рыдания, он уже не мог на неё не смотреть: глаза матери покраснели от слёз, и она была совершенно убита горем.
– Нет, Люк. Как ты можешь? Ты же знаешь, как нам тебя будет не хватать, – вздыхала она.
– Но, мама, я не хочу уходить, – вздохнул Люк. – Просто… придётся. Не могу же я провести остаток жизни, скрываясь на чердаке. А что будет, когда вы с отцом не сможете обо мне заботиться?
– Тогда позаботятся Мэтью и Марк, – ответила она.
– Но я не хочу быть обузой. Хочу что-то сделать в жизни. Узнать, как можно помочь другим третьим детям. Изменить…
Всё, о чём он думал под всхлипывания матери, звучало как детский лепет, поэтому он тихо добавил:
– Изменить мир.
– Я не говорю, что это невозможно, – ответила она. – Но до этого ещё пройдут годы. Мы найдём способ добыть для тебя фальшивое удостоверение, когда ты станешь взрослым. Как-нибудь, – она повернулась к отцу Люка. – Скажи ему, Харлан.
– Мальчик прав. Если есть возможность, нужно уходить сейчас, – тяжело вздохнул отец.
Люк видел, как больно дались отцу эти слова, но они всё равно его ранили. Наверное, он втайне надеялся, что родители запретят уходить, запрут его на чердаке и будут держать там, как маленького ребёнка, всегда.
– Я тут потихоньку навёл справки, чтобы понять, не слыхал ли кто, что третий ребёнок может жить нормальной жизнью. В нашей округе это невозможно. И насколько я понимаю, другого шанса у него не будет.
Люк повернулся к матери, ему тяжело было смотреть на отца и слышать от него такие слова. Но смотреть на искажённое болью лицо матери оказалось ещё хуже.
– Ну, значит, выбора у нас нет, – пробормотала она.
Разговор этот состоялся два дня назад, и с тех пор она, сказавшись на работе больной, осталась дома, проводя с Люком каждое мгновение. Они играли в настольные игры и карты, и она часто заговаривала о прошлом:
«А помнишь…» или «А я помню…».
И вспоминала его детский лепет. Первые шаги. Восторг, когда он, двухлетний, впервые открыл для себя весной грязь. Как впервые сделал мотыгой на грядке прямой рядок. Как вырастил цукини длиной с руку. Как она рассказывала на ночь сказки и укладывала его спать, подоткнув одеяло.
Она словно наполняла его воспоминаниями про запас на то время, когда ему не с кем будет поговорить о своём детстве. Но слушать было нелегко. Он жалел, что нельзя просто передвигать фишки, играя в «Монополию», и притворяться, что время стоит на месте.
Вскоре наступило это утро. Отец Джен прикатил на своей дорогой машине и вышел поздороваться с родителями Люка.
– Мистер Гарнер, миссис Гарнер, благодарю вас за то, что сразу сообщили о мальчике. Насколько я знаю, Гранты сходят с ума от беспокойства.
Он повернулся к Люку.
– Молодой человек, вы поступили безответственно и опрометчиво. Хорошо ещё, что не забыли взять с собой удостоверение личности. Надеюсь, вы слышали, что демографический надзор сначала стреляет, а потом задаёт вопросы.
Похлопав Люка по спине, он незаметно опустил ему что-то в карман пиджака. Люк потрогал жёсткий край удостоверения. Его удостоверения личности.
– Нам уже начинать притворяться? – прошептала мать Люка с глазами, полными слёз.
Отец Джен строго покачал головой и погладил себя по груди, словно нащупывая что-то в потайном кармане.
– «Жучок», – проговорил он беззвучно, одними губами.
Родители Люка кивнули, чтобы показать, что поняли, и он прекратил «поиски» и достал какие-то официальные бумаги.
– Да вот же они. Твои проездные документы. Родители посылают тебя в школу Хендрикса для мальчиков. И если ты не возьмёшься за ум…
Отец Джен сурово и в то же время с искренним сочувствием посмотрел на него.
– Можно нам обнять его на прощание? – мать откашлялась. – За эти дни мы к нему привязались.
Отец Джен кивнул, родители сжали Люка в объятиях и отпустили.
– Веди себя хорошо, слышишь? – напутствовала его мать.
Люк понимал, что она пытается шутить, словно провожает чужого, сбежавшего от родителей сына. Но хоть убей, не смог ответить тем же, а
