Евгений Шерстобитов - Акваланги на дне
На съемочной площадке во дворе у Телятниковых царила самая настоящая суматоха, суетились, переговаривались и что-то делали разные люди. Ромка удивился: вон, оказывается, их сколько — всех, кто делает кино. Две пожилые женщины привешивали к кустам виноградника искусственные кисти винограда, расправляли только что прикрученные проволокой пожелтевшие листья — в картина действие происходит осенью. Молодой парень в очках сидел на корточках перед микрофоном и, прикрывая его то слева, то справа деревянным щитком, тихо спрашивал:
— Так лучше, Аркадий Леонтьевич? А так?
А из «тонвагена» отвечал пожилой лысый человек:
— Задувает, все равно задувает… Витя, ты слева лучше прикрывай, слева!
У веранды стоял в перепачканной спецовке маляр с кистью и ведерком, пачкал перила темной краской. Высокий мужчина в берете сказал ему:
— Здесь достаточно, переходи ко второму окну.
Маляр послушно перешел к окну. А к веранде тянул веревку пожилой лысоватый дядька. Рядом принесли и поставили большой эмалированный таз с мокрым бельем.
Людочка, предупредив Ромку, чтобы он никуда не исчезал, подбежала к лысоватому и стала помогать ему развешивать белье. Белье никто не стирал, а просто намочили, чтобы в кадре мокрым висело.
— Поберегись! Поберегись!
Это несли к дому шлюпку.
— Куда ставить?
— Левей, левей! — закричали откуда-то со стороны.
Лодку понесли влево. Но неожиданно рядом оказался оператор.
— Да не сюда — сюда… — ухватился он за корму.
Лодка развернулась и поплыла на новое место.
От этой суматохи, крика, шума работающих машин Ромка совсем растерялся.
Но тут со стороны, где стояла кинокамера и где больше всего суетились люди, раздался голос, усиленный электромегафоном:
— Внимание! Съемка! Приготовилась!
Все только и ждали этих слов: они произвели просто магическое действие. Все давным-давно уже было закончено, только надо в последний раз поправить листик, сдвинуть в сторону простыни, оттащить еще левей лодку да чуть подмазать перила.
И каждый, сделав это последнее движение, поспешно уходил за границу расставленных прожекторов, «за кадр».
За кадром оказались бутафоры, маляр, лысоватый дядька — реквизитор, те, кто тащил лодку. Витя со своим микрофоном, осветители и те молодые парни, которые вперед не выходили, а все это время суетились возле самой кинокамеры — ассистенты оператора, механики съемочной техники.
А в кадр — в угол двора, где висело белье, лежала готовая к ремонту лодка, созревал виноград, — вошел только один человек. Это был Володя в тельняшке с засученными рукавами и спортивных шароварах.
«Так это, наверное, будут снимать сцену, — вспомнил Ромка, — где Володя первый раз увидит Оксану, вернее, Люду, так ее зовут в сценарии. А где же она?»
— Оксана! Ты готова?
— Готова, — услышал Ромка и оглянулся.
Оглянулся — и просто-напросто обалдел.
Оксана опять была новой.
С высоко поднятой головой, надменная и гордая, в белом шуршащем платье, она не шла, она несла себя, до невозможности далекая, до восхищения красивая.
— Белье! — вдруг закричали от кинокамеры. — Где белье? Почему белье не разбросано?
Сейчас же в кадр вбежал лысоватый дядька, держа в одной руке табуретку, в другой небольшой тазик, тоже с бельем.
— Я же жду команды, — сказал он виновато и опрокинул на землю табуретку, отшвырнул в сторону тазик и разбросал вокруг мокрые носки, трусы, майки.
— Да не так, не так…
К веранде торопливо подскочил сам Егор Андреевич, отбросил табуретку чуть левее, тазик чуть правее, а носки и трусы (как будто от этого что-то изменилось) разбросал совсем по-другому.
— Все! — крикнул с места. — Снимаем!
И побежал к аппарату.
— Свет! — закричали сразу несколько голосов.
Заработала машине, «диги» замигали, затрещали и разгорелись ослепительно белым пламенем.
— Ну как? — неожиданно повернулась к Ромке Оксана. — Нравится?
— Очень… Очень интересно все это… вся съемка.
— А я?
— Что? — оторопел он.
— Ну, как я выгляжу — ничего? Понимаешь, — сказала очень просто, — я должна так выглядеть, чтобы Марко, ну, Володя, увидев меня, просто бы обалдел. Как думаешь, обалдеет?
— Обалдеет.
— Приготовились, — послышался голос режиссера.
Оксана вдруг стала серьезной, но, должно быть, сама поняла, что очень уж серьезной, потому что вдруг весело подмигнула Ромке и торопливо прошла к камере.
— Мотор!
Девица с хлопушкой громко объявила номер кадра.
— Начали!
Стоящий перед кинокамерой Володя опустился на землю и стал собирать разбросанное белье. В это время в кадр вошла Оксана. Она подняла табуретку, поставила ее и нагнулась за тазом. С носками в руках, на корточках, в очень смешной позе, Володя оторопело смотрел на неожиданного помощника. Даже отсюда, со стороны, где стоял Ромка, ясно было видно, что Володя «обалдел».
«Вот дает, — подумал Ромка, — настоящий артист, как будто первый раз ее видит».
— Спасибо, — сказал «обалдевший» Марко.
— Пожалуйста, — игриво ответила Люда.
— Стоп! — послышалась команда режиссера. — Делаем с ходу еще один дубль!
— Минуточку, — вскочил в кадр оператор, — мы тут свет поправим.
Оксана снова сказалась рядом с Ромкой.
— Ну как?
— Здорово. Этот ваш Володька — настоящий артист.
— А я?
Он не знал, что сказать.
— А зачем еще раз снимать?
— Ого? — она рассмеялась. — Еще не раз, еще, может быть, раз двадцать придется.
— Одно и то же?
— Одно и то же.
— И не надоест?
Она пожала плечами.
— Если так надо… Это же кино, что снято, уже завтра не исправить. Поэтому и снимают по нескольку раз, пока совсем хорошо не получится.
— Так у вас же сразу хорошо получилось.
— Сразу, — насмешливо покосилась она на Ромку, — да мы это сколько уже репетировали… Еще до того, как ты пришел…
— Приготовились! — прозвучала команда. — Оксана, где ты?
Девочка бросилась на свое место.
— Мотор! Начали!
И все повторилось сначала. Володя наклонился над бельем, к нему подошла Оксана, и он замер, «обалдело» глядя на девочку.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Стоп! Стоп! — выскочил к ребятам Егор Андреевич. На этот раз он был чем-то недоволен. Стал что-то тихо говорить Оксане и даже присел, показывая Володе, как надо собирать белье. Потом поднялся, притянул обоих к себе, сказал что-то, должно быть, веселое, шутливо стукнул его по шее, ее по плечу и бросился к аппарату.
— Снимаем! Снимаем! Приготовились!
И опять все повторилось: Володя, белье, Оксана… Только «спасибо» и «пожалуйста» они не успели сказать. Сразу несколько голосов закричало:
— Солнце зашло! Солнце!
— Стоп! — рассерженно крикнул режиссер. — У нас вообще кто-нибудь смотрит за солнцем?
Все подняли головы.
Большое курчавое облако плотно закрыло солнце — тень легла даже на скалы.
— Выключить сеет! — скомандовал оператор.
«Диги» покорно потухли, смолк шум «лихтвагена», и площадка заметно оживилась. Снова заговорили, заходили…
— Вот не везет, — почему-то весело сказала Оксана, — такой хороший был дубль. А теперь жди солнца.
— И все с самого начала?
— Ага, — вздохнула она.
— И снова «мотор», — усмехнулся Ромка, — и снова «начали». И опять «стоп».
— И опять «стоп».
— И так каждый день?
— Каждый день.
— Не завидую, — честно сказал Ромка, — я бы, наверное, и дня не выдержал — понимаешь, терпения у меня нет…
— Посмотрим, — ответила она.
— Что посмотрим?
Она глянула на него снизу вверх.
— А вот как очередь до дублера дойдет, тогда и посмотрим…
— А… — только и мог сказать он.
— Выходит! Выходит! — истошно закричали с забора мальчишки.
— Выходит! — официально подтвердил один из ассистентов оператора. — Можно готовиться.
— Давайте свет. Приготовились!..
Все поспешно бросились к своим местам, каждый знал: надо успеть снять, пока еще какая-нибудь тучка не остановит съемку… Бывает ведь в кино и такое: в целом небе ни одной тучи, а как раз над головой, как раз над съемочной площадкой висит махонькое, легонькое облачко и не шелохнется, как будто за солнце зацепилось… И вся съемочная группа, задрав головы, ждет, когда же оно хоть испарится, раз двигаться не желает.
— Правда, правда, — сказала Оксана, — прямо как будто назло бывает…
— Приготовились, — напомнил ей Ромка.
— Ага, бегу, — сказала она и вдруг попросила: — Ты не уходи, даже если надоест, ты терпи, — и убежала.
— Ромк! — неожиданно тихо позвали сзади. — Ромка!
Он оглянулся. Вот тебе раз!
В стороне около сарая на сложенных в штабель досках чинно сидели Захар Лукашкин, Костик Мазурук и Леша Затонский. У них был важный и какой-то странный вид.
