Александр Преображенский - На воре шапка горит
— Да кто ж его знает, — тон ответа Петровича, напротив, был подчеркнуто небрежен. — В одно воскресенье были, а в следующее уже не было. Где — то на неделе. Кобзарь все это время был в Москве.
— А Виктор где?
— Ох, да какая разница где. В отпуске. В от — пус — ке. Главное, что тут, в Дубках, его не было.
— Откуда же он тогда знает, — отчеканил Митя, — что шины в среду ночью украдены были?
— С чего ты это взял? — еще больше сморщился Петрович, будто жабу проглотил.
— Он сам сказал это.
— Кому? Когда?
— И мне, и всем остальным. Только никто, кроме меня, этого не заметил.
— Ты не перегрелся часом, именинник? — тон у Петровича сделался сочувственно — издевательским.
Митя понял, что и Николай Петрович тоже сердится — явление редкое. Собравшись, он сумел унять свой пыл, заговорил спокойно:
— Помните, когда меня отловили в поселке Виктор и Кобзарь, будто бы я наводчик?
— Ну так ты сам виноват, — возразил Петрович. — И меня еще чуть не втянул. А я тогда тебе, кстати, помог.
— Спасибо. Это было действительно кстати. Только п сейчас тот случай для другого вспомнил. Тогда на меня и моих друзей все бочку катили, когда вы еще не пришли, я один отбивался и сказал, что колесо Панкратова у Дантеса нашел. А Кобзарь стал кричать, что надо еще объяснить, куда девались его четыре. Ну, то есть те зимние шины, которые у него украли. Он очень злился и все Виктора спрашивал, так или не так. А Виктор и говорит тогда, что да, так и было, все четыре колеса у Кобзаря из сарая в прошлую среду ночью из сарая украли. И тут как раз вы пришли, но этого не слышали, а я промолчал, чтобы не спугнуть вора.
— Погоди, что именно я не слышал и о чем ты промолчал? — все еще никак не мог разобраться Николай Петрович.
— В сре — ду, он сказал, в среду, понимаете? Откуда он это знает?
Николай Петрович задумался и помрачнел, и все остальные молчали. Тамара Ивановна удивленно, Бэн — с интересом ожидая продолжения событий, а Тоша безразлично, даже позевывая. "Это Ангелевская перегрелась, а не я", — сварливо решил про себя Митя.
— Все ж я уверен, это все ерунда, — заявил, будто очнувшись, Петрович. — Ты что — то не понял, или Виктор оговорился, или ему кто — то что — то брякнул, а он не понял. И вышло недоразумение. Путаница.
Митя развел руками и встал из за стола.
— Спасибо, — сказал он. — За квас, за пряники, за подарок и огурцы. Но нам пора.
Так они и попрощались. Митя покидал хозяйство Петровича с разочарованием от окончания разговора, так удачно начавшегося.
Домой успели прямо к готовому столу, а по дороге встретили Тасечку и Васечку, направлявшихся на речку в этот раз без сопутствующей мелкоты — ко всем приехали родители. Таська не поздоровалась, а Васечка, как примерный, кивнул и густо покраснел. Мл кивнул ему тоже. "Наверное, и они бы сидели за праздничным столом, как в прошлом году, — подумал Митя, — не будь этого мотобайка".
Бабушка превзошла все Митины ожидания, она мела сделать так, что для торта ни у кого в желудке осталось места. Тоша тихонько стонала, не в силах оторвать глаз от восьми жирных прослоек в теле медового "Рыжика", которого она так вожделела с самого начала обеда, совершенно случайно открыв тайну чая. Но нет, даже для ириски не осталось места в ее животе. Даже для семечка.
— Давайте сделаем перерыв, — взмолилась она. Я очень хочу "Рыжика".
— Не понял, — подавив икоту, выдал Бэн. — Зачем тогда прерываться?
— Ну потому что я очень хочу, но не могу. Прост некуда. Давайте полчасика передохнем, а потом опят за стол сядем.
— Очень правильно, — поддержала гостью Любовь Андреевна. — Идите передохните, а мы пока посуду тут приберем. С тортом ничего не сделается.
Они разложили раскладушки под тентом. Лежа в тени, Митя в который раз сонно мыслил, почему он раньше не додумался устроить себе такое райское место отдыха.
— Мне начинает нравиться, — сказала вдруг Тоша.
— Ты известная бездельница и обжора, Ангелевская, — пригвоздил ее Бэн. — Второй такой в наше лицее не сыщешь.
"Однако они совсем помирились", — отметил про себя Митя.
— Я бездельница? Да, я бездельница, — согласилась Тоша. — Но умная бездельница.
И это тоже было правдой.
— Иди сюда, маленький, — позвала она Семена, который едва ли не волоча по пыли выпирающие в стороны бока, приблизился к лежбищу. Псу тоже немало лакомств перепало в этот день и от хозяев, и еще больше из рук щедрых гостей.
— Сам он не влезет, — вздохнул Митя, помогая другу забраться на раскладушку Тоши. Песик сразу повалился на бок, с готовностью принимая послеобеденные ласки.
Жизнь пошла на поправку. В этот день мир, будто в подарок имениннику, светлел для него с каждым часом, с каждой минутой. Черная полоса невезения бли—1Плась к концу. Конечно, он хотел немного другого. Чтобы на его дне рождения друзей, было больше, чтобы за столом сидели Никита и Алена, чтобы вместе купаться, сплавляясь по реке на баллонах. Почему — то он думал, что Тоша бы об этом не пожалела. Но все же… Тарелку уже отыскивать не нужно, он почти узнал, кто украл шины. Еще немного, совсем немного — и разрешатся все недоразумения. И Алена… Покой пробирался в душу тонким пением цикад, вялым порханьем капустницы и даже жужжанием мухи.
Даже этот шум по соседству и то не нарушит теперь всепобеждающего покоя. Вечно они шумят, эти Катковы.
— Убили! Убили! Они его убили! — причитала Таська.
— Кого убили?
Это испуганно спросила Тоша, уже сидя на раскладушке с круглыми от тревоги глазами.
— Васю убили, — будто именно ей ответил Таськин голос с соседнего участка. Митя взлетел со своей лежки, как с батута. Да и все повскакивали, даже Семен на землю свалился.
— Что за чушь?! — не мог поверить страшным словам Митя.
Но истеричные крики из — за полоски малины превратились в один горький вой, все стало слишком похожим на правду. А еще через несколько мгновений уже и Митя, и Тоша, и Бэн, и отец, и все без исключения Катковы бежали вместе к реке, туда, куда звала их рыдающая Таська.
Глава X
НЕСОСТОЯВШАЯ ПРОГУЛКА
— Мы уже домой собирались. Но я еще загорала, а он пошел переодеться. Здесь негде… он стеснительный… пошел к кустам, лежу, а его нет, нет, нет и нет. Я разозлилась… а потом подумала, что там место плохое… в прошлом году утонул кто — то. И так испугалась, будто почувствовала. Я сюда со всех ног бежала. Прибежала, а он лежит уже. Таська опять зарыдала с громкими всхлипами.
— Ну все, все, — утешала ее, прижимая к себе, Митина мама. — Все ведь уже хорошо. Он сидит уже "Скорую" побежали вызывать. Все обойдется.
— Ты как? Как себя чувствуешь? — допрашивал тем временем ошалело озирающегося Васечку Сергей Евгеньевич.
— Да уложите вы его опять, пусть полежит! крикнула Митина мама. — Ему не надо вставать.
Вид у Васечки действительно был неважный. Ив разбитой левой брови до самого подбородка тянулась неровная струйка крови. На подбородке ссадина, гл заплыл, взгляд безумный, непонимающий. И все тело а потеках темно — бурого прибрежного ила. Сергей Евгеньевич, вняв разумному совету, заботливо уложил сын на траву, но расспросы не прекратил. Просто не смог его трясло, как в лихорадке. Мать Васечки, наоборот, потеряла дар речи, она только гладила грязную голову сына и сама уже вся перемазалась той же грязью.
— Кто тебя бил? Ты помнишь, кто тебя бил? — все спрашивал Сергей Евгеньевич.
— Не помню, — так Васечка отвечал на все вопросы.
— Сколько их было? Много? Ребята из Зараева?
— Не помню, — твердил пострадавший. — Темно вокруг. Вижу плохо.
— Да оставьте вы его, — вмешалась Тоша. — Ему же плохо.
Сергей Евгеньевич дико глянул на нее и быстро отвернулся к реке. Он стоял на коленях рядом с Васечкой, держа его за руку. Второй рукой Сергей Евгеньевич прикрыл глаза, быть может, заплакал.
Когда приехала "Скорая" вместе с Петровичем, указующим путь, Васечка чувствовал себя уже немного получше. Сам начинал разговор, жаловался, что болит голова, но всех узнавал и, как сам выражался, "просветлело". Его уложили на носилки и унесли в машину. "Скорая" не могла подъехать поближе из — за неровностей берега. Вместе с Васечкой в больницу уехал Сергей Евгеньевич. Таська осталась со своей мамой. Их обоих отпаивали валерьянкой на Митиной даче, потом чаем. К себе домой они ушли совсем под вечер.
"Рыжик" в тот день так и не ели.
Спать легли рано. Вернее, свет в домике, где укладывались Митины родители и бабушка, не гас в окошке еще долго после полуночи, но Митя, Тоша и Бэн заняли свои раскладушки под тентом еще до одиннадцати. Семен ушел в дом, он предпочитал спать под настоящей крышей.
Сначала молчали, хотя никто и не спал, и не собирался. Но всем было ясно, что просто так они не уснут, еще один разговор обязательно состоится. Его только надо было начать. Эту миссию взяла на себя Тоша.
