Александр Преображенский - На воре шапка горит
— Вода только стоячая, — заметила Тоша. — А вроде бы река.
— Никакая не стоячая, — обиделся за речку Митя. — Запруда здесь просто. А дальше хорошее течение, ну да вы сами вчера видели. Там мелко, зато на баллоне плыть классно, несет — одно удовольствие.
— На каком баллоне? — не поняла Тоша.
— На автомобильной камере. Вчера тут катался с ребятами, жаль их сейчас нет, я бы вас познакомил.
— Это те, что ли, из… как его, Сараева? — спросил Бэн.
— 3—за — раева, — очень четко поправил Митя.
— А с виду Сараево, — Бэн, приложив ладонь козырьком, сделал вид, что всматривается в сторону поселка на другом берегу за полем. Действительно, Зараево отсюда смотрелось не очень приглядно —. заборы, низкие крыши, бурая водокачка.
Они провалялись с периодическими купаниями на пляжике часа два. Народ постепенно заполнил оба бережка на запруде, но Митя не спускал глаз с одного — противоположного. Он ждал появления тех, с кем мечтал познакомить своих московских друзей, только по его задумке все должно было случиться ненавязчиво, как бы случайно. Увы, ждал он зря.
Солнце уж давно шпарило беспощадно, забравшись на самую вершину своего ежедневного пути, а Никита с компанией или хотя бы кто из них так и не появлялся. Митя тайно досадовал. Больше ждать не имело смысла. Бэн начал скучать, да и сам Митя тоже. Только Тоша хладнокровно поджаривалась на инфракрасном облучении солнечного огня.
"Пожалуй, пора. Знать, не судьба сегодня", — решил про себя Митя. Он решительно поднялся с травки.
— Еще окунемся? — встрепенулся осоловелый Бэн.
— Нет, пошли к Петровичу.
— А позагорать? — сонно воспротивилась Тоша.
— Тебе вредно, Ангелевская, у таких белокожих на солнце шкура слезает.
Тоша пообещала, что "шкуру она еще припомнит", но стала одеваться и вдруг предложила:
— А может, лучше в Зараево сходим?
— Зачем? — воспротивился Митя, тащиться по жаре без шансов на успех не входило в его сегодняшние планы. Да и времени уже много.
— Что мы будем делать у твоего Петровича?
— А в Зараеве что?
— Ну, все — таки какая — то цивилизация.
— Ты что, за этим в деревню приехала? — теперь удивился Бэн.
Тоша не сразу нашлась что ответить и только на пути к Дубкам начала бормотать себе под нос, что приехала она на день рождения, а деревня ее вообще никакая не интересует. Митя же старался как раз заинтересовать ее прелестями дачной жизни, почему — то ему очень вдруг захотелось, чтобы и Тоша прочувствовала, как тут может быть хорошо. До самых ворот Петровича, не переставая, рассказывал, какой это замечательный мужик, какие у него собаки и какой был Ленин. Вскоре та познакомилась с Нероном. Он, как обычно, сорвался от конуры с грозным лаем, гремя цепью и подпив облако пыли. Новое жилище Дантеса пустовало, хитрого свободолюбивого ризена не было дома. Зато хозяева были.
— Ох, вас сегодня сколько! — первой выглянула Тамара Ивановна. — Все москвичи?
— Москвичи, — подтвердил Митя и представил своих друзей. Однако войти они все еще не могли, потому что Нерон расходился не на шутку.
— Коля! Коль! — крикнула Тамара Ивановна. — Где ты там? Уйми дьявола, к нам гости пришли.
Однако Петрович на этот раз не спешил. "Видать, досталось ему на орехи за тарелку, — сочувственно подумал Митя. — Вот и не выходит".
Фермер появился неожиданно, совсем не с той стороны, где Митя думал его увидеть. Обычно он выходил из — за дома слева, там, где у него мастерские, иногда справа — от курятника и собачьих вольеров, а тут он пришел все — таки слева, но не из — за дома, а издалека, с огорода, где обычно властвовала Тамара Ивановна. Одну руку Петрович держал весьма странно, прижимая к груди, будто она у него на перевязи или в гипсе, и шел, наклонившись вперед, как раненый боец. Но страшного ничего не случилось, потому что 'еще метров за двадцать Петрович озарил двор немеркнущей улыбкой.
"Хорошо держится, — опять подумал Митя. — Мне бы так научиться".
Подойдя поближе и наконец успокоив собаку, Петрович сразу направился к Мите.
— На, забирай, — не отнимая прижатой руки, он стал другой вытаскивать из — за пазухи один за другим крупные огурцы и распихивать их по карманам гостя.
— Да зачем, спасибо, — противился тот под изумленно — насмешливыми взглядами друзей.
— Ты что, — посуровел Петрович. — Первый урожай в этом году. Вам к столу, на день рождения.
Как Митя ни отнекивался, огурцы перекочевали и его одежду.
— Еще не все, — торопливо заметил Петрович, убрал руку за спину и вытащил из заднего кармана брюк свой главный подарок. — Для сыщика немаловажный инструмент, — значительно произнес он, вручая Ми старый, потертый бинокль.
Такому подарку Митя и вправду обрадовался.
— Кваску? — отмахиваясь от благодарностей, предложил Петрович и, не дожидаясь ответа, обратился к жене: — Тамара, налей — ка нам на веранде.
На маленьком столике появились не только кружки с традиционным русским напитком, но и пряники, и если бы не бурные протесты гостей, уверявших, что их ждут дома к обеду, то, наверное, это стало бы только закуской. Беседа же завязалась самая заурядная. А бывали ли Митины гости здесь раньше? Да как им тут нравится? Да все ли они из одного класса? И прочая любезная дребедень. Не утерпев, Митя сам перешел к делу.
— А знаете, — сказал он, — новые жильцы дома Ташковых вернулись.
— Как же, — расплылся до ушей Петрович. — И с этим тебя поздравляю.
— То есть как это? Я тут при чем? — не понял, с чем его поздравляют, Митя.
— Так ведь все думали, что это твои друзья антенну — то увели. А вышло, что никто ее и не крал вовсе.
— Как так? — еще больше удивился Митя и не поверил, зная страсть Петровича ко всяким розыгрышам.
— Я думал, ты знаешь, — удивился в свою очередь Петрович и сразу же стал объяснять: — Тарелку эту Гаспарян сам продал. Знаешь, кому? Летуновым. Он через них на Ташковых и вышел, когда дом покупал. Себе — то он другую зачем — то купил. Сегодня повесит, а та ему чем — то не подходила. Вот он и продал ее Летуновым. А Летунов — то сейчас в Москве. Он только и приезжал на дачу разок переночевать, утром ему на работу. Тарелку взял для московской квартиры — на балконе повесить. Гаспарян ему для этого ключи выдал, так он зашел ночью, тарелку свинтил и уехал. Ни от кого и не прятался, а никто не увидел. Недоразумение, — осклабился Петрович. — Трагическое недоразумение. Я из — за итого больше недели тут трясся, а все не стоит выеденного яйца.
Митя еще никак не мог врубиться, поверить, уж боль — пи все быстро да гладко разрешилось. Еще раз Петровичу пришлось все повторить, прежде чем его гость тоже заулыбался.
— И вот все так! — торжественно заявил именинник. — И шины так, и мотобайк, и ваш Ленин.
— Да хрен с ним, с Лениным!
— Согласен. Только все так! Ничего из этого зараевские не крали.
Митя обвел взглядом круг лиц присутствующих, больше уже не скрывая удовлетворения.
Но никто не разделил с ним радости. Даже у Петровича исчезла улыбка. В затянувшейся тишине он сам объяснил почему.
— Мить, это еще доказать надо.
— Вообще — то, — вдруг впервые выступил Бэн, — всегда надо доказывать, что совершено преступление, а не обратное. Это называется презумпцией невиновности. Пока не доказано, что это ты украл, значит, не виноват.
— Это для суда, — заметила Тамара Ивановна. — А для людей обычно наоборот.
— И легче доказать, что ты не верблюд, — кивнул головой Петрович.
Митя вдруг почувствовал, что начинает злиться. Однако нервы у него расшатались, просто слышать спокойно не может об этой ерунде.
— Я докажу, что я не верблюд, — проскрипел он сквозь зубы.
И у него получилось так, что опять за столом все замолкли. А Митя продолжил:
— Осталось всего три кражи. Зимняя резина Кобзаря, статуя Ленина, — он предупреждающе поднял руку, чтобы Петрович не вмешался со своим "хрен с ним", — и мотобайк. Насчет резины у меня уже есть кое — какие соображения. То есть… Я не хотел бы заранее говорить, но раз так все нужно людям доказывать, тогда скажите мне, Николай Петрович, есть ли машина у Виктора? И какая?
— У какого Виктора? — переспросил Петрович, си девший с открытым от изумления ртом.
— У сторожа нашего, который дядю Толю сменил.
— Ми — итя, — сморщился Николай Петрович. — При чем тут Витек? Я его вот с такого знаю, — Петрович отмерил ладонью полметра от пола. — Он из Алексеевки. Да его вообще не было на вахте, когда эти шины увели. Что ты говоришь…
— Не было его?
— Не было. Кого хочешь спроси, Толян дежурил. А Виктор тогда был в отпуске.
— А когда шины — то украли? — продолжил свою игру Митя, хоть и почувствовал, что выдает себя голосом. Слишком уж ехидно он задал этот вопрос.
— Да кто ж его знает, — тон ответа Петровича, напротив, был подчеркнуто небрежен. — В одно воскресенье были, а в следующее уже не было. Где — то на неделе. Кобзарь все это время был в Москве.
