Алексей Гавриленко - Синие лыжи с белой полосой

— Да ты что, Янка! Я ж на лыжах никогда не каталась. Я со своими предками на солнышке грелась на островах. Я же рассказывала.

— Ну да. Припоминаю. Что, и вправду ни разу не каталась? Ни одного разочка?

— Не-а, представляешь, так и не удосужилась. Нет, в школе что-то такое было… но чтобы по-настоящему — с горки, да по сугробам — как-то не приходилось. А что, так здорово?

— Спрашиваешь! Попробуй. Это тебе не на пляже кверху пузом валяться. И для фигуры полезно.

На этом месте беседа о прелестях зимнего отдыха была прервана посторонним шумом, все невольно обернулись. В открытую дверь вихрем влетел Любим. «Миль пардон! Всем привет, чудесная погода! Позвольте, я без очереди, клиент, знаете ли, не любит ждать. О, благодарю! Вы так любезны», — рассыпался мелким бесом продавец калош, привлекая к себе всеобщее внимание. Артистическая натура, ничего не скажешь. Конечно же вежливые люди пропустили его вперед, он кого хочешь уболтает. Он взял поднос и… Здесь Костик чуть не подавился! Этот наглый Любим Сысоевич подошел к столику Яны и Танечки.

— Рад видеть самых привлекательных сотрудниц нашего универсального магазина! Позвольте? — Но в его интонациях вопроса не чувствовалось, будто он был уверен, что ему не откажут, и вообще он уже без разрешения усаживался на стул. Хотя, замечу, по соседству были свободные места.

— К сожалению, занято, — с ядовитой улыбкой заявила Танечка, — мы ждем одного молодого человека.

Любим замер с ложкой, которую уже собирался окунуть в тарелку с супом.

— Извиняюсь, вы говорите, занято… Я не ослышался? Я правильно вас понял?

— Абсолютно! Сами очень сожалеем. Вы не могли бы поскорее пересесть за соседний столик? — а Танечка махнула своими ресницами в сторону пустующего стола.

Любим нехотя поднялся, его вежливость как ветром сдуло. «Ну-ну», — произнес он не разжимая зубов.

Когда непрошеный гость удалился, Яна зашептала:

— Танька, ты что? Неудобно! Зачем ты обманываешь человека?

— А ну его! Он дружбу водит с противным Сергеичем, а тот, да будет тебе известно, обижает маленьких. — Взрослая Танечка заговорила голосом, в котором отчетливо слышались нотки малолетней ябеды. А потом нагнулась к Яниному уху и добавила тихо-тихо: — А еще он волосы намазывает чем-то липким, у меня от этого аппетит пропадает, я же еще не допила свой кофе.

И опять две подружки засмеялись, как школьницы. Правда, юная художница покачала головой с укоризной, эх, мол, Танька, Танька, какая же ты все-таки несерьезная. И снова Костик наклонился над тарелкой — опять ему стало весело. Особенно оттого, что они отказали в своем обществе этому проныре Любиму Сысоевичу.

— Ну что, пора к мальчикам и девочкам! — притворно вздохнула Танечка. — Давно я что-то в игрушки не играла.

Подружки двинулись к выходу. Когда они проходили рядом с прилавком, Танечка, узнав доброго охранника, игриво скосила глаза, они приветливо кивнули друг другу, как давнишние знакомые.

Яна было уже прошла мимо, но вдруг замедлила шаг и остановилася как вкопанная. Но смотрела она вовсе не на Костика, как хотелось бы мне, а совсем в другую сторону. Она уставилась на воздушные белоснежные пирожные, заполнившие прилавок. Она смотрела на них так, будто видела их первый раз в жизни.

— Янка, ты чего? Не наелась?

— Постой минутку…

— Ну и чего ты там такого интересного увидела?

— Понимаешь, Танька, я уже три дня бьюсь, у меня снег не получается, все перепробовала, наверное, забыла, как он выглядит.

— Да? Ты не заболела манией величия? Нынче у природы снег не получается… — попыталась шутить администратор «Детского мира».

Но Яна, не обращая внимания на иронию, рассматривала нежное белое суфле, взбитые сливки и кусочки аппетитного безе. Костик, невольно слышавший их разговор, тоже поднял глаза к пирожным и только сейчас увидел, как все это белое сладкое великолепие похоже на праздничную зимнюю фантазию, казалось, будто здесь и сейчас, в одном отдельно взятом маленьком кафе, случилась настоящая зима. Подносы сияли, словно покрытые долгожданным чистым снегом, а блестящие крупинки сахара напоминали утренний иней. И ему очень-очень захотелось подарить это яркое великолепие художнице… Но он был очень скромным, он просто украдкой смотрел на Яну и любовался ею. Он бы многое отдал, чтобы у этой девушки получился снег, только он не знал, как помочь ей, Костик ведь учился на инженера, а не на художника.

Глава 15. О том, что иногда даже к настоящему художнику не приходит вдохновение, и тогда у него ничего не получается

В музеях Славка бывал. Посещал он и картинные галереи, даже на художественных выставках доводилось присутствовать, но вот настоящих художников он еще живьем ни разу не видел. Слышать о них слышал, больше того — знал фамилии особо одаренных живописцев, например Рембрандта и Брюллова, но увидеть никого из них до сих пор не сподобился. Вот и Яну он еще ни разу не лицезрел, да и вообще знать не знал о ее существовании на земле. Он же не мог заглянуть через синюю тряпку с непонятной надписью: «Витрина оформляется». Правильно? Однако! Вот удивительное совпадение! У Славки, как и у Яны, наступил творческий кризис. Одновременно.

Простуженное горло все еще приковывало к бабушкиному дивану. Перечитав все книжки и пересмотрев все мультики, больной принялся за карандаши.

Больше всего ему нравилось их затачивать. Это был тот исключительный случай, когда бабушка не возражала против перочинного ножика. А ведь всем известно: мальчишки считают, что ножики — это самые интересные игрушки. А острые предметы конечно же вовсе никакие не игрушки. Просто мальчишки заблуждаются, пока маленькие. Но дело не в ножиках. А в том, что уже полчаса на чистом листе не было поставлено ни единой точки. Ни черточки, ни кружочка, ничего! Славка сидел перед ватманом и наслаждался его первозданным видом. Наконец он взял в руки белый карандаш и попытался нарисовать снежную гору. Получилось неубедительно. То есть ничего не получилось. Художник растерялся. Он задумал изобразить на горе того мальчика, о котором рассказывала бабушка, — того самого отважного маленького лыжника, который не испугался, съехал с крутой горки и спас своего друга.

Славка абсолютно точно знал, как это все нарисовать — у него не будет проблем с изображением коричневой курточки, в которую, как решил Славка, был одет тот первоклассник. В коробке лежал коричневый карандаш. Юный художник легко мог бы написать яркое слово «СПОРТ» на груди мальчика и, конечно, без труда изобразил бы синие лыжи с белой полосой — вот вам, пожалуйста, синий карандаш, а вот и злополучный — белый… С ним-то и была главная загвоздка! Ну никак не получалась белая горка на белом листе с помощью этого белого карандаша! Как ни старался живописец, не выходило, и все! Хоть ты тресни. Так что, можно сказать, Вячеслава, как, впрочем, и Яну Евгеньевну, в последнее время вдохновение что-то не посещало, куда-то оно делось. Может, отправилось к другим живописцам?

И тут раздался звонок (не оно ли пришло?). Бабушка направилась в прихожую, она почему-то никогда не спрашивала «кто там?», у них на входной двери и глазка-то не было. Однажды тетя Маша даже посетовала, мол, надо бы опасаться воров и разных пройдох, которые шастают по квартирам в надежде стянуть что-нибудь у честных людей. На что бабушка ответила: «Да кому мы нужны, у нас и брать-то нечего».

— Здравствуй, Михаил, — произнесла бабушка, по привычке смело распахнув дверь. — Проходи, пожалуйста, только у меня убедительная к тебе просьба — вытри хорошенько ботинки о коврик, на улице очень мокро… Вячеслав! Это к тебе.

Из комнаты появился Славка, его горло было укутано мохеровым платком, этот старый платок бабушка уже давно не носила, он служил только для лечения внука — пугать простуду, давать ей отмашку на последнюю стометровку. Как на соревнованиях: внимание! Скоро финиш. Обычно, перед тем как выписываться в садик или в школу, Славка пару дней терпел это женское украшение. А куда деваться, если бабуля такая непреклонная?

— Ну чего тебе? — спросил Славка приятеля (хорошо, бабушка оставила их вдвоем и ушла на кухню, а то она бы очень огорчилась, услышав, как невежливо разговаривает ее внук).

— Есть важняцкое дело, — начал Мишка, снимая свою надутую куртку. — А ты когда в школу?

— Когда надо.

— Клево тебе, а меня никакая инфекция не берет, я и ноги специально мочил, и дышал в форточку… Слышь, а у тебя кашель есть?

— Ну есть, а тебе-то что? — Славка всем своим видом изображал презрение, но выходило, наверное, не очень, потому что Мишка этого не замечал, разговаривал как ни в чем не бывало.

— Слушай, Славян! Покашляй на меня, может, повезет, и я гриппом заражусь. А?

— Не собираюсь я на тебя тратить свои микробы, у меня у самого их чуть-чуть осталось, завтра и так в школу выписывают. — Славка даже чуть отвернулся в сторонку, чтобы его собственные драгоценные вирусы ненароком Гвоздю не достались. — Так что если ты за моими микробами, можешь отчаливать, тебе ни одного не перепадет, понял?