Елена Усачева - Пятница – game over
Стриженов поджал губы и ничего не сказал. Было видно, что ему самому стыдно за вчерашнее бегство, а рассказ Макса о том, что тот просто ушел, доконал его окончательно.
– Так и Митрофаныча тоже куда-нибудь послали, – легкомысленно предположил Лавренко. – Ничего, скоро вернется.
Но возвращаться Митрофанов не спешил.
Уроки шли своим чередом. Казалось, учителя договорились не обращать внимания на временное сумасшествие седьмых классов. Посещаемость в этот последний перед пятницей день была практически стопроцентной. Ребята подозрительно косились друг на друга. Уроки проходили в гробовой тишине.
Ко всеобщему удивлению, в 7-м «А» утром появились пропавшие несколько дней назад отличники. Емцова лично привел Костомаровский, на уроках сел рядом с ним и даже старательно написал диктант по русскому. Раньше за ним такого усердия в учебе не замечалось.
Последней порог класса переступила Ирка Крюкова. Она внимательно оглядела каждого присутствующего, словно удостоверяла их личность, а потом скользнула на свое место около стола учителя.
День промелькнул без происшествий. Иностранный, физра, химия, физика, русский. Под конец 7-й «А» собрался в кабинете истории. Ребята молча расселись по своим местам.
Когда Крюкова перестала ерзать на стуле, наступила тишина. От непривычного отсутствия привычных криков муха завозилась на кактусе, свалилась с колючки и загудела над классом. В ее сторону не повернулась ни одна голова, и муха возмущенно покинула неприветливый кабинет.
А не посмотрел никто на муху потому, что все глаза были устремлены в сторону Викентия Михайловича. Историк сидел за своим столом, уставившись на закрытый журнал, и молчал. Это было непривычно и странно. Всегда веселый, жизнерадостный учитель сейчас был грустным.
Но вот наконец он перестал изучать оранжевую обложку журнала и встал.
– Надо что-то делать, – произнес он и поднял глаза. Только сейчас все заметили, что глаза у него красные, что вокруг них залегли темные тени, а в уголках затаились хмурые морщинки. Учителя стало нестерпимо жалко, и все кинулись ему помогать.
Если бы муха слышала, какой поднялся шум, она бы с радостью вернулась, но муха была уже далеко… Уборщица поймала ее на тряпку, когда насекомое самозабвенно билось в мутное стекло, и отпустила на улицу. Так что мухе не суждено было узнать, чем закончилась эта история, хотя начиналось-то как раз самое интересное!
Стремительно несся вперед четверг. И уже за горизонтом проглядывала пятница. Та самая пятница, которая и решала болезненный для всех седьмых классов вопрос: кто поедет отдыхать в Болгарию?
Пока же 7-й «А» рассказывал своему учителю сведения, собранные за три дня. Сказано было много, в итоге осталось чуть. Даже самые неверующие поняли: в школе что-то происходит. Вот только кто это может делать, не догадывались даже самые сообразительные.
– Да «бэшки» это все творят! – гнул свое Макс. – Специально накормили своих слабительным, чтобы все думали, что и на них идет охота. Надеялись, видимо, что тех в больнице подержат до сегодняшнего дня. Не получилось! Теперь посмотрим, как они выкрутятся!
– Зря вы не допускаете, что это дело рук кого-то из наших!
За последние три дня и без того тощий историк еще больше похудел, щеки впали, нос с горбинкой заметнее обозначился на лице.
– Покажите мне его! – потребовал Костомаровский и тяжело опустил кулак на парту. Сидящий рядом Емцов вздрогнул. Он еще не привык к выходкам своего новоявленного соседа. – И этот кто-то будет доживать свой последний час!
Викентий Михайлович прикрыл глаза.
– Я разговаривал с учителями других классов, – тихо начал он. – Нигде нет такой истерии, как у нас. Ребята спокойно учатся, спокойно ходят на занятия и не срывают уроков выяснениями отношений. Если не считать вчерашнего отравления, все у них идет как обычно. И только у нас развернулась охота на Пугачева.
– На Пугачева? – встрепенулся Макс. – За Илькой? А он-то тут при чем?
Историк опустил лицо в ладони.
– Ты чего, совсем тупой?! – не выдержал Жека. – Пугачев – это же XVIII век! Мы вчера проходили. Он бунт поднял.
– Бунт… – разочарованно протянул Лавренко. – А я подумал, что все открылось…
– Значит, так. – Ладонь легла на журнал. – Бег по пересеченной местности отменить. Охоту за ведьмами тоже. Если вы и дальше будете так носиться, через одного в больнице окажетесь. А вы мне нужны живые и здоровые. Понятно?
– Викентий Михайлович, – лениво поднялся Костомаровский, – а что говорят другие учителя? Неужели они тоже считают, что «бэшки» случайно отравились?
– Я же говорю, – с нажимом заговорил историк, – хватит об этом! Охоту на ведьм устраиваете только вы. Ученики 7-й «Б» класса вчера отравились некачественными пирожками. А все потому, что не надо на улице всякую гадость покупать. Прекратите! – Со звонким хлопком ладонь снова легла на журнал. – Это, в конце концов, может стать опасно! Все, идите домой. И чтобы до завтрашнего утра на улице никто не показывался. Сидите за учебниками. Вы хотите поехать на море? – Класс загудел. – Вот и занимайтесь. Утро вечера мудренее.
Видимо, от удивления, что всех отпустили по домам, класс расходиться не спешил. Общий ступор нарушила Крюкова. Как самая деловая, она принялась копаться в сумке, убрала учебник, достала тетрадку, на секунду замерла и вдруг истошно завопила. От беспомощности историк схватился пальцами за виски и закрыл глаза. Из ребят кто шарахнулся в сторону, кто, наоборот, помчался выяснять, что произошло.
В руках у дрожащей Крюковой был черный листок, где белыми буквами было напечатано: «Если завтра придешь на контрольную, тебе хана».
Крупно так, уверенно.
Викентий Михайлович покрутил в руках листок, зачем-то понюхал надпись, поскреб ее ногтем.
– Я так понимаю, что подобные записки должны быть у всех, – устало произнес он. – Посмотрите в своих сумках.
Стриженов и Сидорова тут же полезли в портфели. У Емцова рюкзак проверил Костомаровский. От испуга Митька вообще пошевелиться не мог.
На стол учителя легло еще три черных листка.
– Фантастика! – прошептал Макс. – Мистика!
Владик озадаченно чесал затылок. От Емцова он не отходил ни на шаг, а Митька не выпускал из рук свой рюкзак. Эта записка если и могла попасть в его сумку, то лишь чудесным путем при помощи заклинания.
– Во время завтрака, – подал голос Стриженов. В отличие от всех он не встал с места, остался сидеть. Его записку передавал Лавренко. – Во время завтрака все портфели оставляют у входа в столовую. Тогда и подкинули.
Историк сложил записки и молча вышел из класса.
Все смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше. Расходиться по домам никто не собирался. Как раз сейчас все только начиналось.
– Он ошибется! – воскликнула Карина, и 7-й «А» повернулся к ней. Сидорова тоже сидела на своем месте, положив перед собой руки – одна забинтованная, другая сжатая в кулак. Взгляд у нее был напряженный. – Он не может все время выигрывать. Когда-нибудь он обязательно допустит ошибку!
Крюкова тихонько завыла.
– Ой, я дурак! – ахнул Стриженов, роняя лицо в ладони.
– Эй, ты чего? – осторожно подошел к нему Макс.
– Все бы могло закончиться еще вчера! – Жека не отнимал ладоней от лица.
– Ладно, подумаешь! – Лавренко растерянно пожимал плечами, не понимая, над чем в данной ситуации можно так убиваться. – Кончится же это когда-нибудь.
– Когда-нибудь! – шарахнул кулаком по столу Стриженов и вскочил.
– Нет уж, хватит! – Крюкова засобиралась. – Меня попросили прийти, я пришла. А сидеть в этом дурдоме не обязана. Все вы тут придурки! – крикнула она и выскочила за дверь.
– У, зараза, – прошептал Костомаровский в полной тишине, и, судя по молчанию класса, все были с ним солидарны.
Стриженов снова упал на стул.
– Ну, чего ты? – Каринка перестала изображать отчужденность. – Может, тебя он больше не тронет?
– Не в этом дело! – Жека, казалось, был готов биться головой об стол. – Митрофанов вчера сказал, что знает, кто это делает. Знать-то знает, но имени он назвать не успел. Какого лешего я его не дослушал до конца!
– Может, он неправильно догадался?
Стриженова было жалко, и Сидорова от полноты чувств погладила его по голове.
– Нет, он все правильно понял! – Жека сбросил Каринкину руку. – Правильно! Поэтому и исчез. Нас подслушали! Нас постоянно подслушивали. Иначе как бы этот кто-то узнал, что ты будешь выпрыгивать в окно и под него надо подложить доски? Как бы он узнал, что Митрофаныч обо всем догадался?!
– Кто же это может быть? – ошарашенно спросила Сидорова и подняла голову.
Перед ней стоял Макс. Он улыбался.
Лавренко весело подмигнул Каринке и улыбнулся еще шире. Но тут он заметил, что на него все смотрят, и улыбка сбежала с его лица.
– Эй, вы чего? – попятился Макс.
