Роман Грачев - Томка, дочь детектива
Она с угасающей улыбкой смотрела, как я наполняю бокалы. Когда я поставил бутылку на стол, Олеся проговорила, не сводя глаз со своего бокала:
– Когда мой ушел, я думала, что умираю. Ощущения, будто жизнь из меня вся вытекла, как из упавшей бутылки. У меня ведь больше никого всерьез и не было, только мимолетные увлечения на два-три месяца. Привыкла к нему, как часть себя самой уже воспринимала. А он…
Она взяла бокал и, не дожидаясь тостов (впрочем, какие уже тосты на второй бутылке), отпила треть. Я воздержался от комментариев, молча последовал ее примеру. Мы прекрасно понимали друг друга, хотя и говорили о своих личных жизнях едва ли не впервые с момента моего расставания с Мариной. Пожалуй, мы вообще впервые разговаривали о личном без участия третьего лица.
– И ладно бы он был пьющим или бабником, – продолжила Олеся. – Ничего подобного. Хороший человек. А вот взял и ушел. И что ему скажешь в спину? Плевать не стану, даже если бы заслуживал.
Я посмотрел на Олесю. Хрупкая женщина… ей очень шло это имя. Я робко перегнулся через стол. Она подняла глаза. Тонкие розовые губки подрагивали в сантиметрах от моих. Мне показалось, что Олеся не станет возражать. Нам обоим не хватало тепла, и кто бы нас осудил? Никаких препятствий.
Хм, почти никаких.
– Пап!!!
– Мам!!!
Мы отпрянули друг от друга. Я схватился за бутылку и стал снова наливать вино, а Олеся так и осталась нависать над столом с разомкнутыми губами. Не знаю, правильно ли мы поняли ситуацию, но проверить это уже не было возможности.
Дети ураганом влетели в кухню. Ванька надул щеки, упер руки в бока, а Томка отчаянно жестикулировала.
– Папочка, а Ваня не разрешает мне… ну… ну… – Она замялась, подбирая слова. Мысль ее работала стремительно, а речевой аппарат не поспевал.
– Чего ты ей не разрешаешь? – спросила Олеся. Ванька надулся еще больше, став похожим на индюка, но промолчал.
– Он не разрешает мне… – предприняла вторую попытку Томка, но вновь неудачно. Я улыбнулся. Если дочь испытывала трудности с формулировками, значит, мысль ее витала где-то вдалеке от предмета спора. Беспокоиться не о чем.
– Ничего страшного, Том, сами разберетесь.
Взгляд девочки переместился на стол, где в самом центре стояла коробка конфет с ликером.
– О, пап… – Она начала хитренько улыбаться. – А знаешь, что я хочу?
– Догадываюсь. Вынужден тебя разочаровать, они с ликером.
– С чем?
– Это выпивка.
– О, классно! – Томка хлопнула в ладошки. – Сразу и попью!
– Нет, милая, это взрослые конфеты, от которых у детей бывают понос и золотуха. Давай-ка лучше я принесу тебе из дома печенье с орехами. Там немного осталось.
– Давай!!
Я кивнул Олесе:
– Не пей без меня, я быстро.
На самом деле печенье было здесь ни при чем. Мне требовался моральный и физический перекур. Дети появились на кухне как нельзя вовремя. Если бы не Томка, возмущенная неуступчивостью друга, мы с Олесей могли бы поцеловаться.
И что в этом плохого? Взрослые иногда целуются и даже спят вместе, касаясь друг друга ногами. В чем проблема?
Может, проблем и нет. Просто я был не готов. Вопреки устойчивому мнению, что мужчины способны в любую минуту с любой более-менее симпатичной женщиной устроить романтическое свидание, мне для романтики требовались определенные условия. Ну, во-первых, я больше не флиртовал под воздействием алкоголя. Ни к чему хорошему это, как правило, не приводит, даже если ты холост и раскрепощен. В таких контактах нет свободной воли, нет искренности, ты следуешь позывам расслабленного тела и размягченного мозга. Во-вторых, с Олесей все было не так просто. Даже не знаю как объяснить, в чем подвох. Наверно, близость могла что-то изменить в наших отношениях, а мне пока нравилось видеть в ней воспитателя и педагога в детском саду, который посещает моя дочь, человека, к которому я могу обратиться за помощью. Довольно потребительское отношение с моей стороны, хоть я и не спорю, что Олеся мне симпатична и как женщина…
Ладно, не буду врать, есть еще и третья причина. Я панически боялся новых отношений. С дочкой мне было комфортно. Я волновался за нее, заботился о ней, знал, что я у нее самый главный, но хлопоты и волнения мои, связанные с ребенком, не шли ни в какое сравнение с теми, что доставляют отношения с женщиной. Я больше не стремился любить, не торопился ревновать и не желал вновь разбивать свое сердце. Мне пока достаточно одной раны на нем.
Выйдя из квартиры Олеси на втором этаже, я направился не в свою квартиру на шестой этаж, а на улицу. Постоял на крыльце, закурил, посмотрел в серое небо. Проклятые дожди лили каждый день. Вроде тепло и даже жарко, но обязательно в конце дня – ливень, смывающий все и вся. Надоело.
Я вспомнил, как подрагивали губы у Олеси, когда она нависла над столом. Как она смотрела на мои губы. Хотела ли она сама поцеловать?
Не знаю. И не хочу знать.
Выбросив сигарету в урну, я вошел в подъезд, пешком поднялся на шестой этаж, не отказывая себе лишний раз в удовольствии испытать физическую нагрузку. Не спеша отпер дверь. Войдя в прихожую, сразу остановился. Точнее, замер с отвисшей челюстью.
Господи, когда же этот дурацкий день закончится…
18
Люди, проникшие в наш дом, с замком обошлись довольно любезно, хотя наверняка на счету была каждая минута. Из этого я сделал вывод, что проблем с проникновением у них не возникло. Внутри квартиры, впрочем, грабители вели себя уже не по-джентльменски. Они не стали сбрасывать на пол предметы со всех ровных поверхностей, но бесцеремонно вытряхнули содержимое ящиков и шкафов. Досталось даже детской комнате, для которой непроходимый бардак и так был обыденностью. Я понял, что парни целенаправленно что-то искали, не отвлекаясь на «мелочи» типа дорогого LED-телевизора, компьютера и золотых изделий в шкатулке в спальне. Они вообще ничего не тронули, если уж говорить начистоту, и сие обстоятельство меня весьма озадачило.
Что они искали?
Где-то к двум часам ночи мы с Олесей закончили наводить порядок. Я долго и нудно отказывался от ее помощи, едва не срываясь на крик, но Олеся убедила меня, что в одиночку я буду ползать до утра, а днем Томка не даст отдохнуть. Олеся уговаривала позвонить в полицию и едва не сделала это сама, однако я вовремя перехватил телефонную трубку.
– Я сам себе коп, и поверь мне, справлюсь с этой проблемой лучше и быстрее.
Здесь я был прав. Полиция только все усложнит.
Детей уложили спать дома у Олеси, в комнате Ваньки. Тихонько заперли квартиру и оставили ребят одних. Олеся трудилась в поте лица, прибирала мои вещи, не решаясь разложить их по полкам и лишь группируя небольшими кучками на полу. Наткнувшись на мои свежевыстиранные трусы, смущенно отодвинула, полагая, что я этого не заметил, и сделала вид, что занимается чем-то другим. «Детский сад, – подумал я, – мужских трусов никогда не трогала, они же чистые…».
В начале третьего я уселся на пол возле дивана в гостиной. Все вернулось в почти первозданное состояние, если не считать пыли и мелкого мусора.
– Никогда не думал, что у меня столько барахла, – сказал я.
Олеся присела рядом.
– Наверно, тебе все это нужно.
– Сомневаюсь. Это мое прошлое. Нужно выбрасывать все, что остается невостребованным хотя бы в течение года, да никак рука не поднимается. Там какие-то вещи, которые даже не мне принадлежат… – Я замялся. В такую «романтичную» минуту как-то не хотелось упоминать о сбежавшей жене.
– Я понимаю.
– Спасибо. Рано или поздно все равно нужно все выбросить. Дурная психология. Невозможно жить счастливо, собирая и храня все прошлое, что у тебя когда-то было. Избавляешься от невостребованных вещей – значит очищаешь свое настоящее для чего-то нового.
Она посмотрела на меня.
– Откуда ты такой умный взялся?
– Думаешь, я всегда был ментом? Я ведь по первому образованию филолог. Русский язык и литература…
У Олеси округлились глаза. Я нигде не упоминал о своем образовании, даже в родительском журнале в детском саду. Олеся действительно могла не знать.
– Хочешь спросить, как меня занесло в органы?
– Ага.
Я вздохнул, оглядел комнату. В стеклянной секции гарнитура стояла одна моя фотография в рамке. На ней я, молодой чудик в милицейской фуражке, выгляжу необъяснимо счастливым. Даже не помню, кому я позировал.
– Детская мечта.
Мы рассмеялись.
– Выпить хочешь? – предложил я напоследок.
– Чуть-чуть, и я пойду, пока ребята случайно не проснулись.
Я достал из той же стеклянной секции початую бутылку коньяка и две рюмки. Закрыв стеклянную дверцу, замер. Холодок озарения медленно поднимался от пяток к пояснице.
Черт меня задери… они же действительно довольно просто и легко открыли дверь. Не взломали – отперли!
Ключи?
Я взглянул на часы, висевшие на стене над телевизором. Половина третьего. Нет, звонить сейчас я не стану. Нужно успокоиться и все как следует обдумать.
