Дети страха и другие ужасные истории - Елена Александровна Усачева
– Что ж вы все кривые-то такие… – пробормотал он. – Иди в палату. – Он осмотрел Нинку. – А простыню выброси. Скажешь кастелянше, что я велел новую дать.
Нинка усмехнулась. Но только в душе´. Это была почти победа. Тинтин сам несколько дней нарывался.
Прошла несколько шагов и почувствовала, что радость улетучилась. Опять стало тяжело. Бросила простыню. Но рукам легче не стало. Они наливались свинцовой неподъемностью, тянули плечи, выгибали шею. Нинка чувствовала, как будто вернулась в старую страшную сказку. Никого из братьев давно нет, никто больше не устраивает засады, не выливает чай ей в постель, не закапывает в песочнице, почему же она до сих пор живет с ожиданием подвоха, что все это еще вернется? Почему человек с черным взглядом приходит?
Весь лагерь был на речке. В корпусе нянечка водила шваброй по скрипучему полу. Это была молодая тетка-хохотушка, постоянно кокетничающая с Максимом. Работала она сейчас у палат первого отряда. Нинка прошла к себе незамеченной, села на кровать и стала смотреть на руки.
Шварк, шварк. Скрип.
Шаг тяжелый, с пришаркиванием, подволакиванием тапок. Такой шаг не мог быть у молодой. Он мог быть только у старой. Из тех, что торопятся, но быстрее не могут.
Не дожидаясь, пока страшная старуха дойдет до ее палаты, Нинка сорвалась с места, руками врезалась в раму двери своей палаты, прошмыгнула через холл – только не смотреть, только не смотреть – налетела на дверь корпуса. Она не открывалась. Нинка билась в нее телом, слыша за спиной шварканье и скрип. Старуха приближалась. Старуха Смерть нашла ее.
Нинка билась и билась. Но тут дверь неожиданно распахнулась сама. Нинка выпала на улицу и врезалась в вожатую своего отряда Кристину.
– Ты что, с ума сошла? – сходу заорала вожатая. – Вас чего тут всех – на солнце перегрело? Ты хочешь, чтобы меня посадили? Ты почему не со всеми на речке? Где ты была, когда мы собирались? Это что за история с похоронами? Мне звонит Володя, говорит, что ты закопала девчонку из восьмого отряда! Голова твоя где? Скучаешь? Занятие найти не можешь?
В какое-то мгновение звук выключился. Это было очень удобно. Кристина кричала, краснела лицом, щурила глаза. Она была испугана. По дорожке к корпусу подтягивался народ. Все были наспех собранные, с мокрыми волосами. И тоже злые. И тоже хотели что-то сказать.
– Да пошли вы, – прошептала Нинка.
– Что? – округлила рот и глаза Кристина. – А ну, стой!
Нинка успела сделать несколько шагов. Голова была ватная, ничего хорошего в ней не рождалось.
– Меня к директору вызвали, – бросила она через плечо. А потом все-таки добавила: – И вообще это не я. Это из первого. Тот, что в изоляторе лежал. Его там уколами накачали, вот голова и поехала. А я просто мимо проходила.
Можно было добавить, что ей скучно. Да, очень скучно. А утром было весело. Впервые. Не стала говорить. Зачем людей расстраивать? Утренняя история была из тех, что никогда не повторятся, о которых никто не напомнит, не станет вместе с тобой пересказывать, наперегонки накидывая самые яркие моменты. Эта была из таких. Вспоминать о ней будет потом некому. Если только Тинтин вдруг не превратится в писателя и не напишет об этом книгу. Этот был способен на все.
По дорожке брел потерянный Пося. Нинка подумывала шагнуть в сторону, но остановилась.
– Опять ругать будут? – шмыгнул носом Пося.
– С чего вдруг? Про тебя вообще никто не знает.
– Лана всегда ругает, – вздохнул Пося.
Нинка покрутила на языке имя вожатой. Оно больше не казалось ни мягким, ни круглым. Оно быстро таяло, оставляя неприятное шипение газировки.
– Тогда чего бояться? Поругает, поругает, устанет и спать пойдет. Ты главное всем своим расскажи, что если у них появятся враги, то они могут сходить за клуб и что-нибудь пожелать там. А если в могилу еще и прикопать что съедобное – шоколадку или яблоко, – то верняк исполнится. Твое желание исполнилось – все изменилось. Танька тоже теперь красивая. Про ее шрам никто и не вспомнит. Сама-то она как?
– Плачет.
– А чего плачет? Довольная же уходила.
– Да ее Лана убедила, что все это плохо, что теперь она должна всего бояться и не спать по ночам, вот она и заплакала. – Пося встал на цыпочки, потянувшись к Нинкиному уху. – У директора говорили, что за Танькой отец приедет и увезет.
Нинка понимающе покивала головой. Вот, что бывает, когда люди лезут в дело, не разобравшись.
– Видишь, все твои беды и разрешились, – похлопала мелкого по плечу Нинка.
– А как же ты? – взгляд у Поси был жалостливый. Эдакая вселенская скорбь и готовность спасти последнего муравья.
– Если ты не станешь никому трепать о нашем разговоре, то все будет хорошо.
– А накажут? Танька все рассказала.
– Она рассказала свою версию, а ты гни свою. Вы чего пришли-то туда? Танька предупредила?
– Ее Лана искать начала – все же на речку шли. Девчонки и рассказали, что она наряжалась после завтрака. Мы пошли искать, и вдруг крик.
Тинтина за явление надо будет убить отдельно. А кудрявой респект и уважуха – никому не сказала, куда идет. Может, оно и правильно, растрепала бы, что идет преображаться, за ней толпа халявщиков увязалась бы. На всех могил бы не хватило. А так ей одной досталось.
– Значит, все случайно вышло, ты тут ни при чем.
Мелкий глядел на Нинку с восторгом. Видать, прессанули его в отряде по полной, а тут такая надежда. Нинке даже стало немного совестно – какой-то наивный оказался этот Пося.
– Тебя-то как зовут? – спросила Нинка, сбивая пафос момента.
От вопроса Пося засопел, сунул руки в карманы, словно приготовился к новой порции ругани.
– Я Паша. Павел.
– А Пося тут при чем? От фамилии?
– От имени. Получается Пося.
У Нинки этого не получалось, но Пося убежал, и все это стало неважным.
– Ты почему опять не в отряде? – неожиданно вырулил на нее сутулый старший. – Я не понимаю, твои вожатые собираются думать о безопасности детей или нет?
– Они только о ней и думают, – убедительно соврала Нинка.
– Ты же у нас Козлова?
Нинка покосилась на ветки стоящей поблизости березы. Они свисали тонкими плетями. Солнце поигрывало сквозь маленькие листья. Было красиво.
– Это же ты у нас со справкой?
А кора у дерева была неожиданно темной, вывернутой, словно испачканной. Солнечный свет в ней тонул. Вот бывает же так – в одном месте красиво, а другом – мимо.
– Эй! Ты меня слышишь? Козлова!
– Я, – кивнула Нинка.
– Ты можешь
