Алексей Биргер - Тайна дачи колдуна
Постепенно его глаза привыкали к темноте, и ему показалось, будто откуда-то чуть пробивается слабый свет. Саша встал и пошел на этот свет, стараясь держаться ближе к стенам, поскольку в кромешной тьме недолго и ноги переломать. В подвале, однако, было прибрано. Раза два Саше даже показалось, будто под ноги ему попался коврик с коротким ворсом. Но он все равно не рисковал идти быстрее.
Наконец он добрался до источника слабого света. Свет проникал сквозь щель в люке, нависавшем над выемкой наподобие широкого подоконника. Через такие люки обычно загружали уголь в те подвалы, где были индивидуальные отопительные котлы. Сейчас котел, а вместе с ним и уголь стал не нужен, в дом провели газ и поставили колонки.
Выемка была отгорожена от остальной части помещения широкой доской. Саша перелез через эту доску, уперся в «подоконник» ногами и попытался выпрямиться и открыть люк. Этот люк должен вывести его в сад — а уж оттуда Саша ускользнуть сумеет!
Люк не поддавался. Видимо, сверху он был заперт на замок. Но подгнившие доски со скрипом чуть поддались. Впечатление было такое, что гвозди уже плохо держат скобы замка и вот-вот вылетят. Еще одно усилие — и!..
И тут Саша услышал шаги на лестнице в подвал. Он быстро пригнулся, затаившись за доской — к счастью, она была достаточно широкой, чтобы скрыть мальчика. В подвале вспыхнул свет, потом стали слышны тихие шорохи, будто кто-то бродил, усаживался, передвигал легкие предметы.
Наступила пауза, а затем голос профессора провозгласил:
— Поблагодарим же наших хранителей за веще один наступивший день, когда свет развеял тьму. И начнем этот день с очищения и покаяния. Кто первый?
Тишина. Саше непременно нужно было увидеть, что происходит, и он рискнул выглянуть наружу. Семеро ребят — четверо парней и три девушки — сидели кружком на ковриках, скрестив ноги. В центре кружка стоял профессор, а рядом с ним, на высокой подставке, напоминавшей очень узенький круглый столик на высокой резной ножке, стояла какая-то фигурка, укрытая стеклянным колпаком. Приглядевшись, Саша понял, что фигурка эта из воска, довольно грубая: руки и ноги напоминали колбаски, а черты лица были едва обозначены.
Профессор окинул взглядом своих учеников.
— Хорошо! — сказал он. — Если все молчат, то доверим выбор тому духу, который сейчас здесь с нами. Пусть он определит, кому начинать.
Он протянул руки к фигурке, словно требуя ответа, и внезапно внутри стеклянного колпака зарделось и зазолотилось пламя. Пламя разрасталось, и Саша подумал, что сейчас оно растопит воск. Но куколка оставалась цела и невредима. Огонь бушевал вокруг нее, языки пламени лизали ее с головы до пят, но ни капли подтаявшего воска не стекало; потом внутри огня возник вихрь, и этот вихрь стал вращаться все быстрее и быстрее, пока всплеск пламени не прорвался сквозь стекло и не метнулся в направлении одной из девушек. Пламя сразу угасло, а профессор снова заговорил:
— Итак, выбор пал на Валю. Начинай, Валентина, а потом остальные по часовой стрелке.
Девушка сложила ладони и опустила голову, словно собираясь молиться.
— Я попробую! — сказала она после короткой паузы. — Весь вчерашний день я провела в труде и размышлениях. Перед сном я, как должно, поклонилась верхней богине, прося у нее защиты на время тьмы. Но полный покой ко мне не пришел. Я слышала голоса, зовущие меня прочь, и видела странные образы. Может быть, это мне снилось, а может быть, меня наяву посещали видения. Я видела себя в большой комнате, где совершалось что-то странное. Там была женщина, которая обращалась ко мне и спрашивала, готова ли я отречься от земных благ. Помню, мне было страшно, но я верила, что надо ей подчиниться, и сказала, что отрекаюсь, и тогда лицо этой женщины просветлело, и она спросила, готова ли я подписать свое отречение, чтобы стать до конца свободной... — Тут девушка замолчала.
— И ты была готова? — спросил профессор, видя смятение девушки.
— Да. Я подписала.
— Помнишь ли ты текст, как выглядела бумага? Что ты помнишь?
— Да. Это была обычная бумага. Простой текст, он был напечатан. И там были печати, много печатей... — Валя опять умолкла.
Профессор сделал два шага к ней и взмахнул ладонью перед ее глазами.
— Не я отворяю тебе зрение, но дух, заключенный в фигурке, — торжественно провозгласил он. — Итак, вглядись и читай!
Взгляд у девушки стал отрешенным, словно она всматривалась во что-то невидимое другим. Потом ее лицо вдруг смертельно побледнело, а по всему телу пробежала судорога.
— Нет!.. — закричала она. — Нет!.. Нет!..
Ее зрачки расширились и застыли, она раскачивалась из стороны в сторону, ее начинал трясти настоящий колотун.
— Успокойся, — спокойно, но очень внушительно сказал профессор, и девушка сразу затихла. — Вот так... — добавил он тем же тоном. — А теперь ты можешь говорить?
Девушка отрицательно покачала головой, плотно сжав губы.
— Ты не хочешь или не можешь рассказывать? — спросил профессор.
— Я не могу... Мне надо подумать... Мне надо пережить то, что мне привиделось... Может быть, завтра... — Она умоляюще взглянула на профессора.
— Я тебя не неволю, — ответил тот. — Будем надеяться, завтра ты соберешься с силами и расскажешь нам, что тебе открылось. Мы подумаем, какую работу подобрать тебе на сегодня, чтобы она вернее помогла тебе избавиться от гнетущей душу тяжести. Скажи только, похоже ли твое видение на то, что привиделось Егору... О чем он нам поведал два дня назад?
Валя сделала глубокий вдох и молча кивнула, перед тем как произнести:
— Да. Похоже.
Саша невольно перевел взгляд на Егора и увидел, как тот сочувственно кивнул.
— Все должно прийти своим чередом, — произнес профессор. — Я думаю, на сегодня мы можем освободить Валентину от полной исповеди.
Его ученики согласились с ним.
— Марина?.. — полувопросительно обратился профессор к следующей девушке.
Марина на миг напряглась, потом расслабилась.
— Я поступила дурно, — заговорила она. — Но это была не я... Или не совсем я. Я знаю, что сейчас не время жертвоприношений. Но вчера мне опять показалось необходимым, что нужно принести жертву. Перед моими глазами стали возникать красные пятна, а потом я будто нырнула в кровавое озеро. И я словно раздвоилась: одна я плыла под поверхностью этого озера и ничего не чувствовала, а другая я выскользнула за дверь и тихонько прокралась сквозь ночь. Эта вторая я чувствовала себя лисой и волком, куницей и коршуном. Я была хитра, изворотлива и чуяла каждое движение в ночи, каждый запах, каждую дрожь травинки. Мой разум был похож на звериный, и я это сознавала, словно сама была и куклой и кукловодом. Та я, которая двигалась и очень хитро подкрадывалась к животному для священного заклания, была машиной, а та я, которая плыла в кровавом озере, — водителем этой машины, ее пилотом. Это сложно объяснить, но так было. А потом был гром, разряд грома, и я помню, как бежала через кусты. Меня подобрали ребята, дети, у них была большая собака, и я чувствовала себя перед этой собакой как чувствовала бы себя лиса или волчица. Они помогли мне прийти в себя, я помню, как сидела у них в доме... Кровавые пятна стали исчезать, но я боялась, что они вернутся, и стала рассказывать. Я рассказала им то, чего нельзя было рассказывать, и, по-моему, говорила не только правду. То есть я говорила то, что мне тогда казалось правдой. Но красный туман стал возвращаться, потому что я не выполнила своего долга, и потом я опять ничего не помню, вплоть до того момента, когда очнулась здесь, на веранде... Когда Учитель меня разбудил. Мне до сих пор не по себе, и мне кажется, что это вернется. — Девушка замолчала.
— Ты ни о чем не умалчиваешь? — спросил профессор после короткой паузы.
— Нет, — твердо ответила Марина, секунду, правда, подумав, как бы взвешивая свой ответ.
— Какую ты им сказала неправду? — спросил один из парней, Саша его не знал.
— Я не сказала им об истинном смысле жертвоприношения. И не сказала, что совершать это жертвоприношение я отправилась по собственной воле. И еще, по-моему, я неправильно повторяла им молитвы и заклинания Учителя — в них проникали слова из других молитв и заклинаний, с которыми нам нужно бороться.
— Зачем ты вообще открыла им тайные молитвы? — спросил другой парень.
— Я виновата, — ответила Марина, потупив глаза.
— Но тебе стало легче после этого? — спросила третья девушка в компании.
— И легче и трудней. Я начала сбиваться в чтении молитв, и ко мне опять стало возвращаться наваждение.
— Какое было чувство у твоего наваждения? — вмешался профессор.
— Наверно... — Марина на секунду задумалась. — Желание спрятаться.
— То есть в основе был страх? Испуг?
Марина опять задумалась.
— Да, — сказала она наконец. — Страх.
— Чего ты боялась? — продолжал настойчиво допытываться профессор.
