Ключ-город - Александр Израилевич Вересов
Она повернулась к соседям и начала рассказывать, прикрыв глаза тяжелыми, в жилках веками.
Пассажиры подошли ближе. Рассказ всех заинтересовал.
— Говорят, — начала она, — будто у них в крепости имелся флаг, вроде как заколдованный. Тот флаг выткала старая мастерица в Ленинграде и подарила сыну. А сын-то и был самый главный в крепости. Поднимали они флаг вот на этой колокольне… Ну, немцы осерчали. Сто пушек подкатили. Бьют. А флаг не шелохнется. Раз всю колокольню полымем обнесло. Сник огонь. А красное полотно, материнский-то дар, вьется, целехонько…
Паренек усмехнулся. Рассказчица строго посмотрела на него.
— Не веришь? Вот хоть у военного спроси. Как думаешь, быль то или небылица?
Женщина обращалась к седоватому человеку в гимнастерке. Володя слушал ее рассказ, боясь помешать. Ведь это начало легенды. В ней, как всегда бывает в народной молве, чудесное сплетается с действительным. И, наверно, давно уже тот сказ ходит по Приладожью, дивятся ему, верят и не верят.
— Я считаю, — ответил седоватый, — такое могло случиться. Дело возможное…
Иринушкин смотрел на крепость. Там сейчас должен был находиться Валентин Алексеевич и с ним кто-то еще из боевых друзей. Тянет к себе эта землица, тянет, навек породнились с нею.
На острове никого не видно. Не слышно и голосов.
Володя ждал встречи с товарищами. Но все время его не покидала мысль о другой встрече. Он смотрел на крепость, а видел худенькое девическое лицо, легкие, летящие волосы… Алла, конечно, не знает, что он здесь. Ох, добраться бы поскорее до Леднева…
Мог ли Володя подумать, что долгожданная встреча произойдет не в Ледневе, а сейчас, сию минуту, здесь.
Пассажиры на пристани задвигались, засуетились. Наконец-то показался катерок-перевозчик.
Беленький, чистый, быстрый, он без всякого усилия преодолевал течение. Перед крутым кованым носом взлетали прозрачные струи.
Вот уже слышно, как весело и четко стучат моторы. Вот катерок разворачивается. Матрос размахнулся, чтобы бросить чалку.
Иринушкин читает выведенное крупными синими буквами на борту: «Алла Ткаченко».
Он не сразу понял, что это значит. Вместе со всеми, толкаясь, спешит к трапу. На катере впился глазами в прикрепленные к ходовой рубке пробковые круги, и на них прочел то же имя: «Алла Ткаченко».
Тогда Володя бросился разыскивать кого-нибудь из экипажа. Все были заняты погрузкой. Когда катер отошел, юноша в белом кителе, в фуражке с форменной золотой «капустой» ответил на вопрос солдата спокойным, вежливым голосом. Ему, очевидно, часто приходилось давать объяснения любопытным пассажирам.
— Наш пароход, — он так и сказал: «пароход», — носит имя героической девушки. Она работала во время Отечественной войны на речном транспорте, была таксировщицей.
— Была? — тихо спросил Володя.
Юноша не обратил внимания на вопрос и тем же тоном продолжал объяснять:
— При налете фашистской авиации на склады в поселке Леднево Алла Ткаченко погибла в огне.
— Но ведь она собиралась на Большую землю, учиться?
Молодой речник только сейчас внимательно посмотрел на спрашивавшего.
— Нет, она не уехала, не успела. Я знаю, я сам ледневский…
Ссутулясь, Володя подошел к жестяному бачку и до краев наполнил привязанную кружку. Он пил жадными, долгими глотками.
Слышал, что речник о чем-то спрашивает его, но никак не мог понять о чем.
— Пожалуйста, — сказал он, — подкиньте меня к крепости.
Иринушкин попросил об этом вовремя, так как показались уже створы левобережья.
Катер взбурлил поверхность реки и подошел к острову. Володя соскочил на узкую деревянную кладочку.
Вода отлетела с винтов и прозрачной полосой накрыла берег.
Г Л А В А XXXIII
ЯБЛОНЬКА
В крепости не было ни дорог, ни тропинок. Высокая трава в половину человеческого роста колыхалась меж стенами. В каменных расселинах выросли тонкие деревья.
Иринушкин крикнул:
— Э-эй!
Ответило эхо. Оно долго перекатывалось, становясь все тише.
Иринушкин снова крикнул:
— Э-эй!
И опять глухие отзвуки пошли по каменным громадам.
Тогда Володя взглянул повыше и увидел три фигуры, стоящие во весь рост на стене, которая отделяла большой двор крепости от цитадели. Иринушкин сразу узнал их: почтарь Евгений Устиненков, ефрейтор Калинин и Валентин Алексеевич.
В следующую минуту они уже прыгали с камня на камень вниз. Володя бежал им навстречу. Он сильно махал руками, вправо, влево — через траву нелегко пробиться.
На середине двора они встретились, обхватили друг друга и долго молчали, пряча лица.
— Как тебя занесло сюда? — задал вопрос Марулин.
Пулеметчик рассказал, что был у него дома.
— Ну, пойдем, пойдем! — торопили его товарищи.
В цитадели, среди притоптанных зарослей, горел костер. Над ним булькала вода в закопченном котелке. На земле лежали ломти хлеба, вскрытые банки консервов, баклажка с завинченной пробкой. Все было подоходному, по-солдатски.
Товарищи рассказали Володе, что нашли друг друга так же, как он их, в первый день возвращения, по июньским адресам. Они давно уже сговорились съездить на заветный островок, долго выбирали подходящий день. И вот сегодня удрали от городской духоты на ладожский простор.
Иринушкин смотрел на лица друзей, находил в них новые черты. Но в общем-то они не очень переменились. Только одеты по-разному. На Марулине — поношенный китель, на Константине Ивановиче — гражданский пиджачок, Устиненков — в старой гимнастерке.
Володя спешил узнать, что с остальными солдатами гарнизона, где они. Товарищи рассказывали наперебой: кто на заводе работает, кто на верфи, а кто в госпитале ремонтируется.
И вдруг разговор оборвался. Все четверо услышали, как шумит трава, упруго гнется на стеблях.
Иринушкин заметил, что друзья смотрят на него, и понял, что они все знают. Ведь и они приехали на остров на том же катерке и, разумеется, прочли имя на его борту. А сейчас молчат, будто щадят его, безмолвно спрашивают: все ли говорить?
Пулеметчик не выдержал молчания.
— Кого еще нет?
Валентин Алексеевич содрал с головы кепку, которая так не шла к воинскому кителю, вытер ею потное лицо.
— Степан наш погиб. В Прибалтике похоронен. Под Нарвой, в сорок четвертом, убили Ивана Ивановича…
У тлеющего костра сидели четыре солдата и смотрели в высокое небо. Они прислушивались. Им казалось, что в стенах крепости живут отгремевшие звуки, — сейчас вот запоет летящий свинец, и дневальный крикнет: «В ружье!»
Но все было тихо. От теплой земли поднимался настоенный полынный дух…
Марулин пододвинул к себе заплечный мешок и принялся его развязывать. Из мешка вытащил маленькое зеленое деревце, с обернутой бумагой вершинкой, с примятыми листочками, и все увидели, что это саженец яблони. С корней посыпались комочки земли.
Солдаты поняли
