Сусанна Георгиевская - Фея горького миндаля
— Здорово-о!
Когда он гаркнул «Здорово!», поднялись его широкие чёрные брови, сверкнули глаза и стали изо всех сил блестеть большие, частые зубы.
— Промазал, чёрт! — сказали ему.
— А будь оно трижды неладно! — загоготал Миша и повернулся спиною к Кате и папе. Он гоготал и дрыгал ногами. На ногах у него были серо-белые тапочки и розовые носки.
Катя и папа ждали.
Когда им немножечко надоело ждать, они притулились на лавочке около волейбольной площадки.
Миша играл в волейбол.
Солнце перекатилось на краешек неба; солнце стало просвечивать красным через деревья совхоза, залило дорожки между домов… Папа и Катя тихо сидели на лавочке.
Солнце шагнуло ещё пониже. Всё дрогнуло и ещё шибче порозовело, стало сладко пахнуть землёй. По Катиной ноге пополз жук. Ей жалко было тюкать его, он, должно быть, недавно проснулся — так лениво он полз по Катиному ботинку. Жук всё полз и полз.
А Катя и папа сидели на лавочке.
Над волейбольной площадкой ещё чуток покраснело небо. Всё вокруг лежало такое тихое…
Открылась библиотека. В библиотеку вбежала седая библиотекарша.
— Эй, вы! — сказала в окошко сердитым басом библиотекарша. — Или книги берите, или я закрою библиотеку.
Книги никто не взял. Но женщина не закрыла библиотеки, а пригорюнилась у окна.
Солнце шагнуло ещё пониже. Проехала бричка. В бричку была впряжена лошадь. Раз-два! — и бричка остановилась. Открылась и быстро закрылась какая-то дверь… Какой-то старик повесил на двери замок.
— Контору заперли, — сказал папа.
А земля старалась, нажаривала: она пахла всё волшебнее и волшебнее. Стало слышно тоненькое цвивирканье.
— Пусть всё горит огнём! — сказал папа и прочесал себе пятернёй волосы.
На волейбольной площадке орали и пререкались.
— Да что же это такое?! — вдруг изумился папин товарищ Миша. — Дорогой!.. Золотой!.. Чего ж ты сидишь как маленький?! Я проиграл. Поду-умай!.. Действительно, пусть всё горит огнём!..
И не успел он это сказать, как всё вокруг и на самом деле как будто бы загорелось огнём: быстро-быстро стало садиться солнце.
Катя, папа и Миша пошли по большой дороге и вошли в большущий красивый дом. Там стоял телевизор и вёдра, наполненные водой. В воде отражались окна и занавески.
Дома был Мишин брат, которого звали Костей. Он читал книгу — должно быть, боялся сердитой библиотекарши.
— Есть чего-нибудь пожевать? — справился Миша у своего брата. — Ко мне приятель с ребёнком… Завтра её с собой прихвачу к крёстной.
— Обследуем холодильник, — коротко предложил Костя.
И они быстро выставили на стол всё, что было внутри холодильника.
— Хлебца! — сказала Катя.
— Она верно подметила… Хлеба нет.
Все принялись молча закусывать. Папа вежливо ел сметану; он ел её так осторожно, как будто бы у него разболелись зубы. Только Катя не успевала есть. Она смотрела на Мишу и Костю.
Как быстренько они отодрали ножки от жареной курицы!
— А ну-ка на соревнование… — предложил Костя.
— Принимаю! — ответил Миша своему брату.
И они вступили в соревнование: отодрали у курицы два розовых крылышка.
— Чья взяла? — спросил Миша.
— Рэпэтэ! — сказал Костя.
— Чего?
— Рэпэтэ!! «Повторить» по-французски, — ответил Костя.
— Это-о-о же на-адо! Так быстро сожрать всю курицу, — изумился папа.
— Игра природы, — ответил Миша.
Но тут в дом вошла какая-то женщина и принесла коромысло. На коромысле поблёскивали два ведра.
Она поглядела на стол и спросила строго:
— Где курица?
— Всё так и было, мамаша, — ответил Костя. — Не видели мы вашей курицы.
— Это что ж выходит?.. Что вы, ослепли? — скапала мать.
— Мамаша! Не было здесь никакой курицы! У вас склероз, — огорчился Миша.
Старуха забеспокоилась, подошла к холодильнику… Потом внимательно оглядела комнату, как будто курица была мухой… Подошла к столу, молча уставилась на пустую тарелку.
— Так всё и было, — подтвердил Миша. — Вот… Пустая тарелка.
Мать совсем растерялась.
— Не было курицы, — мягко подхватил Костя. — К врачу бы вам обратиться, мать!.. От склероза у вас пылает вся голова!..
— Пошли, — позёвывая, скапал Миша и обернулся к папе: — Там меня, понимаешь ли, Ленка ждёт… На миндальном участке. С отцом приехала. С Рихтером. Знаешь Рихтера из ботанического?.. Ну, не может быть, чтоб не знал! Рихтер… Ну, Рихтер — батька сладкого миндаля! Ленка едет завтра с нами на грузовике, так надо с этой прелестной чертовкой Ленкой условиться… Проспит. Она здорова спать.
— Вы мне голову задурили, но я вам не какая-нибудь скаженная! — вдруг заорала мать. — Тут была курица! Я её жарила нынче утром на сковородке. Вот!.. Немытая сковородка.
— Мамаша, это ж пустое! — ответил Миша.
— Мне очень стыдно, мама, вас попрекать, — подхватил Костя, — но нет у вас никакого масштаба!..
— Молекула, а не курица, — горестно сказал Миша.
— Вы меня не заговаривайте! Я вам техникумов не кончала… Где хоть кости от этой курицы?.. Пожалейте! Скажите за Христа ради!..
— Как это — где?.. А Балкан? Вы забыли, мама, что собака — самый первый друг человека… И выходит, будто кура вам дороже родных сыновей!
— И дороже друга, хранителя очага, — подхватил Костя.
— Скоро мне отбывать в армию, — жалостливо сказал Миша, — и тут-то вы, мамаша, опомнитесь, заголосите: «Сы-ыночек! Ро-одимый!.. А ведь я ему пожалела курицу!..»
Глава VII. Рихтер
Участок культурного миндаля был издалека похож на приподнятый над землёй квадрат. Когда они подошли поближе, сделалось видно, что это деревья, но их верхушки как бы сливались в сплошную пухлую крышу.
«Что это такое?» — подумала Катя. И с головы у неё сейчас же слетела панама.
— Приступим! — весело сказал папа, поднял с пыльной дороги Катину шляпу, встряхнул её, немножко подул и напялил Кате на голову. — Какая, однако, того… красота! — восхищался папа. — В жизни такого не воображал!
Он удивлялся, глядел на деревья цветущего миндаля, а с Катиной головы тем временем снова слетела шляпа.
— Ничего! Сейчас мы её пристроим, — бодро объявил папа и быстро-быстро нахлобучил изо всех сил Кате шляпу-панаму на самый лоб, пониже бровей.
Наступила ночь. Катя неподвижно сидела под шапкой ночи на руках у своего папы.
— Что-о-о?! — услыхала она над собой сердитый и грозный голос. — Гражданин! Сейчас же наденьте ребенку шляпу как следует.
Кто-то выхватил Катю из папиных рук.
— Кротчайший ребёнок! — сказал над нею сердитый голос.
— Меня зовут Катя, — быстро сказала Катя.
— А меня, понимаешь, Рихтер.
— Такого имени нету.
— А вот и есть! Кого хочешь спроси, я — Рихтер. Рихтер. Ты поняла?
Катя ответила, что поняла.
— Что с твоей шляпой, дитя моё разнесчастное и потерянное?..
— Ничего такого, — ответила Катя.
— Ты ангел, — вздыхая, сказал он ей. Он был сильно высокий, очень сердитый и очень белый. В белом костюме, белых туфлях, с белой-белой растрёпанной головой… Рядом с ним стояли другие люди, но доходили ему до плеча. Только Катя одна возвышалась над его пушистой седой головой. Она была совсем близко от белых шатров из соцветий цветущего миндаля.
Рихтер снял с ее головы панаму, вздохнул и сказал:
— Неблагоприятное для тебя создалось положение, дитя. Ты настрадалась. И натерпелась. У тебя растянулась резинка. Твой отец — шляпа.
— Нет! — ответила Катя.
— Красиво, — ответил Рихтер. — Красиво и хорошо. Никогда не давай наступать на горло родному отцу… Даже если он, скажем, не совсем прав. — И, вздохнув, он сделал на старой резинке два узелка. — Теряться не надо! Никогда не надо терять головы, ни при каких обстоятельствах. Поняла? А с другой стороны, не надо молчать. Желательно не поддаваться… Ясно? Чуть что — позови Рихтера. Нет положения, из которого Рихтер не найдёт выхода… Кто я такой?..
— Рихтер.
— Очень верно, Катя. Ты удивительный человек.
Панама прочно сидела на голове у Кати. Осторожно, всё ещё не смея поверить себе, она легонько приподняла голову. И приоткрыла от удивления рот…
— Что это, Катерина? — торжественно сказал Рихтер. — Вот то-то? Это — миндаль. Ты когда-нибудь ела миндаль?
— Нет! (Катя ни разу в жизни не ела деревьев.)
Человек, которого звали Рихтер, лукаво вытащил из белого кармана белой своей одежды продолговатый, нежный орешек.
— Ну?! Нажимай.
Она нажала на шкурку ореха… Шкурка тут же начала шелушиться.
— Тонкокорый!.. Осенью каждая ветка этих деревьев будет в таких орешках. Я приглашаю тебя отведать.
— Ладно, — сказала Катя.
