Елена Попова - Удивительные приключения мальчика, который не называл своего имени

Я никогда раньше не летал на самолете… Вначале еще ничего, но когда самолет оторвался от земли, я очень испугался и вцепился в подлокотники. Бородач бросил на меня насмешливый взгляд:

— Что, это тебе не под потолком болтаться?

Я хотел ему ответить, но сдержался. Если мы начнем ссориться уже сейчас, что будет потом? Когда самолет набрал высоту, я успокоился. Мы летели над облаками, залитыми солнцем, как будто плыли по белому воздушному океану. Это было очень красиво. Просто здорово. На Бородача напала охота разговаривать. Он что-то все говорил, говорил, но я его не слушал, смотрел из иллюминатора на этот сверкающий белый океан, на синее прозрачное небо и все. В моих «путешествиях» все было как-то иначе. Он взял мне сок, а сам пил коньяк. Мне кажется он весь полет пил коньяк и все время разговаривал. Я смотрел на облака, пока не заснул, а когда проснулся, облаков уже не было, а под нами были горы и так это они были видны, такой прозрачный воздух, что просто не верилось. Мы долго летели, я засыпал и просыпался, а мы все летели. Прилетели ночью. Вышли из самолета в теплый, душноватый воздух. Мне он показался почему-то, как чай. Мне он показался прекрасным. Мы были в Индии.

Я так хотел спать, что мне было все равно, где мы заночуем, лишь бы добраться до постели. Но утром, когда я проснулся, я был удивлен. Понятно, я и не рассчитывал на какой-нибудь пятизвездочный отель с бассейном. Один раз мы с мамой ездили в дом отдыха «Высокий берег», жили вдвоем в одной комнате, со сломанным телевизором и холодильников с отломанной дверцей, но и там, поверьте мне, был просто дворец. А тут… Я был один — Бородач куда-то ушел. Лежал в грязной постели, расстеленной на матрасе, брошенном прямо на пол в комнате с обшарпанными стенами, напротив моей была разложена еще одна постель, на таком же матрасе и тоже грязная. Думаю, там спал Бородач. Когда я встал, прямо по моей постели пробежала маленькая ящерица и исчезла в трещине между стенкой и полом. Там кругом были щели. В углу была раковина, я отвернул кран — тонкой струйкой полилась ржавая вода. Окно было небольшое и высоко расположено. Я поднялся на цыпочки и выглянул — видны были только какие-то крыши. Небо над ними — белое. В это время пришел Бородач.

— Что? — закричал. — Не нравится? По одежке протягивай ножки! Нам еще ехать и ехать! — и бросил мне пакет из Макдонольса. — Этим будешь питаться. Что б к местному не притрагивался. Расклеишься, я тебе не детский врач.

Я не люблю гамбургеры. Когда я был помладше и ныл, чтобы мать пошла со мной в Макдональс, она фыркала и говорила: «Подумаешь, котлета!» Когда я первый раз там все-таки побывал, я абсолютно разочаровался, наверное, вспомнил мамино: «Подумаешь, котлета!» Так что я только надкусил этот гамбургер и положил обратно в пакет.

— Ну, как хочешь, — сказал недовольно Бородач. — Другой еды не будет. Да для любого нормального ребенка это же пища богов!

Я хотел сказать, что я не ребенок, но опять сдержался.

Мы долго ехали на такси. Были улицы настолько забитые народом, что машина ехала медленно-медленно, а к окнам прилипали темнокожие мальчишки и корчили мне рожи. Во время моих «путешествий» меня среди людей как бы и не было, я шел сквозь толпу, а толпа шла сквозь меня. А тут мальчишки корчили рожи именно мне. Это было совсем другое ощущение. Потом мы приехали в другую часть города, где было меньше людей и больше машин, и на одной из улиц, у одного из домов остановились. Бородач расплатился с таксистом и вынул из багажника наши вещи — свой чемодан и мою спортивную сумку. И я обрадовался, что в ту ужасную комнату мы больше не вернемся. Мы позвонили и вошли во двор, навстречу из дома вышел невысокий, смуглый человек в очках, в обычном костюме и заговорил с Бородачом по-английски. Я плохо знаю английский, учусь в самой обычной школе без каких-то там уклонов, но одну из первых фраз, которые сказал Очкарик после всех этих хелоу и гут монин, я понял, он спросил — это тот мальчик? «Да, — ответил Бородач тоже по-английски. — Это тот мальчик.» Мы вошли в дом, прошли как бы сквозь него и вышли с другой стороны в маленький дворик. Там была типа беседка. Такой навес.

— Хочешь есть? — спросил Очкарик по-русски.

Я очень удивился. Тогда он сказал, что учился в Москве, в институте Патриса Лумумбы и знает русский язык, только немного забыл.

Он повторил вопрос. Возможно, я бы и поел чего-нибудь… Но посмотрел на Бородача и отказался.

— Расскажи ему все, что ты рассказывал мне, с самого начала. Только говори медленней, — сказал Бородач. — Чтобы он врубился.

И я стал рассказывать все с самого начала, как купил книгу Учителя, как однажды оказался под потолком в своей комнате и смотрел на себя, лежащего на кушетке, сверху. Короче, — все, все. Свою встречу с Учителем, как бежал за ним по улице, а потом нашел в библиотеке. В городе, который трудно описать словами. Когда я закончил, наступило молчание. Очень долгое и напряженное. Я видел, как на лбу и носу Очкарика выступили капельки пота. Бородач вынул мое семечко, которое хранил в маленьком целлофановом пакетике, и показал Очкарику. Они долго его разглядывали. Потом Бородач положил семечко обратно в пакетик, и они опять замолчали.

— Надо, чтобы он с «ними» встретился, — сказал, наконец, Очкарик. — И сам все рассказал.

И они стали обсуждать, как лучше это сделать — чтобы я с «ними» встретился. Под «ними» они имели в виду учеников, которые по-прежнему жили в ашраме Учителя. Очкарик подзабыл русский, а Бородач, насколько я понял, подзабыл английский. Так что обсуждение шло на двух языках и очень бурно. Они жестикулировали и даже повышали голос. Решили, наконец, что мы с Бородачом поедем на поезде, а Очкарик выедет на машине на два дня позднее и присоединится к нам уже на месте, потому что у него здесь неотложные дела. Он предложил и нам выехать с ним на машине, а два дня, пока он будет делать свои дела, пожить в гостинице. Но Бородач не согласился и все повторял, что приехал в Индию не для того, чтобы сидеть в гостинице. Я вспомнил нашу «гостиницу» и тоже ничего не имел против.

Когда Очкарик проводил нас через дом во внутренний дворик, я заметил в глубине двух женщин и девочку, все в национальной одежде. Когда мы шли обратно, женщин уже не было, а девочка стояла прямо на нашем пути. Она поклонилась нам и отошла в сторону.

— Это моя дочь, — сказал Очкарик. — Возможно, я поеду вместе с ней.

Девочка была, наверное, моей ровестницей, а может и немного постарше. Она была очень красивая. Таких красивых девочек я еще не видел. Она посмотрела на меня весело. На лбу у нее, над переносицей была нарисована красная точка. «Я в Индии!» — подумал я с восторгом.

Мы ехали на двух поездах. В первом — занимали целое купе. Я ел свои гамбургеры, пил чай и смотрел в окно, а Бородач решал кроссворды, их у него была целая книжка. Между собой мы почти не общались. Бородач как бы поставил между мной и собой стену. А может, он был просто замкнутым человеком, и такие отношения у него были со всеми. Вначале мне было тяжело и даже неприятно, но потом я решил, что так даже лучше. Каждый сам по себе. Нет положения, в котором нельзя было бы найти лучшую сторону. Я ехал себе спокойно и думал обо всем понемногу — об Учителе, моем классе, матери, девочке с красным пятнышком над переносицей…

Второй поезд был совсем другим, никаких купе там вообще не было, зато людей множество, они тесно сидели на скамейках и стояли в проходах. В основном индийцы, белых я видел немного, видел даже одного негра. Этот поезд часто останавливался и подолгу стоял. Люди входили и выходили. Мы ехали на нем всю ночь. Было душно и жарко, а воздух спертый, даже не смотря на то, что были открыты окна. Я так и спал, сидя. А точнее, и спал, и не спал. В таких условиях — поспи! И в один из таких моментов я вдруг «проскользнул» к Учителю.

Я стоял у входа в кафе-мороженое, а Учитель как раз из него выходил.

— А… — заметил он. — Это ты?

— Мы едем в ашрам, в поезде… — «сказал» я.

— Хорошо. Ты с… — Учитель назвал Бородатого по имени.

— Да, — ответил я.

— Никогда не отправляйся ко мне, если вас только двое. Не доверяй ему. Часть тебя, остающаяся на Земле, беззащитна. А он полон низких страстей.

— Хорошо, — сказал я.

В поезде было ужасно жарко, а из дверей кафе-мороженого несло приятной прохладой, мне вдруг дико захотелось мороженого.

— Не сейчас, — сказал Учитель. — Возвращайся.

Я очнулся и открыл глаза, — на меня пристально и напряженно смотрел Бородач.

— Где ты там витаешь? — спросил он нервно. — Стащат сумку, а ты и не заметишь как.

Рано утром мы вышли на маленькой станции. Место было такое дикое, убогое и замусоренное, что и говорить не о чем. Убогое, замусоренное. Разве что индийское. Это интереснее, но все-таки… Даже поезд стоял там совсем недолго. Мы только спрыгнули и он поехал. Бородач нашел раздолбанную машину со старым индийцем за рулем, долго торговался на своем ужасном, вороньем английском, и мы дальше поехали. Дорога была плохая, нас так трясло, это не передать — прямо какие-то американские горки. Я думал, меня укачает, но как-то обошлось. Потом мы еще долго шли пешком по тропинке через лес, тропинка шла вверх — начинались горы. Я очень устал, просто задыхался. Я подумал, лучше бы мы подождали Очкарика в гостинице, даже такой страшной, как та, в которой мы ночевали. А потом подумал, что раз Бородач предпочел этот вариант, значит мое общество ему приятнее, чем общество Очкарика. Короче, этого Очкарика он терпеть не может. На него похоже. Я начал отставать. Бородач остановился, раскрыл чемодан и вынул белую одежду. Он переоделся сам и заставил меня тоже одеть какую-то белую хламиду.