Роман Грачёв - Томка и рассвет мертвецов
Над столом висела напряженная тишина. Ястреб положил на тарелку еще немного ломтиков заплесневелого сыра, пару кусков холодного мяса, отправил один из них в рот и принялся неспешно жевать. Изгой ждал вопросов, решив, что не стоит делать чужую работу. Он самостоятельно налил себе еще виски на пару пальцев и выпил.
— Пойду-ка я отолью, — сказал Рыжий. Ни на кого не глядя, он протиснулся в узкий зазор между столиком и диваном, прихватил со стола пачку сигарет и исчез.
— Да, кстати, — отозвался Стасик, — дело хорошее.
Он приподнялся было с дивана, но Ястреб одним коротким движением руки опустил его обратно. Выглядело это как манипуляция с игровой приставкой Xbox. Несмотря на видимый лоск и самоуверенность, Ястребу все же требовалась моральная поддержка. Он по-прежнему не мог сражаться в одиночку.
Напыщенный и трусливый сукин сын.
Стасик смущенно потер нос и не придумал ничего лучше, как снова опрокинуть стопку виски. Сделав свое нехитрое дело, он откинулся на спинку дивана и принялся изучать безвкусные кавказские фрески на стенах. Хороша поддержка, нечего сказать.
Изгой улыбнулся.
— Что тебя так забавляет? — поинтересовался Ястреб.
— Ничего. Просто кое-что вспомнил.
— Что именно? Поделись, вместе поулыбаемся. У нас же сегодня вечер воспоминаний, не так ли?
— Вряд ли тебя это воспоминание потешит.
— А ты попробуй.
— Я вспомнил тебя в первые дни службы. Как ты резко изменился, когда мы прибыли из учебки в нашу роту.
Ястреб прищурился.
— На призывном пункте ты полностью соответствовал своей фамилии. Крут был как не знаю что. А потом затянули ремнем, обрили наголо — и все, нет больше нашего Ястреба. Воробышек остался. Не помнишь?
Изгой был доволен произведенным эффектом. Ястреб покраснел, это было видно даже в полумраке. И его ответ был предсказуем на все сто процентов.
— А ты выглядел как-то иначе, дружище?
— Нет, конечно. Но я и не претендовал на мировое господство.
— Ну да, маленький забитый чувачок оторвался от маминой титьки, а фактически никогда и не отрывался…
Ястреб остановился, поняв, какую гнусность только что сморозил, но было слишком поздно. Слова вылетели.
Пытаясь сгладить неловкость, он потянулся к бутылке виски. Его выдали дрожащие руки.
Интересно, подумал, Изгой, от чего они дрожали? От проснувшейся совести? Или от ярости?
— От маминой титьки, говоришь? — процедил он. — Я от нее оторвался в пятнадцатилетием возрасте, и тебе об этом известно. Как мразью ты был, так мразью и остался. Хотя нет, ты изменился, конечно. Ты теперь респектабельная мразь, в крутом пиджаке и штиблетах!
Оба нахохлились. Рука Ястреба так и повисла на горлышке бутылки, а Изгой выставил руки на стол, будто собираясь оттолкнуться и взлететь, чтобы наброситься на соперника сверху.
Стасик предпринял вторую попытку покинуть зону боевых действий. В этот раз ему никто не мешал.
— Вы тут поговорите, — бросил он, — а я покурю на свежем воздухе.
— Трусливые крысы, — выдавил Ястреб, не поднимая головы.
Антагонисты остались в одиночестве. Сверлили друг друга глазами. Изгой чувствовал необычайный прилив сил — не физических, но душевных. Ему редко удавалось противостоять натиску бывшего сослуживца, но сегодня что-то произошло. Он вдруг понял, что отступать некуда. Позади — жизнь, полная страхов, отчаяния и самобичевания. Так недолго и до петли. Поэтому только вперед, к другой жизни!
— О чем ты хотел со мной поговорить? — процедил Ястреб. — Угрожать собираешься?
Изгой смотрел ему прямо в глаза и не думал отворачиваться.
— Чем же я могу угрожать тебе? Кулаками? Ты всегда знал, что я в этом смысле не боец.
— А в каких смыслах ты боец? Ты вообще никто. Что ты можешь?
— Много чего. Не обязательно ведь размахивать руками.
Ястреб напрягся. Уже не было нужды хорохориться. Зрителей нет, здесь только они вдвоем, и они прекрасно понимают друг друга без слов.
— Огласите весь список, пожалуйста, — сказал он, поднимая бутылку и наклоняя ее горлышком к бокалу.
Глядя, как выливается жидкость, Изгой улыбался одними уголками губ.
— Мы избежали тюрьмы, но та тюрьма, в которую я сам себя загнал, гораздо хуже. Она бессрочная и из нее точно никуда не сбежишь.
— Не надо громких слов.
— Это не громкие слова. Я не могу спать.
— А я сплю замечательно.
— Не сомневаюсь. Но этому скоро придет конец.
Ястреб выпил виски и с шумом поставил бокал на стол. Он едва не разбил его.
— Хватит ходить вокруг да около. Что ты собираешься предпринять?
Изгой перегнулся через стол. Произнес медленно, проговаривая каждый слог, словно учитель русского языка на диктанте.
— Я. Собираюсь. Рассказать.
Несколько мгновений их лица разделяли всего сантиметры. Изгой почувствовал его дыхание — прерывистое и нервное. И еще от Ястреба несло какой-то гламурной парфюмерной гадостью, которую не заглушали даже запахи алкоголя и закуски.
— В газету пойдешь? На радио? Телевидение? У тебя нет никаких шансов. Ты не в Европе, здесь к таким разоблачениям относятся в лучшем случае равнодушно, в худшем — заводят статью за клевету и экстремизм. Ты же сам сядешь.
— Вместе с тобой, ублюдок.
— Что?!
— Ты — ублюдок. И я положу конец твоей карьере. За все надо платить.
Еще несколько гипнотических секунд минуло. Нужно было немедленно закрепить успех. Изгой больше не боялся. Душевные страдания, бессонные ночи и кошмары наяву, преследовавшие последние годы, отступали. Он уже близок к тому, чтобы разорвать, наконец, эту проклятую цепь. У него получится, у него все получится…
— Ты помнишь его лицо? — спросил он.
Ресницы Ястреба дрогнули, но не более того.
— Вижу, что помнишь. Меня оно не покидало ни на день. Стояло перед глазами все время — и днем, и ночью. Я больше не могу с этим жить… и тебе не позволю ходить гоголем.
— Решение окончательное?
— Да.
— И обжалованию не подлежит?
— Нет. Хочешь избавиться от угрозы — можешь сделать это прямо сейчас, но если ты этого не сделаешь, завтра я… не важно. Но ты меня не остановишь!
На последнем слове он сорвался. Грохнул кулаком по столу. Это было лишнее. Ястреб как-то неожиданно успокоился (а может, это лишь видимость), откинулся на спинку дивана, неспешно закурил, чиркнув дорогой зажигалкой. Пламя осветило бледное лицо. Он не сказал больше ни слова до самого прихода приятелей. Рыжий и Стасик вернулись вдвоем — розовощекие, съежившиеся. Курили на улице, видимо, и курили долго, понимая, что их отсутствия за столом никто не замечает. Рыжий не стал протискиваться на свое место, присел на стул рядом с Изгоем, а Стасик опустился на край дивана. Ястреб оказался в одиночестве.
Компанейский разговор, разумеется, не клеился.
— Еще бутылку заказать? — неуверенно предложил Стасик.
— Я скоро пойду, — ответил Изгой. — Если вы будете пить дальше, можешь заказать.
Ястреб неожиданно хлопнул в ладоши.
— Гулять! Стас, тащи еще одну вискаря! Зальем печаль-тоску!
Изгой никогда не умел останавливаться. В подавляющем большинстве случаев открытая бутылка алкоголя означала забег на длинную дистанцию и полную амнезию на финише.
«Ты алкоголик, — говорила тетка. — В твоем возрасте это очень опасно. Надо остановиться, пока не поздно».
Нет, именно останавливаться он не умел, и если рядом кто-то хлопнул в ладоши и предложил откупорить новую, так тому и быть.
Через полчаса он уже забыл о цели визита в грузинский ресторан и даже подробности разговора с Ястребом. Он просто пил и закусывал. Закусывал и снова пил. Сидел на стуле, кивал головой подобно китайскому болванчику, пытаясь удержать нить рассказа Стасика о его недавней попытке жениться. Потом танцевал… или пытался танцевать: музыка грохотала, свет цветных прожекторов слепил глаза, а он раскидывал в стороны руки и ноги, кружился вокруг незнакомой дамы в длинном зеленом платье, недвусмысленно склоняя ее к продолжению ужина в приватной обстановке. Кажется, дама была не одна, и кавалер столь же недвусмысленно отправил его в нокдаун…
Он смутно помнил зеркало в туалете ресторана, свое размытое отражение, красное лицо и слипшиеся от воды волосы. Помнил крыльцо, зябкий ветер, попытки прикурить от старой зажигалки. Десятки образов и картинок, упрямо не желавших выстраиваться в логический ряд.
А потом все оборвалось. Словно отрубило. Наверно, так и приходит смерть: сейчас ты есть, а в следующую секунду тебя просто нет. Бесконечная ночь без сновидений. Видит Бог, он был бы не против.
Но он проснулся. На краю города, в толстовке и джинсах. И единственное, что он ощущал — это собачий холод.
— Что же вы с Ястребом натворили? — осторожно интересуется Маша. Она не сводит глаз с рассказчика. Макс и Славка тоже слушают внимательно, но с Машей им не сравниться. Она — женщина.
