Избранное в двух томах. Том 1. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский

Осенью и весной было хуже.

В дожди и грязь я переносил все баталии домой. На полу и на столе развертывались такие сражения, которых, наверно, не знала вся история войн.

Полки и дивизии гильз от малокалиберной винтовки наступали друг на друга. Неся урон от шквального артиллерийского огня, они наступали, рассредоточивались и собирались в ударный кулак.

Снарядами были обыкновенные спички, орудиями — деревянные черные трубки (нитки на них мотались, что ли?) с ткацкой фабрики. Я вкладывал в трубку спичку, прицеливался и дул. Спичка вылетала, проносилась мимо или сваливала гильзы. Если гильза падала головой назад — убита, если вперед — контужена, в бок — ранена…

Контуженные и раненые возвращались в строй, убитые оставались на поле боя.

Я вел армию на армию, был командиром и артиллеристом, мои голосовые связки издавали оружейный грохот и пулеметную трескотню, крики «вперед», «ура», стоны раненых и умирающих.

Я ползал животом по полу, забирался под кровать, вопил во всю глотку, отдавал приказы о наступлении, издавал панические визги удиравших беляков. В азарте непрерывных войн я забывал о еде и, что еще хуже, об уроках. Я забывал бегать в магазин за хлебом или за керосином, я считал необязательным носить для кошкиного ящика песок и даже выходить в другую комнату к папиным или маминым гостям.

Как-то раз я, истекая кровью, мужественно отражал сотую атаку «деникинцев», как вдруг услышал над собой голос:

— Ого, смотрите, что здесь творится!

Я поднял голову и увидел перед собой начищенные сапоги.

Дядя Саша, отцов брат, военный летчик, стоял надо мной, распростертым на полу, и очень серьезно глядел на кровопролитную битву.

— Ну, кто кого? — спросил он.

— Наши… Но мы несем большие потери.

Дядя Саша присел на корточки, оглядел боевые порядки тех и других войск, наморщил лоб и сказал:

— Без потерь, брат, на войне не обойтись, но ты плохо воюешь. Открыл левый фланг, поставил под огонь…

Под ураганным огнем противника я стал поспешно прикрывать левый фланг своих войск.

— Вот так, — сказал дядя, — вот так. Хотя ты пока что только полководец медных гильз, это может пригодиться…

— Саша! — крикнула мама из другой комнаты. — Чай остынет! И племянника тащи…

Дядя Саша легко выпрямился, и я в который раз залюбовался его ростом, гимнастеркой в портупее и красными металлическими кубиками в уголках петлиц.

— Есть пить чай! — сказал он и кивнул мне: — Айда.

Я вскочил, отряхнул с живота пыль, вытер нос и с черным деревянным орудием в руке пошел за ним.

Мне было приятно, что он не высмеял моего увлечения, и даже «полководец медных гильз» звучало совсем не обидно. Отец и мама смотрели на мои битвы с улыбкой, а военный человек, можно сказать, поощрил.

Игра с гильзами затянулась лет до двенадцати. Я читал «Дон Кихота» и «Овода», Пушкина и книгу о Микеланджело, а потом вдруг хватал орудие, вкладывал спичку и…

И начинались бои…

Настоящая война оказалась тяжелой и беспощадной. Из пушек вылетали не спички, на землю падали не медные гильзы. Горели города, легла под гусеницы танков рожь, погибло очень много людей.

Но отцы и братья тех мальчишек, да и сами мальчишки, игравшие когда-то в военные игры, победили врага.

Когда-нибудь не будет войн. Это очень плохо, когда погибают люди, рожденные жить. Когда-нибудь… Но война еще может быть, вы слышите, мальчишки, — может быть!

И, честное слово, нет ничего плохого в том, что вы вырезаете из досок автоматы, расставляете на полу гильзы и отчаянно хотите стать храбрыми солдатами.

1963

Москвич

Ленька стоял на кончике «дрыгалки» и раскачивался.

Длинное, рубленное из целой сосны весло, предназначенное для управления плотом, упруго приподымало и опускало его. Вот Ленька сделал резкий толчок, «дрыгалка» достигла верхней точки, и сомкнутые Ленькины ноги оторвались от нее. Метра на четыре взмыл он в воздух, раскинул руки и головой, как дробинка, врезался в воду.

— Сильно́! — ахнул Гаврик, сидевший на краю плота.

За Ленькой, быстро переставляя ноги, вышел Вовка, раскачался, и «дрыгалка», как катапульта, послала его в воздух. Летел он не так красиво, как Ленька, врезался в воду с другим звуком, и ноги его немного раскинулись.

— Ничего, — сказал Гаврик.

Потом по «дрыгалке» пошел я. Я шел и думал, как бы не шлепнуться животом. Ноги в полете надо было закидывать слегка назад, а это не всегда получалось.

Я похлопал себя по животу, раскачался и почувствовал — лечу. Но и в воздухе билась одна мысль: только бы головой!

Я пошел вниз и стал заламывать вверх ноги. Шлепнулся и по звуку понял — неважно. Да и живот, слегка отбитый ударом об воду, побаливал.

Я плыл к плоту и думал: промолчал на этот раз Гаврик или сказал что-нибудь? Лучше бы промолчал.

Когда я взобрался на плот, на «дрыгалке» уже раскачивался следующий…

— Москвича видал? — вдруг спросил у меня Ленька.

— Какого москвича?

— Да того, что вчера к Гореловым приехал. Белобрысенького.

— А он правда из Москвы?

— Ну да. Еще во двор не выходил. Давайте позовем его.

— Давайте, — согласился я, но никак не мог представить, как это можно самому пойти к незнакомцу и вытащить его во двор.

Для Леньки же это было пустяком.

Натянув на мокрые тела майки, кое-как выжав трусы, мы помчались по крутой тропинке вверх, на Успенскую горку — Успенку, как мы ее звали, где у старинного «губернаторского» сада стоял наш коммунальный дом.

Ленька все время распространялся о сальто-мортале — прыжке со сложным перекрутом через голову, а я думал о москвиче.

Есть же такие везучие люди — живут в Москве!

Хоть бы раз побывать там. Пройтись по Красной площади, увидеть в Мавзолее Ленина, постоять на старинной брусчатке, а потом сесть в метро и поехать к площади Маяковского: говорят, из всех подземных станций она самая лучшая — стальными радугами встают ее колонны…

После обеда мы собрались во дворе. Вдруг Вовка зашептал:

— Смотрите, вышел…

Мальчик в черных брюках навыпуск и белой безрукавке похаживал по тротуару. На голове его красовалась четырехугольная, расшитая золотом тюбетейка. Держался он неуверенно.

— Сейчас я приведу его! — Ленька побежал к москвичу.

Не знаю, о чем Ленька говорил с ним и как знакомился, только через несколько минут он привел к нам москвича.

— Знакомься, — сказал Ленька, — это мои товарищи. Будем дружить.

— Будем, — подтвердил москвич