Каникулы в Чернолесье - Александр Альбертович Егоров
– У-у, – пропела она удивленно. – Наш Сергей сам научился превращаться? Я всегда говорила, что у него большой талант.
Феликс промолчал.
– Что это? – Майя тронула лапой розочку, сиротливо лежащую на земле. – Откуда это здесь?
– Наш пионер вез тебе цветочки, – сообщил Феликс, ухмыляясь. – Подумать только, какие нежности. Может, ему было бы лучше перекидываться в котенка?
Мне снова захотелось броситься на него, но Майя стояла прямо между нами. Даже больше того. Она припала на передние лапы и уткнулась носом в белый цветок.
– Ты не романтик, Феликс, – протянула она. – И потом, котятки бывают такие славные… ох! Что это? Чья это кровь на иголках? Конечно. Я же чувствую. Ты прижимал этот цветок к сердцу, мой маленький Сережик. Как мило.
Майя подняла глаза на меня, и я клянусь – в этих глазах светилась самая настоящая нежность, и я уже был готов все ей простить. Она была совсем рядом, и я мог лизнуть ее в морду, и даже уже высунул язык и зажмурился, но в этот миг произошло кое-что другое.
Феликс прыгнул. Я видел только черную тень в лунном свете. Он прыгнул из-за Майиной спины, и я не успел собраться. Он сбил меня с ног и вцепился мне в горло. Он утробно рычал. Я знал, что он меня не отпустит. «М-ма…» – жалобно вскрикнул я, но не смог больше дышать и умолк.
В следующую бесконечную секунду откуда-то сверху раздался непонятный шум, за ним резкий удар, а потом Феликс разжал челюсти, взвизгнул как побитая дворняга, и откатился в сторону – и кто-то еще вслед за ним. Я попробовал глотнуть воздуха и захлебнулся кровью. Я еще слышал звуки борьбы и чей-то беззвучный смех – мне не хотелось думать о том, что я знаю, кто это смеялся. Потом все исчезло.
* * *
Вокруг по-прежнему было темно. Я лежал на холодной земле, неудобно подвернув руку. И что по руке бегут мурашки, и что земля холодная, я оценил не сразу. И не сразу понял, что жив.
И что я снова человек.
Было страшно трудно дышать. Да, именно так. И страшно, и трудно. Адски болела шея. Я вспомнил, почему, и тихонько застонал.
– Сергей, – услышал я голос. – Не шевелись. Будет больно.
Вик говорил холодно и спокойно, как всегда. Но я не зря умел превращаться в волка, и он тоже. Я мог читать его мысли. Только сейчас это были не мысли. Это была бешеная радость, что я жив. Да, пожалуй, так. Здесь я вынужден добавить: кажется, еще никто на свете не был так рад бессмысленному факту моего существования.
– Вик, – сказал я и постарался больше ничего не говорить.
Только высвободил затекшую руку.
Холодными пальцами он взял меня за запястье и легонько сжал. Это он так слушал пульс.
– Тихо, – сказал он. – Лежи и не двигайся. Слишком много крови потерял.
– Погоди… – Я кое-как подтянул руку к своей шее. – Что это… за тряпка?
– Я нашел твою футболку. Она почти чистая. Надеюсь, ты не получишь заражения. Просто замерзнешь. Это не навсегда.
Я улыбнулся. В полной темноте это тоже было бессмысленно, но иногда люди улыбаются даже без расчета на то, что это кто-то увидит.
Вот и я ещё улыбался, но у меня оставались вопросы.
– Скажи, где они? – спросил я. – Ну… Майя и этот?
– Ушли, – ответил он коротко.
– Но что случилось? – спросил я. – Я же помню, он прокусил мне горло… ч-черт… как больно…
– Тебе не надо разговаривать, – тихо сказал он. – Мы можем не разговаривать. Сейчас. И дальше.
Я понял, о чем он. Я прислушивался к его мыслям. Это было необычным занятием. Я как будто видел картинки, и даже чувствовал запахи, и даже заметил, что если закрыть глаза, то начинаешь слышать их еще лучше.
Я видел то, что он хотел мне рассказать. И даже то, что он не хотел. И он очень стеснялся того, что я могу увидеть, хотя это и было глупо, ведь я уже видел.
– Ты чертов вампир, – сказал я неслышно и даже усмехнулся, тоже беззвучно. – Хорошо, что я ничего не помню.
– Так всегда делают… волки, если кто-то ранен, – сказал он виновато. – Иначе рана не заживает. Мы умеем лечить языком. Ты можешь не верить, если не хочешь.
– Погоди-ка, – сказал я. – Но ведь я тогда был уже… человеком?
– Нет, – соврал он, и я знал, что он краснеет до ушей.
– Ах ты собака худая, – выругался я, как настоящий волк. – Ну что мне с тобой делать?
С ним и не надо было ничего делать. Да я и не смог бы. Я смог только кое-как привстать и сесть на земле. Наощупь отряхнул с голых боков хвою и какие-то шишки. Вокруг было темно: я забыл сказать, что мы, как обычно, вернулись в тот самый момент времени, откуда вышли. Ну то есть откуда мы стали волками. Поэтому наша ночь продолжалась.
– Дай телефон, – сказал я. – Пожалуйста.
Вик молча поднялся, подошел к моему самокату и откинул седло. И принес мне, что я просил.
Он не знал, где лежит телефон, просто читал мои мысли.
Я включил фонарик и посветил на него.
Нет, я не увидел призрака или зомби. Это был все тот же Вик, мой друг. С длинными белокурыми волосами и в холщовой рубашке. Которую, кстати, не мешало бы сменить: она вся была в бурых пятнах, которые даже не все успели засохнуть.
Мой взгляд задержался на этой рубашке.
– Спасибо, Вик, – только и сказал я.
Выключая фонарик, я успел увидеть, как он улыбается.
Я набрал номер деда. После полуминуты ожидания он взял трубку.
– Где ты, – спросил он.
Я встревожился. В его голосе звучал даже не гнев, а усталость. И еще безнадежность. Иногда таким голосом говорила тетя Элла, и я немножко жалел ее в эти минуты.
– Я… я пошлю тебе геометку, – сказал я.
Герман хмыкнул и ничего не сказал. Это было на него не похоже.
– Жди меня там, – велел он.
Я отключил звонок и поднял голову. Луна снова вылезла из-за облаков, и стала видна эта проклятая шахтерская дорога, и на этой дороге никого не было. Больше никого. Только мой самокат стоял прислоненным к стволу.
– Вик, – позвал я.
Ответа не было.
– Вик!
Я попробовал встать и не смог.
– Вик! Вернись! Ну что за дрянь, Вик! Почему… ты…
Здесь мой голос предательски сел, и еще мне
