Александр Власов - Белый флюгер
А. Г. убит. Случайно ли?..
Петух полетит в Ижору.
— Нашёл? — спросил Федька, когда Крутогоров вернулся.
— Половина задачи, ребята, решена! — сказал он. — Поехали домой!
От Ораниенбаума до своего полустанка мальчишки добирались одни. Василий Васильевич не стал их провожать. Он торопился. У себя в комнате он ещё раз перечитал записку и приказал привести жену Самсонова. Когда женщина вошла и села, он положил перед ней лист бумаги и перо.
— Пишите. Что?
— Я вам скажу.
Женщина взяла перо.
— А — точка, Г — точка, убит, — начал диктовать Крутогоров. — Случайно ли?
Перо бессильно уткнулось в бумагу и остановилось. Женщина заплакала. На этот раз искренне.
В тот же вечер Самсоновы начали давать показания. Но они мало знали. Их роль была второстепенной. Только одну важную деталь услышали от них чекисты: петух — белый флюгер — был условным знаком.
Опять следствие зашло в тупик, и тогда Крутогоров предложил перехитрить врагов. План одобрили. На Елагин остров отправился сотрудник ЧК с запиской:
Петух перелетел на соседний дом с берёзой.
А. Г. случайно застрелен патрулём.
Ждём указаний.
Крутогоров снова поехал кДороховым. Ему предстоял трудный разговор. Знал он заранее, что Степан Дорохов, выслушав просьбу, долго будет молчать, мальчишки — те обрадуются, а Варвара Тимофеевна так ответит Крутогорову, что хоть из дома уходи. Придётся её упрашивать, уламывать, доказывать ей и растолковывать. Только потом она смилостивится.
Знал Крутогоров и другое. Он ехал к Дороховым с очень опасным заданием. Таким опасным, что малейший просчёт — и вся семья могла погибнуть. Но другого выхода нет. Дороховы должны были на время стать Самсоновыми. Их дом превратится в ловушку для врага. Успех зависел от выдержки каждого, включая и мальчишек.
СКУЧНАЯ РАБОТА
В первые дни после долгого — чуть не на всю ночь — разговора с Крутогоровым старшие Дороховы чувствовали себя не в своей тарелке. Особенно раздражал их флюгер — петух, который белел теперь над крышей их дома. Под этим вражеским знаком им жилось неспокойно. Утомляло постоянное ожидание чего-то неприятного, опасного.
Зато мальчишки, особенно Федька и Карпуха, были в восторге. Тайком от отца и матери они установили три дежурных поста. Гришу хотели послать в двухэтажный флигель, Карпуху — на чердак, к окну, у которого раньше сидел матрос Зуйко, а Федька взялся за самое трудное — дежурить в лесу у дорожки, ведущей к полустанку. Но Гриша упросил Карпуху поменяться местами. Страшно ему было одному сидеть в том доме, где умер Яша. Федька, руководивший операцией, разрешил этот обмен.
— Я сяду у окна, а что дальше? — спросил Гриша.
Федька не ожидал такой наивности.
— Как что?.. Высматривай подозрительных!
— А какие они — подозрительные?
Тут даже Карпуха засмеялся и покровительственным тоном пояснил:
— Их всегда видно! Мы вон с Федькой сразу почуяли и пошли за ней — за женой Самсонова! Понял?
— Понял, — неуверенно произнёс Гриша. — А потом что?
— Как увидишь — сигналь! — приказал Федька.
— Кому?
Федька хотел сказать, что ему, но догадался: это невозможно. Он же в лесу будет.
— Кому?.. Мамке с папкой!.. Чтобы приготовились!
— Ладно, — согласился Гриша, и мальчишки разошлись по своим местам.
В нетопленном флигеле холодно, но там хоть ветра нет, а Федька был на холме. Ветер так и свистел, сбрасывая с сучьев слежавшийся снег. По дорожке никто не проходил ни к полустанку, ни к деревне. Один Федька отсчитывал шаги между двух корявых берёз, стоявших на противоположных склонах холма. Сорок семь шагов туда и столько же обратно. Он бы скоро замёрз, но его подогревала уверенность, что его пост — самый выгодный. Если враг придёт, то только по этой дорожке. Не пешком же притопает из Питера! Наверняка приедет поездом. Тут Федька его и встретит!
А Карпуха надеялся, что именно он первый увидит врага. Со второго этажа флигеля видно в любую сторону. Карпуха подходил к каждому окну по очереди. У окна на залив он стоял дольше, чем у других. Лёд ровный, как стол. И конца ему не видно. Чернеет Кронштадт. Тёмными букашками ползут по льду люди. Просторно и бело. Легко смотрится вдаль.
«Санки бы или лыжи!» — мечтательно подумал Карпуха и рассердился на себя. Он — на посту, а думает о всякой чепухе! Карпуха отвернулся от залива и снова закружил по комнате, переходя от окна к окну.
Ноги легко заставить идти в любую сторону, а с мыслями труднее. Что-нибудь влезет в голову и застрянет. Так получилось и у Карпухи. Ни с того ни с сего вспомнил он, что Гриша побоялся дежурить во флигеле. Сначала Карпуха почувствовал прилив гордости: он меньше Гришки, а ничего не боится. Но это только сначала, а потом он и сам без всякой причины оробел. Хотел отогнать от себя страшные мысли, а они не уходили. Вспомнились и Яша, и крест на его могиле, и утопленник. Карпуха почему-то взглянул на тёмный люк, ведущий вниз. Скрипнуло, что ли, на первом этаже? А ведь флигель-то все эти дни стоял пустой и дверь на ключ не закрывалась. Что, если кто-нибудь уже забрался сюда и спрятался? Притаился внизу и ждёт, когда Карпуха начнёт спускаться!..
Мальчишка отошёл к самому дальнему от люка окну и замер. Он хотел заставить себя смотреть на улицу, а глаза не слушались — поворачивались к квадрату, темневшему в полу. Там, внизу, что-то происходило: похрустывало, шелестело, сопело, и незнакомый замёрзший голос позвал:
— Карпыш!
Карпуха не ответил. Он узнал Федьку только со второго раза, когда тот крикнул уже сердито:
— Ты здесь, Карпыш?
— Тут! — сказал он и стал спускаться медленно-медленно, чтобы успеть прийти в себя.
Федька стоял у лестницы и дул в ладони, отогревая закоченевшие пальцы.
— Что так скоро? — недовольно спросил Карпуха, а сам был рад-радёшенек, что кончилось это дежурство.
— Вот так скоро! — возмутился Федька. — Часа три прошло!.. Тебе хорошо в тепле, а ты бы на морозе поплясал!
— Давай поменяемся! — с готовностью предложил Карпуха.
— Незачем. Сегодня не придёт.
— Почему?
— Знаю! — отрезал Федька. — Не придёт!..
Мать давно уже искала их. Гриша, которого она нашла на чердаке, сказал, что не знает, где остальные. За это ему пришлось одному и воды натаскать, и за хворостом сбегать.
Не очень больно дёргая Федьку и Карпуху за уши, мать приговаривала:
— Он работать за вас должен, да?.. Он батрак, да?..
Мальчишки надутые, злые разбрелись по углам. Вышло так, точно Гриша в чём-то виноват. Он чувствовал себя неловко и, чтобы сгладить эту неловкость, подошёл к Федьке.
— Федя! Давай кормушку делать?
Федька посопел сердито, покашлял зачем-то и позвал:
— Карпыш!
Карпуха, прижав обе руки к ничуть не болевшему уху, пришлёпал из другого угла.
— Давайте кормушку делать? — повторил Гриша.
— Для Купри? — оживился Карпуха. — Давайте! А ты умеешь?
— А чего уметь-то? — сказал Федька. — Доска, а вокруг бортики, чтоб еда не падала…
Кормушку мастерили на чердаке. Получился ящик с невысокими бортами. Его приколотили к наружной стене за окном. За хлебом послали к матери Гришу.
— Ну что? Ничего? — спросил Федька, когда Гриша вернулся с подгоревшей коркой.
— Ничего. Дала.
Корку раскрошили, крошки высыпали в ящик и долго ждали у окна. Но ни Купря, ни другие вороны не торопились прилетать.
— Сыты, что ли? — удивился Федька.
Только к следующему утру исчезли крошки.
Мальчишки насыпали новую порцию и опять посидели у окна.
Карпуха спросил:
— Дежурить пойдём?.. Хочешь, я в лесу постою?
Но Федька не торопился с дежурством. Его тоже не очень тянуло на свой пост. Тоскливо одному.
— Сегодня вместе будем! — объявил он. — Втроём даже лучше. Шесть глаз — никто не проскочит!
В тот день мальчишки вертелись у дома, пялили глаза на тропки и дорожки до самого вечера. На другой день — тоже, но уже не до вечера. После обеда, выйдя во двор, они по привычке посмотрели на тропки, намозолившие глаза, на лес, синевший на холме, на деревню — всю в дымках, прямыми столбами поднимавшихся над крышами. Гриша зевнул. Сразу же зевнул и Карпуха. Федька подозрительно скосился на них.
— Раззевались!
— Скучная у них работа, — сказал Гриша.
Федька прищурился.
— У кого — у них?
— У чекистов.
— Главное, ничего не знаем, — поддержал Гришу Карпуха. — Целый год прождёшь, а никто и не придёт!
Федька так обозлился, что даже отвернулся от ребят. В эту минуту он забыл, что и сам был готов отменить дежурство.
— Эх вы! Ну и ладно! Я один! Без вас!
Он зашагал по тропке к лесу, где караулил первый день.
