Алексей Гавриленко - Синие лыжи с белой полосой

— Слушай, Славян! Покашляй на меня, может, повезет, и я гриппом заражусь. А?

— Не собираюсь я на тебя тратить свои микробы, у меня у самого их чуть-чуть осталось, завтра и так в школу выписывают. — Славка даже чуть отвернулся в сторонку, чтобы его собственные драгоценные вирусы ненароком Гвоздю не достались. — Так что если ты за моими микробами, можешь отчаливать, тебе ни одного не перепадет, понял?

И Славка стремительно переместился в дальний конец комнаты, у него, как назло, нестерпимо запершило в горле. Славка схватил носовой платок и осторожно покашлял в него, потом бережно свернул и спрятал свое бесценное сокровище под подушку. Если бы бабушка в этот момент увидела своего внука, она бы просто возгордилась — так и должны поступать воспитанные люди: кашлять и чихать только в носовой платок, хотя… Хотя, если бы бабушка услышала разговор, который предшествовал этому проявлению этикета, она бы, конечно, горько вздохнула.

— Да нужны мне твои хилые микробы, ты их уже таблетками заморил. — Мишка ухмыльнулся с таким видом, будто бы знал, где взять настоящих, здоровых и самых лучших на свете микробов. — У меня к тебе другое важное дело, — и, понизив голос, заговорщицки произнес: — Тут одному кренделю надо показать, где у нас раки зимой ночуют…

— Грамотей! Кто так говорит «…раки зимой ночуют…», — передразнил Славка. — Энти… энтеллектные люди говорят: «Покажем этому кренделю, где раки зимуют», — изрек он нравоучительно и добавил без прежней уверенности: — По зимам.

— А знаешь, где я вчера был? В Центральном универмаге!

— Ну и подумаешь! Я там был сто раз. А может, и больше, со счету сбился…

— Был? Ты?! В Центральном универмаге?! — скривился Мишка.

— Да!!!

— Ну хорошо, а сколько в нем дверей?

— Ты что, Гвоздь, дурак? Я что, по-твоему, туда двери хожу считать, что ли?

— Да врешь ты все! — горячился Мишка.

— Я вру?! Я никогда не вру! — Славка двинулся навстречу. Еще секунда — и началась бы потасовка. Но в этот момент открылась дверь и вошла бабушка с подносом:

— Так, скандалисты, хватит петушиться, сейчас же садитесь за стол, будем пить чай с малиновым вареньем, а тебе, дружок, таблетку пора выпить. Давайте, давайте, не стойте.

Особо упрашивать не пришлось, мальчишки шустро вскарабкались на стулья и потянулись к нарезанному батону, а Мишка первый ухватил ложечку с вареньем из вазочки и от души намазал свой кусок — да так, что пришлось пальцы облизывать.

— Приятного аппетита, — произнесла гостеприимная бабушка, ушла на кухню и закрыла за собою дверь.

— Впаф-фибо! — замычал Мишка с набитым до отказа ртом. — Эфо мое ямое юбимое ваенье!

Через несколько минут, когда в вазочке не осталось ни капельки самого любимого Мишкиного варенья, гость сообщил о цели своего визита.

Мишка в красках поведал страшную историю о том, как он оказался в кошмарном подвале с собаками. Только, если откровенно, эта история не произвела должного эффекта на собеседника, она выходила у Мишки какая-то чуть ли не геройская. Рассказчик, мягко выражаясь, кое-что приукрасил. Например, он не стал особенно распространяться о том, как сильно испугался, увидев голодных псов, а сказал только, что, если бы у него было время, он бы начал их дрессировать, якобы они даже хвосты поджали, когда остались с ним один на один. Не стал он заострять внимание и на том факте, что его спасли «стюардесса» из «Детского мира» и высокий охранник, в его изложении получалось, что он сам ловко выбрался из темницы. Также в его рассказе отсутствовала и такая деталь, как слезные просьбы Мишки отпустить его, когда злой охранник тащил его в подземелье. Ну и конечно, не стал он рассказывать, как глупо прозевал приближение врага, засмотревшись на игрушки. В общем, получалось, что Мишка чуть ли не специально попал в этот страшный подвал. На разведку, так сказать.

У Славки пропал аппетит. Он отложил в сторонку сладкую булку, не стал даже варенье слизывать.

Вообще-то он и раньше слышал про этих подвальных псов, ребята во дворе любили вечерком потрепаться об этом, но раньше это представлялось выдумкой, а теперь Славка почему-то взял и поверил. Не всему, конечно! Что он, умственно отсталый, чтобы верить тому, что наплел Гвоздь? Тот наврет с три короба и глазом не моргнет, сочинитель такой же, как… не хотелось думать о себе критически, но перед собой Саночкин был честен, он хорошо понимал, что если они оба начнут сочинять, то еще неизвестно, кто кого пересочиняет. Хотя, скорее всего, Славка в этом вопросе самому барону Мюнхгаузену даст фору. В общем, стало страшновато, а ведь Славка уже был морально готов к тому, чтобы после выздоровления проникнуть в универмаг и смело выяснить, что скрывается за синей тряпкой…

Мишкин рассказ решительности не прибавлял.

— А собаки большие? — спросил Славка, он надеялся, что собаки окажутся маленькие, тогда это не так страшно и еще можно будет рискнуть и сунуться в магазин.

— Во! Вот такие! — соскочил со стула Гвоздь. Его рука устремилась ввысь, а сам он вытянулся на носочках. Но тут же сообразил, что таких собак даже в кино не бывает, такие только лошади бывают. Поэтому его рука плавно опустилась до лба. Приставил ее к бровям, словно козырек от солнца. — Во какие, понял! И то если они на четырех ногах стоят. А если на задние ноги встанут, то до потолка!

— А порода у них какая?

— Порода? Порода у них… эта… порода… эта… ну… ведь знал же, но, как назло, из головы выскочило… — И тут Мишка с некоторым опозданием сообразил, что он не на уроке, а Саночкин — не Зоя Михайловна, он даже головой мотнул от досады. — Чего ты пристал ко мне со своей породой! Там темно было! Порода, порода! Эта порода съест человека и не подавится! Понял?!

В это время года вечер приходит незаметно — будто и не уходил никуда, весь день крадется, как Сергеич за своей жертвой, а потом выпрыгнет, точно из-за угла, чуть зазеваешься, глядь, а день уже закончился. Не успеешь все дела переделать, глядь, а за окном — темнотища хозяйничает.

Но в универмаге были свои порядки, они не зависели от погоды, от природы и даже от солнца, здесь вечеров вообще не было, день резко переходил в ночь. Пока магазин работал — в нем было светло как днем и весело как утром, но чуть раздавался мелодичный звон, оповещающий о закрытии, сразу же наступала ночь — залы его пустели и наступала тишина.

Синий занавес расступился… Эх, жаль, что в эту минуту залы универмага были пусты, иначе бы по ним прокатился рокот восхищения. Словно Снежная королева, царственно ступила из витрины Яна. Чудилось, что она светится в полумраке — на ней был ослепительно белый плащ, широкий пояс стягивал тонкую талию, а в руках она держала светлые перчатки.

— Янка! Неужели ты снова в своем легендарном плаще? — Шедшая навстречу Танечка искренне восхитилась. — Ой, помню, как я тебе завидовала, когда ты в нем первый раз появилась в институте! Сколько ему уже лет?

— Миллион! Вчера случайно на антресолях нашла и глазам своим не поверила, точно такой же недавно видела в последнем модном каталоге! И, представляешь, безумных денег стоит.

— Супер! Сейчас это экстремальный фасончик! Самое то!

— Смотри, сегодня и перчатки выбрала в тон, — похвасталась художница.

— Ну-ка, ну-ка, дай-ка померить. — Танечка уже натягивала перчатки. — Где, говоришь, купила?

— Секрет, — засмеялась Яна. Она стояла перед зеркалом и поправляла высокий воротник. — Я знаю один маленький магазинчик на Центральной улице, там еще одна моя подружка Танечка работает в детских игрушках, но что это за магазин и где он находится, ни за что не скажу…

Костик услышал знакомый смех. Он шел на ночное дежурство и уже почти добрался до своего поста, когда услыхал, как переговариваются Яна и Таня. Костик невольно остановился возле колонны. Торговые залы в это время освещались тускло, поэтому никто его не заметил. Получилось, признаемся, не очень хорошо, как будто он спрягался. У него, судя по всему, появилась какая-то несвойственная охранникам робость, особенно сейчас, когда он увидел Яну в белоснежном наряде. Он стоял, как истукан, и глаз не мог отвести от нее.

— А помнишь, как тебя прозвали из-за этого наряда?

— Помню, конечно, помню! Снежаной. — В голосе Яны было столько теплоты, что любой человек, услышав это, тут же переименовал бы Яну в Снежану, наверное, с этим именем у нее было связано что-то приятное. — Мне нравилось. Теперь уже никто меня так ласково не называет…

— Хочешь, я буду тебя так называть? — спросила Танечка, но почему-то очень-очень грустным голосом.

Яна плавно и медленно покачала головой из стороны в сторону, будто отказывалась от чего-то:

— Нет, Танька. Два раза в одну реку не войдешь… — и вдруг, сменив тон, воскликнула почти весело: — Ладно, болтушка, пойдем!

И две стройные фигуры направились по длинной анфиладе к выходу. И тут Костик, смотревший им вслед, заметил, что на прилавке, рядом с огромным зеркалом, что-то белеет. Это же новые перчатки! Их оставила Танечка, а Яна и не вспомнила про них. Растяпы! Костик кинулся со всех ног. Когда он быстрым шагом приблизился к прилавку, из темноты вынырнула какая-то темная фигура, кинулась наперерез и в последнюю секунду отвела руку Костика.