Лидия Чарская - Юркин хуторок
Но Митька, как говорится, и в ус себе не дул на эти слова Май. Попав раз в жизни за барский стол, где подавались такие вкусные вещи, он забыл обо всем.
Когда после супа подали котлеты, и Евгеша, раскладывавшая вместо отсутствующей нянюшки порции по тарелкам, поставила тарелку с жарким перед Митькой, тот попросту, без затей, схватил котлетку с тарелки руками и тотчас выронил ее обратно на тарелку, закричав на весь зал от боли. Котлета была очень горяча, и Митька сильно обжегся ею.
— Что с вами, маркиз? Что с вами, милый кузен? — поспешили к нему с двух сторон Мая и Юрик. — Вы обожгли свой ротик? Ах, какая жалость! Какая жалость! — И тут же тихим шепотом Юрка добавил: — Эх, ты! Не мог подождать немного… Чего раскричался?
— Да коклетка энта самая… — начал слезливо оправдываться таким же шепотом Митька, — во как жжется!
— Молчи! Молчи! — зашикал на него перепуганный Юрик. — Услышит!
Но Гросс ничего не слышал. Он занялся в этовремя Сережей и Бобкой, своими соседями по столу, и рассказывал им о том, какой милый и умный был его воспитанник, князь Виталий, и каким он теперь стал ученым человеком.
Митька, видя, что учитель, как он называл немца, не обращает на него никакого внимания, снова ободрился и благополучно стал есть свою котлетку, так громко чавкая на весь стол и причмокивая губами от удовольствия, что Мая и Юрик, а заодно с ними и веселая Евгеша просто задыхались от смеха. Потом, покончив наконец со злополучной котлетой, он как ни в чем не бывало обтер губы рукавом куртки и высморкался в салфетку, очевидно, принимая ее за носовой платок.
Тут уже поведение необыкновенного маркиза не могло не обратить на себя внимания гувернера. Теперь уже Гросс не отрываясь смотрел во все глаза на странного кузена. А Митька от удовольствия сидеть за столом с господами, а главным образом, от вкусного обеда, стал красен, как вареный рак, и так болтал под столом ногами, что поминутно ударял ими по коленке то Юрика, то Маю.
На третье подали желе. Желе было очень красивое, красное и желтое, в виде высокой башенки.
Когда Евгеша несла его к столу, оно мерно покачивалось на блюде.
— Да неужто ж мы эфто ложками хлебать станем? — шепотом обратился снова Митька и своему соседу Юрику, легонько подталкивая его локтем в бок.
Юрик только отмахнулся от него рукою и с ужасом скосил испуганные глаза в сторону гувернера.
— Ровно тебе стекло! — не унимался Митька, страшно заинтересованный диковинным кушаньем, которое Евгеша успела уже положить ему на тарелку.
Он попробовал желе сначала пальцем и тотчас же засунул палец в рот.
— Сладко! — произнес он и при этом даже глаза зажмурил от удовольствия.
Потом, внезапно расхрабрившись, он запустил в желе свои грязные пальчики.
— Ишь ты, никак не уколупнешь его! — пробормотал он себе под нос, с недоумением поглядывая на трясущееся прозрачное кушанье.
— Ложкой, ложкой ешь, — зашептали ему с отчаянием в голосе Юрик и Мая.
Митька послушно взял ложку в руку, предварительно обтерев пальцы о грудь куртки. Но желе не бралось и на ложку. Оно трепетало и покачивалось во все стороны, и каждый раз бедный мальчуган снова ронял куски его с ложки на тарелку, не успевая донести до рта.
— А когда так — так я ж тебе! — выйдя, наконец, из себя и окончательно позабыв про свою важную роль барина, заорал он благим матом на всю столовую и, неожиданно поднеся к своему носу тарелку с злополучным кушаньем, стал есть желе так, как обыкновенно едят собаки, кошки и прочие животные, прямо языком с тарелки.
Громко чавкая, сопя и причмокивая, Митька до того увлекся едою, что не заметил, как Гросс неожиданно поднялся со своего места, подошел к Митькиному стулу и, ударив мальчугана по спине салфеткой, громко и сердито закричал ему в ухо:
— Пошел вон! Пошел вон в одна минута! Ты не маркиз… не кузен… а простой мужицка мальшенка!
Митька, никак не ожидавший такого происшествия, вскочил, как ошпаренный, со своего места. От быстрого движения тарелка с остатками сладкого выскользнула у него из рук и, упав на пол, разлетелась на мелкие кусочки. Митька заревел с испугу во всю глотку и рысью кинулся вон из столовой.
— Ошен корошо! Ошен корошо! — с гневом заговорил Гросс, сверкая своими маленькими глазками, в которых, впрочем, не было ничего злого. — какой стид! Такие большие мальшики и такие обманщики! Хотели провести менэ, ваш старый наставник! Стид! Срамота! Посадил на стол неотесанный мужшионка и звал его маркиз! О! Как нехорошо! Как нехорошо! Вас шетыре типерь. В комнате шетыре угол. Каждый некороший мальшик полушаит по углу в наказание. Ступайт! Марш! Раз, два, три!
Но вот из кучки сбившихся на середину мальчиков выделился один, тоненький, смуглый и черноглазый, с вьющимися по плечам смоляными кудрями, и проговорил своим серебристым голоском:
— Я не мальчик, господин Гросс! Я — Мая.
— Как не мальшик? Какой такой Мая? Ви зовут Лоло, ви мальшик Лоло, ви сам говорил.
— Мало ли что я говорила, — начиная уже раздражаться, произнесла избалованная девочка. — А я не мальчик, не мальчик, не мальчик! — затвердила она упрямо.
Надо сказать, что Дмитрий Иванович не только не наказывал свою внучку, но даже не сделал ей никогда ни одного строгого выговора, и шаловливая, проказливая девочка не выносила никаких замечаний. Теперь она вся вспыхнула от выговора Гросса, вспыхнула и оскорбилась.
— Как вы смеете кричать на меня? Я вам не Митька, — резко проговорила она, сверкнув на гувернера своими сердитыми глазенками.
— Кто таков Митька? — спросил с недоумением тот.
— Митька — маркиз, которого вы только что прогнали.
Напоминание о глупой шутке, которую позволили себе выкинуть над ним проказники, еще более рассердило Гросса. Он весь покраснел и, топнув ногою, закричал таким сердитым голосом, какого никто бы не мог ожидать от простодушного толстого человечка:
— Марш по углам! Без разговоров, марш!
— Ни за что не пойду в угол, я не мальчик, а дедушкина внучка, и вы не смеете наказывать меня! — по-прежнему возражала упрямая Мая.
— Вздор! — кричал в свою очередь окончательно выведенный из себя немец. — Ви негодный мальчишка и шагайт в углу сей же момент.
Напрасно Юрик, Сережа и Бобка в один голос уверяли гувернера, что Мая — девочка и переоделась в Юркино платье только ради шутки Гросс ни за что не хотел им верить и расставил по углам всех четверых детей.
Юрий Денисович с Лидочкой и няней приехал несколько раньше обещанного часа и был очень неприятно поражен, увидев в четырех углах столовой четыре смешные маленькие фигурки. Неприятное изумление перешло у него в глубокое недоумение и недовольство, когда Гросс, желая сделать приятное Волгину и простить детей, сказал наказанным:
— Ну, Мупсик, Пупсик, Коко и Лоло, выходийт из ваши уголь. Я вас прощаю ради вашего папахен.
— Что такое? Какие Мупсик, Пупсик, Коко, Лоло? — с удивлением переспросил Юрий Денисович гувернера.
Детям стало очень неловко за свою глупую шутку.
— Меня зовут Сережа, а не Пупсик! — послышался смущенный голосок из одного угла.
— Я не Мупсик, а Юрик, — послышалось из другого.
— А я Бобик, а не Коко! — вторил им третий голосок.
Четвертый голосок даже не проронил ни звука. Мае было очень совестно, что ее застали в таком виде, и она незаметно выскользнула из столовой, чтобы переодеться в комнате Евгеши и убежать домой.
Юрий Денисович был недоволен на этот раз грубой шалостью своих сыновей. Он сделал им строгий выговор в присутствии гувернера, и мальчики, окончательно пристыженные и смущенные, разошлись в этот вечер по своим постелям.
* * *— Есть — essen.
— Спать — schlafen.
— Бегать — laufen. Бобка, а Бобка, ты уже выучил урок?
И, отложив книгу в сторону, Юрик, сладко позевывая, ожидал ответа младшего брата.
Стоял чудесный июньский день. Солнце жгло и пекло немилосердно. По цветнику летали мохнатые пчелки и прелестные пестрые бабочки. Птицы чирикали в кустах. А на террасе сидели три мальчика и учили немецкие слова.
Фридрих Адольфович (так звали господина Гросса) сидел немного поодаль с газетой в руках и, казалось, не обращал никакого внимания на своих воспитанников. Но это только казалось: едва Юрик опустил книгу на колени, как зоркий Гросс окликнул мальчика:
— Юрхен, не будьте лентяй… ушить ваши слова и не мешайте Боби.
— У-у, крыса противная! — произнес недовольным шепотом Юрик и снова уткнулся в книгу.
— Фридрих Адольфович! Вам комар на голову сел! — неожиданно послышался голос Сережи, принявшегося от жары и лени следить за головой гувернера.
Тот спокойно убил комара, усевшегося у него на лбу, и снова погрузился в чтение газеты.
— Фридрих Адольфович, — снова прозвучал голос, — вам на нос комар теперь уселся…
