Анна Данилова - Где ночуют зебры?
Понимая, что ей нельзя показываться перед друзьями в таком виде (при падении она, помимо того, что повредила ногу, еще и поранилась), да еще и не выполнив своего обещания наведаться к Монастырскому, Маша, на вопрос, куда ее отвезти в Москве, назвала адрес «француза». И ее привезли к старому дому в центре столицы.
– С тобой все в порядке или, может, тебя отвезти в больницу? – спросила одна из женщин. Но Маша, с трудом соображая и стараясь вовсе не смотреть на тех, кто ее спас, лишь замотала головой. Поблагодарила их за все и, попросив дать ей «визитки», распрощалась с несколько удивленными ее поведением женщинами.
И, только забежав в подъезд и спрятав под лестницу велосипед, она, прислонившись к стене, отдышалась и немного пришла в себя. Ведь что ей, в сущности, предстояло сейчас сделать? Так, сущую ерунду: позвонить Монастырскому в дверь и переброситься с ним парой слов. Либо он согласится давать ей уроки французского, либо откажет. Одно из двух. Но у нее, во всяком случае, будет алиби.
Она, сильно прихрамывая и чувствуя подкатывающую тошноту и сильную головную боль, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь. Послышались шаркающие шаги, затем тихий голос спросил: «Кто там?»
– Это я, Маша Пузырева, откройте, пожалуйста.
Алексей Константинович Монастырский был высоким худощавым мужчиной с печальными, как у бассет-хаунда, глазами, глядящими на мир словно через призму разочарования и душевной боли. Более грустного и несчастного человека Маша еще не видела. «Похоже, ему и впрямь нужна наша помощь», – подумала она, глядя ему прямо в глаза.
– Ну, проходи, Маша Пузырева, – пропустил ее Алексей Константинович в квартиру, и от нее не укрылось, с каким удивлением учитель рассматривает ее.
– У меня неприятности… – только и пробормотала она, как бы извиняясь за свой растрепанный и, честно говоря, замызганный вид. – Но я к вам по делу.
– Проходи.
Маша, все так же припадая на левую ногу, потому что на правую было уже невозможно наступить, доковыляла до комнаты и бухнулась в кресло.
– Мы с родителями собираемся во Францию, – сказала она, чувствуя, как от вранья начинают полыхать ее щеки. – И мне нужно в короткий срок овладеть хотя бы разговорным. Вы не могли бы дать мне несколько уроков?
Алексей Константинович, осмотрев ее с головы до ног, покачал головой:
– Я думаю, что перед тем, как заняться французским, Маша Пузырева, тебе нужно оказать первую медицинскую помощь.
Она хотела ему что-то возразить, но он, подняв указательный палец вверх, строго погрозил им Маше:
– Никакие возражения не принимаются. Значит так, в первую очередь покажи-ка мне свою правую ногу…
Маша вытянула ногу и сама чуть не ахнула, увидев, какой сине-красной стала ее щиколотка. А та косточка, что находится внизу сбоку, вообще заплыла опухолью, словно ее и не было.
– Сейчас мы поедем с тобой в травмопункт. А уж потом, если у тебя останется желание заниматься со мной французским и после разговора с родителями ты еще будешь в состоянии думать об этом, ты позвонишь мне…
Так Маша очутилась в травмопункте. Там сделали рентгеновский снимок ноги (оказалось, что перелома нет, это растяжение) и туго ее забинтовали; наложили швы на колено (находясь в состоянии шока, Маша и не заметила, что у нее содрана с него кожа); обработали какой-то жгучей жидкостью и смазали йодом ссадины на локтях и даже на лице. Вот в таком жутком, перебинтованном виде Монастырский и доставил ее на такси домой.
– Тебя искали твои друзья, – сказал человек с лицом бассет-хаунда и горько улыбнулся. – Но надеюсь, что ты сама им все объяснишь.
– Можно я позвоню вам завтра?
– Конечно, можно…
Они разговаривали на лестничной площадке, почти в темноте – за окном синел теплый летний вечер.
– Родители твои дома?
– Не знаю, в окнах нет света, может, они уже ищут меня…
Он хотел уйти, но Маша окликнула его:
– Подождите, Алексей Константинович, можно вас о чем-то спросить?
– Спрашивай, – едва слышно ответил он, будто у него не осталось сил продолжать разговор.
– А почему вы такой грустный?
Он усмехнулся в темноте.
– Когда-нибудь ты и сама поймешь, что мы – песчинки на этой планете… и никому нет дела до нас, до каждого в отдельности… Понимаешь, у меня пропала жена. Прошла уже целая неделя с момента исчезновения, а ее никто не ищет.
Маша вся покрылась мурашками: так вот, оказывается, что толкнуло его на столь отчаянный шаг, как звонок в частное детективное агентство, где над ним посмеялись легкомысленные подростки…
– Извините… Я не знала… А чем она занималась?
– Она по профессии биолог. Ушла к приятельнице и не вернулась. Вот так вот.
– У вас нет по этому поводу никаких предположений?
– Есть у меня мысли по поводу одного странного звонка. Но я не уверен… Дело в том, что моя жена иногда делает неплохие чучела животных и птиц. Так вот, незадолго до ее исчезновения ей позвонил один человек и спросил, не хотела бы она за деньги, причем неплохие деньги, сделать чучело его любимой кошки. И Соня, Софья Андреевна, согласилась. А спустя пару дней она исчезла.
– И вам не звонили? Не требовали выкупа?
– Машенька, ну какой у меня можно требовать выкуп? Разве что отобрать квартиру, поскольку она расположена в центре, да я бы все отдал, чтобы только увидеть Сонечку…
В подъезде стало так тихо, что Маша услышала свое дыхание.
– Ну все, Машенька, выздоравливай. А за велосипед не беспокойся, он пока побудет у меня, а когда сможешь – заберешь его.
И он уехал на лифте.
Маша достала из кармана ключи и осторожно, стараясь не шуметь, открыла все замки. В эту минуту она забыла о своем преследователе и обо всех опасностях, свалившихся сегодня на ее бедную голову. Все мысли ее были сосредоточены лишь на горе, которое выпало на долю несчастного Алексея Константиновича.
Темная квартира встретила ее полной тишиной. Она зажгла свет, прошла на кухню и, к своей радости, обнаружила совершенно волшебную для сегодняшнего дня записку, в которой родители сообщали своим любимым деткам о том, что они вернутся домой поздно с дня рождения своего сотрудника.
«Надо же, как повезло!» Она понимала, что ни Горностаев, ни Дронов не уснут, пока не выяснят, где она и что с ней случилось, следовательно, Никитка с ними… И чтобы не усложнять себе и без того тяжелый вечер, Маша выключила свет, пробралась в спальню, рухнула на любимую постель и закрыла глаза. «Все, я дома», – подумала она и мгновенно уснула.
Никитка, открыв дверь квартиры, потянул носом. Незнакомые, непонятные запахи. Так пахнет обычно в больнице.
Он включил свет в прихожей и, увидев Машины кроссовки, облегченно вздохнул. «Птичка вернулась…»
И он устремился на этот больничный и жуткий запах, пока не зажег лампу уже в Машиной комнате. Но не верхний свет, а нижний, на письменном столе. Вся комната тотчас наполнилась уютным янтарным светом. Никита увидел раскинувшуюся на постели сестру. В одежде, вымазанная чем-то коричневым, что при ближайшем рассмотрении оказалось йодом, с забинтованными коленом левой ноги и ступней правой Маша выглядела жутко. И это от ее бинтов пахло больницей и несчастьями.
Понимая, что сестра крепко спит и будить ее сейчас жестоко, Никита позвонил Сашке с Сергеем и дал отбой:
– Все нормально. Она жива-здорова… – здесь он сделал паузу и вздохнул: – И уже спит. Завтра она нам все расскажет.
После этого он прошел на кухню, подогрел себе ужин, съел его, потом вымазал в подливе еще одну тарелку, создав видимость, что ужинали два человека. Сложил грязную посуду в раковину и только после этого заперся в своей комнате и уселся с фотоаппаратом на подоконнике.
«Еще рано. Вот часика через два-три можно будет снимать…»
Глава VII
Розовый фламинго. Золушкины ножки
Никитку разбудили родители. Они явились («Не запылились!») ровно в полночь, как вампиры. Для Пузырька, трепетно относившегося ко всему мистическому и таинственному, полночь являлась точкой отсчета всего паранормального, с чем ему приходилось сталкиваться в реальной жизни. Полночь – время ведьм и всей их кровососущей и смертоносной братии. Полночь – это также время приземления инопланетных кораблей. Полночь – время появления в родном дворе «каждой твари по паре», как в Ноевом ковчеге.
Вот и сейчас случилось так, что в полночь появились родители. «Может, они тоже представители другой цивилизации и только делают вид, что земляне?» – подумал Никитка, когда, проснувшись от характерных звуков отпираемой двери, понял, кто его разбудил.
Родители, чувствуя свою вину перед заброшенными детьми, ходили по квартире на цыпочках, боясь потревожить сон родимых чад. Но и не заглянуть в комнаты к своим детям они не могли.
– Я не сплю, – прошептал Никита, увидев в оранжевой щели приоткрытой двери мамин силуэт. – Вы торт принесли?
– Принесли, сынок, принесли… – обрадовалась мама, что хотя бы он не спит и она успеет выплеснуть на него немного своей любви.
