Руки вверх, Ваше Величество! - Николай Мизийски
— Я согласен. Циркачи редко называют себя своими настоящими именами.
Крум предложил назвать ее сеньоритой Воронитой. Жора сразу же согласился. Артистка тоже приняла предложение без возражений. Только я колебался две-три секунды: «А что, если танцовщица Хуанита подумает, будто этим именем мы намекаем на нее? А что, если это для не прозвучит издевательски?» Но я решил не защищать неприятельскую сестру и потому улыбнулся благосклонно:
— Хорошо, но не придать ли ей более привлекательный вид перед тем, как начнем обучение? Жора, акварель есть?
— Есть.
Он принес целую коробку, три кисти и стакан воды. Каждый из нас умел пользоваться такими принадлежностями еще с начальной школы.
Черная сеньорита клюнула зеленую краску. Поняв, что это не еда, она разочарованно выплюнула все еще сухой кусочек и доверчиво предоставила себя рукам оформителей. Прежде всего на ее груди появились два красивых ряда золотых монист. Потом — широкая белая блузка с разнообразной пестрой вышивкой. Красной краски было мало — мы заменили ее оранжевой. Впрочем, и Воронита тоже продемонстрировала хороший вкус: она несколько раз клювом поправила Жорины каракули.
— Какая же ты капризная! — недовольно пробурчал он и стал красить хвост голубым и желтым. — Хоть бы сюда твой клюв не дотянулся!
Через несколько минут птица стала неузнаваемой, Краски из коробки пошли в ход в самых дерзких сочетаниях. Только черная краска осталась нетронутой, потому что была не нужна.
Если бы ворону могли увидеть обе учительницы-практикантки по рисованию, они лопнули бы от зависти.
— Кончили! — сказал Крум, отдуваясь, и вытер пальцы о рубашку. — Разве есть где-нибудь на земном шаре ворона красивее этой?
Сеньорита была такого же мнения. Застыв перед зеркалом с мечтательными глазами и открытым клювом, она не могла нарадоваться своей новой внешностью. Если бы она умела говорить, она похвалила бы нас: «Отлично, пионеры! Очень вам благодарна!» Но, не будучи еще обучена, ворона только кивала головой и делала реверансы.
— Мы ее расположили к себе, — улыбнулся Жора. — Теперь давайте приступим ко второму пункту. Кто начнет?
Крум сказал, что лучше начать мне, потому что я видел, как работают с попугаем в цирке. Его выбор был травильным, поэтому я не возразил и обратился непосредственно к разукрашенной ученице:
— Когда бы вы желали поговорить со мной, сеньорита Воронита?
Она взглянула на мое отражение в зеркале и, не поворачиваясь, ответила:
— Га-а!
Жора засиял от гордости и удовольствия:
— Слыхали? Она сказала «сейчас»![1].
— Не говорила она «сейчас». Она сказала «га»!
— Может быть, она говорит с сокращениями?
— Я не признаю никаких сокращений. Говорить надо ясно и полно. Что она, грудной ребенок, что ли?
— Ну попробуй опять! Да так, чтобы она повторила какое-то слово, а не придумывала его.
Я согласился. Может быть, Жора был прав. Иногда стоит прислушиваться к менее опытным, потому что они более внимательны.
— Эй ты! — сказал я птице уже не так любезно, как вначале. — Будешь собой любоваться после урока. А сейчас посмотри мне в глаза и повтори за мной медленно и ясно: «Добрый день»!
Не смутившись от моей строгости, ворона сказала:
— Га!
Крум вынул из кармана пиджака полбулочки.
— Устал, — объяснил он, — надо немного подкрепиться.
Я задержался взглядом на булочке, и тут меня осенила новая полезная идея:
— Накормить нашу ученицу! Забыли пословицу: «Голодная медведица не пляшет»? Так вот и наша голодная ворона не говорит по-болгарски!
Крум заколебался. Он знал, что я очень строг, но все же надеялся увильнуть.
— Давай-давай! — протянул руку Жора. — Искусство требует жертв. А мне-то каково каждый день жертвовать по целому часу на нотные тетрадки!
Крум печально склонил голову. Голос его звучал, как из-под подушки:
— Ничего не поделаешь… Я согласен…
Сначала сеньорита подумала, что мы шутим. Только для пробы она клюнула красновато-коричневую коробочку. Потом осмелела, дала нам знак положить булочку на стол и приступила. Видимо, она давно не ела, а может быть, у нее вообще был хороший аппетит. Особенно ей понравилась начинка: повидло с молотыми орехами. Ее действия не имели ничего общего с глаголом «проворонить». Чтобы легче проглатывать, она время от времени опускала клюв поглубже в стакан с крашеной водой и быстро поднимала голову, словно собиралась плюнуть в потолок.
Когда с завтраком было покончено, Крум поднял, наконец, голову и обратился к нам:
— Кажется, теперь моя очередь поговорить с Воронитой?
Мы ему разрешили. Своим самопожертвованием он этого заслуживал.
— Дорогая моя, — начал мой толстый друг, посматривая на остатки булочки, — после того как ты обрекла меня на голодание, не соблаговолишь ли в мою честь произнести «добрый день»?
Она молчала. Колебалась. Крум изъявил свое желание еще более нежно и пылко. Но и на этот раз не последовало никакого ответа. Только после третьего приглашения ворона не выдержала — вытянула шею и сказала:
— Га-а-а!
— Может быть, она не умеет говорить «р» и поэтому смущается? — высказал предположение Жора, но, очевидно, сам не поверил себе.
Мы подбирали слова, в которых этот звук не встречается: «легкая атлетика», «си-бемоль», «салат со шпинатом». Результат был тот же.
— Эй ты, ворона! — крикнул я раздосадованно. — Тебе не стыдно? Не совестно? Какой-то попугай только что приехал из Америки — и уже говорит по-болгарски, а ты, местная жительница, все гакаешь и прикидываешься балдой!
У меня появилось желание стукнуть ее коробкой красок, но вдруг возникла отличная идея:
— Жора!
— Да, шеф?
— Может быть, твоя подруга привыкла переваривать пищу под музыку, а уж потом ей захочется поболтать?
— Вряд ли, — промямлил Жора.
— Ты пробовал?
— Нет.
