Король цирка - Дьюла Круди
Миклош внял отцовским наставлениям и решил стать примерным сыном. А чтобы доказать серьезность своих намерений, он больше не лазил по заборам и не забирался в дом через окно, а пользовался входной дверью.
Бела Винцехиди заметил в нем эту перемену и тут же сделал вывод:
— Храбрость человеческая небеспредельна. Достаточно один раз упасть, чтобы стать трусом. Господин Буго, не помните, какой классик это сказал?
— Боюсь, что никакой, — рассеянно отозвался гувернер. — По-моему, чем чаще человек падает, тем проще ему потом подниматься. Опасности и беды закаляют характер.
Дядюшка Мартонфалви, слышавший этот разговор, одобрительно кивнул:
— Вы правы, дружище Буго. Я бы только добавил, что великие испытания и битвы точно так же закаляют мужской характер, как огонь закаляет сталь. Когда наш славный генерал Дамянич повел солдат в штыковую атаку, никто не повернул обратно. Мы должны помнить об этом и, какие бы испытания ни выпадали на нашу долю, всегда смело, без страха двигаться к намеченной цели!
Глава четвертая, в которой мы видим, как много усилий прилагает наш герой, чтобы стать прилежным учеником, и чем это заканчивается
Очень скоро Миклош осознал, что все его старания ни к чему не приводят. Не лезли ему в голову никакие науки. Напрасно просиживал он над учебниками до глубокой ночи. Когда ему казалось, что он уже выучил урок, выяснялось, что он забыл начало, а вернувшись к началу, обнаруживал, что из памяти напрочь вылетело то, о чем шла речь в середине и в конце.
— Нет, не выйдет из меня ничего путного! — вздыхал он и, отложив учебники, отправлялся спать. Но и во сне его одолевали горестные мысли о недоказуемых математических теоремах и неподатливых задачках по физике.
С этого года братья учились в кальвинистской гимназии Дебрецена[7] и снимали комнату в маленьком домишке сапожника Петера Сюча. Еще одну комнату занимали Бела Винцехиди и его гувернер Пал Буго. Сам хозяин ютился в ветхой деревянной пристройке, где с утра до вечера чинил сапоги, ставил набойки, латал прохудившиеся туфли. Работы у него было вдосталь. Во всех окрестных домах жили приезжие гимназисты, которые очень быстро снашивали свою обувь. Новую они приобретать не могли ввиду скудости кошельков, поэтому им приходилось регулярно отдавать в починку старую.
В то время как Миклош безуспешно маялся над учебниками, Янош с необыкновенной легкостью усваивал весь учебный материал. Он обладал феноменальной памятью и все однажды прочитанное знал наизусть и мог пересказать слово в слово. Преподаватели восхищались способностями Яноша и ставили его в пример всем гимназистам. А о его брате упоминали, когда надо было пристыдить двоечника.
— Ты тоже, как и этот сумасброд Миклош Касони, намерен пойти в скоморохи?
Каким-то странным образом вся гимназия узнала о неудачной попытке Миклоша поступить в цирковую труппу. Скорее всего, об этом проболтался Бела Винцехиди. И гимназисты между собой уже называли Миклоша не иначе как «этот комедиант Касони». Ни у кого и мысли не возникало оценить по достоинству его силу и ловкость, проявленные в тот злополучный день.
Временами «этот комедиант Касони» горько вздыхал:
— Вот непруха-то какая! Еще три месяца назад я бы искупал нашего друга Белу в самой грязной луже. Но сейчас уже нельзя.
Это «сейчас уже нельзя» до крайности удручало Миклоша. Он печально отводил взгляд от высоких заборов, попадавшихся ему на пути, а при виде стены, по уступам которой кроме него могла бы залезть наверх разве только кошка, сразу переходил на другую сторону. А когда гимназисты на переменках затевали во дворе веселую возню, которая нередко заканчивалась массовыми потасовками, спешил уединиться в аудитории, опасаясь, что если его застанут во дворе, то по старой памяти сочтут зачинщиком.
Господин Маглоди, учитель физкультуры, знавший Миклоша еще по сельской школе в Ньиришаше, теперь постоянно недоумевал, силясь понять, что произошло с его любимым учеником. Как будто утратив былые навыки, Миклош неуклюже карабкался по шесту, а спустившись, жаловался на головокружение. Упражнения на брусьях и вовсе давались ему с трудом: он то и дело срывался и падал, хотя прежде в этих упражнениях ему не было равных.
И в один прекрасный день терпение господина Маглоди лопнуло. После урока он взял Миклоша за руку и отвел в учительскую.
— Послушай, Касони, — начал он, когда они остались вдвоем, — я всегда к тебе хорошо относился. Ты знаешь, что я всякий раз заступался за тебя, когда тебе грозили большие неприятности из-за твоего озорства, и мне хотелось бы знать, что с тобой стряслось. Почему ты ходишь как в воду опущенный и из тебя подчас слова не вытянешь? Что случилось?
— Ничего, — пробормотал Миклош. — Все в порядке.
— Да перестань! — отмахнулся учитель. — Я же вижу, что у тебя на сердце кошки скребут. И напрасно ты пытаешься скрыть это от меня. Говори же! Может, я сумею тебе помочь.
— Никто мне не сможет помочь, — грустно ответил Миклош. — Я уже ясно вижу, что зря корплю над учебниками. Не могу я усвоить все эти науки. Так, видать, дураком и помру…
— Ну-ну! Не стоит так отчаиваться, голубчик. Прилежание всегда в итоге приносит свои плоды. Надо только иметь терпение. Яблоко не сразу созревает на ветке — для этого требуется время. И нужного результата сразу не добьешься, но он обязательно будет. А я уж позабочусь о том, чтобы твое усердие оценили по достоинству.
— Спасибо, господин учитель. Скажите, пожалуйста, заодно и моему отцу, когда он приедет, что я сдержал обещание и налегаю на учебу.
В сочельник, когда уже начинались зимние каникулы, по традиции выдавали табели успеваемости за первое полугодие.
В этот день в самой большой аудитории царила торжественная атмосфера. По всему залу составили в дополнительные ряды длинные скамейки, на которых сидели вперемешку учащиеся младших и старших классов. Те, кому не хватило места, стояли вдоль стен.
Старший наставник, господин Баранья, поднявшись на кафедру, окинул собравшихся хмурым взглядом и приступил к делу. Для каждого, кто подходил к нему за табелем, у него находились какие-то замечания. Он никем не был доволен и высказывал порицания даже отличникам. По его мнению, и их успехи в учебе были недостаточными.
Несчастный Миклош Касони сидел в заднем ряду и, нервничая, грыз ногти. Что же в таком случае господин Баранья скажет ему, если вообще что-нибудь скажет?
Наконец в аудитории прозвучало:
— Миклош Касони!
Миклош на негнущихся ногах приблизился к кафедре. Старший наставник мрачно уткнулся
