Андрей Федоренко - Щербатый талер
Оксана вспомнила вечер в Поплавах, когда отец рассказывал историю раненого французского офицера, дымился дымокур, а Чэсь такими странными глазами смотрел на нее… А на другой день угостил пчелином медом. Нет, все это интереснее, как-то теплее, живее самые красивых компьютерных игр.
— Завтра я вылечусь, — сказала Катя, словно угадав ее мысли, — и папа наконец отвезет нас к твоей бабушке. Скорее бы!
— Нет! — испугалась Оксана. — Завтра ты, пожалуйста, еще не вылечивайся! Я же ничего не успела, так и не сходила в архив… поболей еще денек?
— Хорошо, — покорно согласилась Катя.
В передней послышались голоса. Вскоре в комнату заглянул Катин папа. Сегодня он вернулся рано и был весел: видно, дела в фирме пошли на лад. Высокий, моложавый не по годам, с бородкой. Бородку он отпускал не для удобств походной жизни, как Оксанин отец, а для красоты.
— Бодрствуйте еще? — весело потирая руки, сказал он. — А почему это только лампа у вас? А «видик» почему не смотрите? А в компьютер почему не играете?
И, не дожидаясь ответа, присел на диван. Положил дочери на лоб ладонь:
— Как ты?
— Совершенно здорова.
Оксана нашла под пледом Катину ногу и сжала ее. Но подруга ничего не поняла.
— Так что — завтра можно везти вас? Я как раз свободен до обеда. Успею отвезти и вернуться.
— Нет, Игорь Валентинович! — возразила Оксана. — Катя еще слабая, пусть полежит денек… — и, пользуясь его хорошим настроением, попросила: — Игорь Валентинович, расскажите, как к вам попал талер? Тот, что вы Кате подарили?
— А, талер, — Игорь Валентинович наморщил лоб. — Этот талер еще с войны, остался после моего папы, а Катиного, значит, деда…
— Почему ты раньше не говорил ничего? — спросила Катя.
— Гм, раньше… поняла бы ли ты? Да я и сам вряд ли смог бы рассказать как следует… не принято было такое рассказывать, это могло бы тебе повредить. Дело в том, что дед во время войны жил в оккупированном немцами Минске. А уже одно это ставилось тогда в вину человеку. После войны его арестовали, как врага народа, и он погиб в лагерях. И хотя при Хрущеве его полностью реабилитировали, все одно — пятно семьи «врага народа»…
— А как к нему попал талер? — нетерпеливо спросила Оксана.
— Отец работал в архивном музее и украдкой выносил оттуда все, что мог, — чтобы не досталось немцам. Мать рассказывала — при обыске в нашей квартире нашли много ценных исторических документов и экспонатов. А этот талер каким-то чудом сохранился.
— Значит, он настоящий, — сказала Оксана. — Один из тех трех…
Игорь Валентинович внимательно посмотрел на нее, потом — на Катю.
— Да, один из тех трех, — подтвердил он. — Вас, вижу, заинтересовала история французского офицера, береста, сокровище и тому подобное? Так знайте, девочки, — это чушь. С этой историей разбирались ученые, целые экспедиции поисковые устраивали — не нашли.
Глава 34. Страница в дневнике
Катя смотрела в одну точку.
— Папа, а расскажи еще про деда? — тихо попросила она.
— Да что я сам помню? Я ни разу не видел своего отца. Когда его арестовали, мать была беременна мною. Единственное, что осталось… да я сейчас принесу…
Игорь Валентинович вышел и вернулся, держа в руке небольшую картонную коробочку.
— Вот, — он поставил шкатулку на диван возле Кати. — Посмотрите, только осторожно: бумаги старые, еще рассыплются в руках… А я пойду. Нужно сделать несколько важных звонков.
Сверху в коробочке лежали письма — в казенных, пожелтевших от времени конвертах. Отдельно — серая бумажка с отбитым на машинке текстом: справка о реабилитации. На самом дне — фотокарточка. Молодой человек, снятый во весь рост, в добротном плаще, шляпе, сдвинутой на затылок, лицо открытое, смелое, только в круглых, как у Кати, глазах что-то скучноватое.
Оксана распрямила бумажку, в которую была вложена фотокарточка. С другой стороны бумажка вся была исписана мельчайшим размытым почерком.
И вдруг слово «Поплавы» бросилось в глаза. И еще в одном месте. И какие-то даты сбоку, на полях…
— Катя, это же дневник! — воскликнула Оксана. — Страница из дневника!
Она поднесла письмо ближе к лампе.
— Почти ничего не разобрать, кроме отдельных слов…
— Читай, читай быстрее, — просила Катя.
— Так… «Первого августа сорок третьего года… немного картофеля. Куда деваться, разве до Арины, в Поплавы… Примет? И как добраться?» Далее неразборчиво. А вот, слушай!
«Третьего, девятый месяц… удалось талер… На выходе обыскивали, чудом не попался. Завтра попробую другой…»
«Одиннадцатого, девятый месяц. Архив закрыли… немцам не до музеев сейчас. Нет работы, голод. Поплавы?»
— Дальше!
— Дальше все размыто, — сказала Оксана. — Только последнюю строчку: «… фашисты свирепствуют. Вчера расстреляли… Скорее бы наши!» Ну, Катя, теперь все понятно. Один талер твой дед вынес, второй не успел — музей закрыли.
Оксана задумалась:
— Арина из Поплав… Михаль говорил, в Поплавах живет старая учительница — Ирина, кажется, Леонидовна… Арина и Ирина — одно имя?
Но Катя не слушала подругу.
— «Скорее бы наши», — повторила Катя последние слова из дневника. — А наши пришли… и забрали!
Глава 35. Заведующий архивному музея
На следующий день утром Оксана уже выходила из троллейбуса на остановке «Верхний город».
После ночного дождя распогодилось. Тротуар, журнальный киоск на углу, машины, стены и крыши домов — все виделось как-то ярко, контрастно — будто смотришь на это через чисто вымытое окно.
Девочка легко отыскала во дворах Верхнего города красивое, крытое красной черепицей здание архивного музея. Но главные двери были закрыты. Оксана обошла здание, с другой стороны увидела еще одни, маленькие двери. Смело вошла и оказалась в светлом длинном коридоре, заваленном пачками каких-то бумаг. Стояла тишина, никого нигде не было.
Лавируя среди этих пачек, Оксана прошла коридор, по лестнице поднялась наверх, и здесь, на первой же двери, увидела вывеску — «Заведующий».
Оксана постучала, открыла дверь.
В небольшом кабинете стояли шкаф, стол, три кресла. За столом сидел маленький, седенький человек и что-то писал, неуклюже, как делают дети, водя ручкой.
Увидев Оксану, человек пошевелился, словно хотел приподняться из вежливости. Но затем передумал.
— А, вы, наверное, Оксана? — быстро сказал он и сложил свои тонкие бескровные губы в некое подобие улыбки. — Да, мне звонили. Знаю, знаю я вашего отца, прекрасного археолога, и вашего учителя истории, Бориса Григорьевича…, — по-русски заговорил он.
Оксана, с малых лет приученная (дома с отцом и его друзьями она говорила по-белорусски, а вот в школе и на улице надо было «перестраиваться»), не удивилась. Она легко могла переходить с одного языка на другой.
— Я знаю даже Катю Олешкевич, вашу подругу, — неожиданно добавил заведующий.
— Катю! Откуда?
— А я недавно выступал в вашей школе. Правда, в старших классах. И в учительской случайно увидел развернутый журнал вашего пятого «А». Меня сразу заинтересовала эта фамилия, Олешкевич. Когда-то до войны в архиве работал историк с такой фамилией. После его репрессировали… Это был известный нумизмат. А я, признаться, тоже люблю собирать разные монетки… Я спросил у вашего завуча, Андрея Адамовича, и мы вместе выяснили, что действительно — Олешкевич — это дед вашей подруги Кати.
Заведующий говорил и все время не спускал с Оксаны глаз. Было видно, он ждал, когда девочка сама заговорит о Кате, о коллекции монет… А открыто спросить об этом не решался.
Оксана, которой этот заведующий с его болтливостью и всезнанием почему-то сразу не понравился, молчала. «Кого же он напоминает мне?» — Думала она и никак не могла вспомнить.
— Уехал отец? — спросил заведующий.
— Да, вчера.
— И где вы сейчас?
— Одна живу… Нет — у Кати, — решила не врать на этот раз Оксана.
— Ну что ж, — сказал заведующий. — Вас, как я понял, интересует история наполеоновских сокровищ? А почему интересует, если не секрет?
— На лето нам дали задание: описать историю какого-либо памятника. Я выбрала памятник в Поплавах. Там живет моя бабушка.
— Ага. Знаю и ваши Поплавы, и тот памятник, — задумчиво произнес заведующий. Потом, неуклюже вывернув худую руку, как-то не взял, а подцепил со стола папку и подал Оксане:-Здесь вы найдете все о вашем памятнике, и даже больше. Вот только с собой дать не могу. Садитесь, пожалуйста, сюда, за шкаф, — показал он на другой край своего широкого стола, — работайте. Тетрадь, ручка есть?
— Есть.
Оксана обошла стол и тут, за шкаф, увидела прислоненный к стене костыль. «Друг Бориса Григорьевича — инвалид с детства, ему тяжело ходить», — вспомнила Оксана слова отца.
