На бывшей Жандармской - Нина Васильевна Цуприк
— Не умею, — сознался мальчик, невольно завидуя цирковой ловкости своего нового знакомого.
— Как тебя зовут? — уже серьезно поинтересовался Ахмет и шлепнул по земле ладошкой, приглашая сесть.
— Федор, — ответил тот, усаживаясь рядом.
— А, Федорка, понимай! Читать умеешь? Миня книжка есть! — Ахмет полез за пазуху и вытащил томик Конан-Дойля, завернутый в тряпицу.
— Хороший человек подарил! Читай, пожалста: Шарлахомса!
— Его отец книжку-то тебе дал, Федюнькин, — пояснил с конца ряда Тюнька. — Мы ее все читаем.
Федя смотрел на книжку и не мог оторвать глаз от ее радужной обложки, кое-где припачканной ваксой. «Так вот кому отец подарил его книжку! Чужому парнишке», — с обидой думал он.
Ахмет понял его. Он погладил переплет книжки, будто прощаясь с нею, стер пальцем некоторые пятнышки и протянул с ослепительной улыбкой:
— Твой книжка? Бери, пажалста…
— Нет-нет, — замотал головой Федя. — Мне еще купят.
— Тогда читай…
Читал Федя медленно, водя пальцем по строчкам. Ахмет нетерпеливо ерзал на своей скамейке, крутил головой, щелкал языком и приговаривал:
— Так-так, читай! Якши — хорошо!
Притихли чистильщики и тоже заслушались. А Панька подошел поближе, присел на корточки. Шерлок Холмс для них был пока единственным знакомым книжным героем, а поэтому и самым любимым. Эта первая книжка оказалась ярким лучиком в нелегкой жизни мальчишек.
Они так увлеклись, что не заметили, как подошел новый клиент и поставил на ящик Ахмета ногу в хромовом сапоге.
— Так-так, поймал плохой человек! — торжествовал Ахмет.
— Ты что, нехристь? Не видишь, что ли? Для чего тут сидишь? Я т-тебе покажу! — раздался грубый окрик, и Ахмет чуть не свалился со скамеечки от сильного удара в ухо. Тихонько охнув, он схватил свои щетки. Руки привычно заработали.
— У-у, шайтан злой, — проворчал Ахмет, когда клиент, сверкая начищенными сапогами, скрылся за углом. Левое ухо мальчика было вишнево-красным.
Федя сидел ошеломленный с раскрытой книгой на коленях. В обидчике Ахмета он узнал Виктора Катрова, который жил напротив, в большом доме. Виктор был сыном жандармского вахмистра, старшим братом Васьки и таким же красавчиком. Он совсем недавно надел юнкерский мундир, с тех пор перестал узнавать соседей.
— Вот окаянный! За что он тебя? Да еще нехристем обругал…
— Все так говорят: татарин я, — грустно вздохнул Ахмет.
— А ты бы не поддавался.
— Нельзя, Федорка, терпеть нада… Кушать-та нада…
Феде с той поры все хотелось сделать для Ахмета что-нибудь хорошее.
— Завтра в лес поедем! На речку! И ты с нами! На лошади! — сообщил Федя, подбегая к углу станционного забора.
— Папа-мама ругать будут? — не поверил Ахмет.
— Не будут! Папа сам тебя зовет. Пойдем к нам — узнаешь.
— Мала-мала погоди. Чугунка придет, люди приедут. Чистить-та нада…
* * *
…Отец на ноге качал младших ребят Марийку и Сережу, когда в дверях появился Федя.
— Я Ахмета привел, — заявил он, пропуская гостя вперед. Но тот остановился у порога, смущенно топтался, держа под мышкой ящик со своим инструментом.
— Здравствуй, хлопец. Проходи, — приветливо встретил Ахмета Иван Васильевич. — Как поживаешь?
— Здрастуй, здрастуй!.. Якши-хорошо!
— Умывайтесь и за стол. Ужинать будем. Федор, проводи-ка гостя к рукомойнику.
— Мы с тобой из одной чашки будем есть. Ладно? — предложил Федя, подавая Ахмету розовое духовитое мыло.
— Одна чашка?! — не поверил тот. Не бывало еще такого, чтобы он ел с русскими из одной чашки. Где и кормили иногда из жалости, либо за услугу, то старались подать в самой бросовой посудине, которую сразу же выкидывали на помойку. Добрую посудину после некрещеного татарина шпарили кипятком, словно в нее попала зараза. А тут из одной…
Ахмет сидел степенно, ел медленно, словно исполнял торжественный обряд. Потом вылез из-за стола и засуетился возле своего ящика:
— Хозяин, давай почистим… А? Деньга не нада! Нет!..
— Что ты, дорогой? Я не хозяин, не господин, такой же рабочий. И сапоги себе чищу сам. Ну-ка, погляди на мою работу. Блестят? — Иван Васильевич протянул к свету ногу.
Ахмет серьезно и придирчиво оглядел сапог, колупнул кое-где ногтем и одобрительно кивнул головой:
— Якши-хорошо! — потом отвесил поклон и заторопился домой.
— Погоди-ка, — остановила его Федина мама, Александра Максимовна, и протянула сверток: — Возьми гостинцев. Домашних попотчуешь.
— Гляди, не проспи завтра. Мы рано поедем, чуть солнышко, — наказывал Федя, провожая гостя до угла.
— Ахмет не проспит! Он встанет раньше солнышка!..
С самоваром на речку!
В Петров день рано утром по всему околотку заскрипели калитки и ворота. Из ворот выезжали подводы, груженные походным скарбом — корзинками с едой, чугунами, подушками и одеялами. Среди поклажи поблескивали медные самовары. На каждой телеге болтала ногами орава ребят.
Любители березового леса, особенно пешие, начали раньше сворачивать с дороги. Березняк был плотный, тенистый и подступал к самым окраинам рабочих поселков. Конные продолжали путь: стоило из-за двух верст лошадей запрягать.
— Благодать-то какая! Не нарадуешься, — проговорила Александра Максимовна, когда по обе стороны дороги замелькали коричневые стволы высоченных сосен. Всюду курчавились голубые дымки костров, фыркали стреноженные кони, пиликали гармошки.
— Якши-хорошо! — отозвался Ахмет, с удовольствием вдыхая густой запах смолы и папоротника. Он сидел рядом с Федей в чистой косоворотке.
— Тпрру-у, приехали. Здесь и разобьем свой табор. Место, что надо, — заводской коновозчик, рыжеволосый дядя Аким, остановил своего Воронка на небольшой поляне. Невдалеке сквозь густые кусты и деревья сверкала на солнце прохладная речная гладь.
Александра Максимовна сразу же принялась хлопотать.
— Ребята, за шишками для самовара! Кто больше наберет, тот молодец, — скомандовала она. — А ты, Ваня, зачерпни-ка водички.
Иван Васильевич сидел в тени, поджидая Акима Ивановича, который треножил распряженного Воронка.
— Вот неугомонный человек: отдохнуть не даст, и здесь всем дело найдет, — шутя проворчал Иван Васильевич, направляясь с ведерком к реке.
Кому не хочется быть молодцом! Ребята разбежались по лесу. Сосновых шишек на земле валялось видимо-невидимо, на тысячу самоваров. Даже маленький Сережа с пыхтением складывал в подол задранной до подбородка рубахи.
— Все молодцы. Теперь хоть до вечера чаи распивай, — похвалила своих помощников Александра Максимовна и принялась раздувать сапогом самовар. Аппетитно потянуло смоляным дымком.
— А где папа? — спросил Федя, оглядываясь.
— На речке. Где ему больше быть, — отозвался дядя Аким.
— Сапог я с него сняла, так он босиком убежал. Хлебом не корми, только бы с удочкой на речке посидеть. Ваня! Самовар на столе! — крикнула в сторону реки Александра Максимовна.
«Столом» была снятая с телеги кошма и постеленная в тени на ровной
