Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни
— Этого не может быть! — прошептала Катажина.
И, подбежав к окну, с изумлением уставилась на Толстого, который, подойдя к сараю, открыл скрипучую дверь и исчез за нею.
— Идиотка! — сказала себе Катажина голосом Альберта. — В сарае же есть окно, выходящее в лес. Идиотка, кретинка!
— Да ведь ничего не случилось, — неуверенно пробормотал Влодек.
— Конечно, — поддержал его Брошек, — ничего не случилось. Не волнуйся, Альберт. Я выпытаю у этого типа, что за чудеса он вытворяет.
— Чудес не бывает, — пробормотала безутешная Альберт и принялась растирать желтки для майонеза.
Брошек уныло побрел на веранду. Пообещать вытянуть у Толстого объяснение его странного поведения было несложно, но как это осуществить?
— Пацулка, — сказал он нерешительно. — Как, по-твоему, можно расколоть этого типа?
— Гм, — задумался Пацулка.
Тем временем Толстый вышел из сарая и стал устанавливать под свисающим краем крыши примус. Рядом стояла принесенная из леса корзина.
Пацулка привстал; глаза его сверкали.
— Эй! — сказал он.
Между тем Толстый зажег примус, поставил на огонь сковородку, положил на нее кусок масла. В руке у него сверкнул нож. Пацулка вскочил и втянул ноздрями воздух.
— Ну? — спросил он у своего носа.
На сковородке что-то зашипело. Сквозь стену мороси к веранде поплыл легкий дымок.
— Рыжики, — протяжно прошептал Пацулка.
Брошека внезапно озарило.
— Пацулка, — сказал он. — Пока еще неизвестно, турист Толстый или злоумышленник. Но что он любит поесть, это точно.
— Рыжики, — восхищенно повторил Пацулка.
— Не считаешь ли ты, — продолжал Брошек, — что роль «доверенного лица» Толстого была бы в самый раз для тебя? У вас есть общие интересы…
Глаза Пацулка сверкнули. Они ни секунды не колебался.
— Ну, — сказал он. — Рыжики.
И с места набрал третью скорость; Брошек едва успел схватить его за рукав.
— А дежурство? — спросил он.
— Э! — махнул рукой Пацулка, давая понять, что глупей вопрос трудно придумать.
— Хотя… пожалуй, ты прав, — пробормотал Брошек. — Оттуда еще удобнее следить за часовней.
Пацулка снисходительно усмехнулся. Потом на мгновенье исчез в кладовке и тут же вернулся.
В правой руке он держал изрядную горбушку — добрую четверть испеченного пани Вевюрчак каравая. Хлеб этот, по мнению всех, кто его хоть раз пробовал, можно было смело считать одним из главных кулинарных чудес света.
— Понятно, — шепнул Брошек. — Обменный фонд.
Пацулка весело ему подмигнул и покатился в сторону сарая. Хотя катился он в гору, скорость его движения — вопреки законам физики — неуклонно возрастала.
Толстый недоброжелательно на него покосился, когда же Пацулка вплотную приблизился к сковородке, угрожающе топнул ногой.
По мокрому лугу звуки голосов разносились с великолепной отчетливостью.
— Чего надо? — прорычал Толстый. — Ну, чего?
Однако Пацулка невозмутимо сунул ему под нос свою горбушку.
Брошек с восхищением наблюдал, как Толстый повел носом, потом поглядел на Пацулку, потом еще раз шумно втянул воздух и… указал Пацулке место возле сковороды с бодро шипящими рыжиками.
«Нет, Пацулка и вправду великий человек!» — подумал Брошек.
И действительно: не прошло и пяти минут, как два толстяка принялись в молчаливом согласии поглощать жареные рыжики, заедая их кусками хлеба, который они обмакивали в жир на сковородке.
А Брошек — хотя ему было совсем не до рыжиков, хотя он должен был усердно изображать, будто ничто, кроме происходящего на страницах книги, его не интересует, — все же разок-другой проглотил слюну.
Ему показалось, что время до обеда тянулось неимоверно долго.
После обеда отец рассказал дурацкий анекдот про плывущих на океанском лайнере обезьяну и попугая, на который даже никто не поставил.
Взгляд у него, однако, был несколько более осмысленный, чем накануне, и Ика предположила, что он заканчивает работу и, возможно, вскоре проявит желание разобраться в истории с анекдотами.
Между тем возникли некоторые сложности с Пацулкой: он, как дежурный, должен был обедать на веранде.
Икина мать поинтересовалась причиной столь странного новшества таким равнодушным тоном, что сразу стало понятно, как ей хочется узнать, в чем дело. Но ребята были готовы к подобному вопросу.
— Он слишком много болтает, мама, — пожаловалась Ика.
— Просто слова никому не дает сказать, — подтвердила Катажина.
— В последнее время у него появилась привычка петь за едой, — сообщил Влодек.
— Он приговорен к изгнанию, — закончил Брошек.
Отец не понял, о чем речь; мама же обвела всех внимательным взглядом и закусила губу.
— Понятно, — сказала она со зловещей улыбкой. — У детей должны быть свои тайны.
Для блага общего дела оскорбительное замечание пропустили мимо ушей.
Обед закончился в половине третьего. Затем целых двадцать минут ушло на мытье посуды; Влодек, потеряв терпение, раскокал стакан и отбил кусок тарелки.
В три часа на дежурство заступил Брошек. В три двадцать около дома появился тощий великан, а четыре минуты спустя возле сарая разгорелся скандал.
Вначале ничто не предвещало бури.
Толстый сидел на пороге сарая, переваривал рыжики и тупо смотрел в пространство.
На веранде Пацулка, Влодек, Катажина и Ика играли в «кинга», а Брошек читал книжку — для вида, конечно. Он поглядывал то на Пацулку, то на Толстого, и в душе его росла тревога. Брошека волновал вопрос, кто кого перехитрил: они Толстого или Толстый их? Попался он на приманку в виде горбушки хлеба — или Пацулка клюнул на жареные рыжики? Удастся ли Пацулке вкрасться в доверие к Толстому — или Толстый охмурит Пацулку?
Пока Брошек размышлял над этой проблемой, поблизости раздался топот тяжелых туристских башмаков. По дорожке со стороны реки приближался мрачный худой великан. На этот раз он сам волок на себе свой огромный узел, вышагивая с грацией верблюда и сопя и пыхтя, как целая колонна перегруженных мопедов.
Возле веранды великан остановился.
— Привет, привет! — сказал он. — Что слышно?
Ика, которая, как известно, должна была вкрасться в доверие к великану, немедленно приступила к делу. А именно: улыбнулась глуповатой (пусть не думает, что она чересчур сообразительная), однако чарующей улыбкой.
— Ах, это вы, — сказала она. — Дождь не перестает моросить, к обеду был жареный цыпленок, а теперь мы играем в «кинга».
— Мне известны более увлекательные занятия, чем игра в карты, — проворчал Тощий. Потом покосился на сарай и засопел еще громче. — Хотя кое-кто предпочитает занятия еще более бессмысленные.
И зашагал к сараю. Вся пятерка следила за ним с веранды, не сомневаясь, что сейчас произойдет что-то интересное.
— Эй, вы, прекратите пялиться! — прошипел Брошек.
— Это еще почему? — возмутилась Ика. — Дети — народ любопытный.
Тощий тем временем подошел к сараю, положил на землю мокрый узел и вежливо поклонился.
— Добрый день.
Толстый пробурчал что-то невразумительное.
— У меня к вам нижайшая просьба, — продолжал старик столь же вежливо, хотя в голосе его зазвучали раздраженные нотки.
— Не согласитесь ли вы уступить мне половину сарая? Расходы, разумеется, пополам. Вы бы сделали мне большое… огромное одолжение. С владельцем сарая я уже договорился.
Толстый замотал головой.
Тощий склонился над ним, как большая злобная птица.
— Вы против? — спросил он. — А почему, позвольте узнать?
— Внимание! — шепнул Брошек. — Влодек, быстро сфотографируй обоих. Только незаметно. Я остаюсь на веранде, а остальные… дети бегут поглядеть на скандал.
— Да, неплохо бы подлить масла в огонь, — сказала Ика.
— Правильно, — согласилась Альберт.
— Простите, — повысил голос Тощий. — Я, кажется, к вам обращаюсь. Хотелось бы получить ответ.
Ика, Катажина и Пацулка между тем направились к сараю, то ускоряя, то замедляя шаг, с видом праздных зевак, которых подгоняет любопытство, но сдерживает опасение самим получить на орехи.
А Влодек, присев в столовой на подоконник, навел на сарай телеобъектив своего фотоаппарата.
— Вы вообще-то меня слышите? — крикнул Тощий.
— Да. А что? — равнодушно спросил Толстый.
Тощий в отчаянии дернул себя за бороду. Однако он все еще старался говорить вежливо.
— Простите, — сказал он. — Я забыл представиться. Магистр Алджернон Потомок.
— Хе-хе! — захрипел Толстый. — Чей же вы, интересно, потомок?
— Ну знаете! — крикнул магистр.
— Я-то ведь тоже… — загоготал Толстый, — потомок.
— Какая наглость, — начала подливать масло в огонь Ика.
— Да! — загудел Тощий. — Это самая настоящая наглость. К вам вежливо обращаются с просьбой, а вы отвечаете хамскими шуточками.
