Виктор Шурлыгин - Космонавт Сергеев
Правая рука военного летчика Сергеева плавно, но вместе с тем широко отдала ручку управления от себя, левая слегка подобрала на себя сектор газа, глаза метнулись к прибору, отсчитывающему в процентах обороты турбины, и, прочитав показания, впились в перекрестье прицела. Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та — страшный вой и грохот, казалось, потрясли землю. Та-та-та-та-та… Та-та-та-та-та… — выплеснув шквал огня и металла, машина почти вертикально пошла в небо. Но Саня не почувствовал адской перегрузки. Выполняя боевой разворот, он знал наверняка, что особопрочной мишени-пирамиды больше не существует. Страшная усталость навалилась на него, комбинезон прилип к мокрой, холодной спине, ничего не хотелось.
— Восемьсот первый работу закончил! — нажав кнопку передатчика, сказал Саня.
— На точку, восемьсот первый! — бесстрастно приказал Руководитель полетов.
— Понял, я — восемьсот первый. Беру КУР[1] ноль.
Рыжая земля понеслась под фюзеляж, но теперь глобус крутился в обратном направлении. Покрасневшие от напряжения глаза считывали с лика планеты и с циферблатов приборов нужную информацию, но все чаще, отрываясь от приборной доски, Саня поглядывал влево — туда, где должна была появиться белая взлетно-посадочная полоса, рассекающая зеленый хвойный лес пополам.
Он увидел полосу раньше, чем дернулась, поворачивая на сто восемьдесят градусов, стрелка радиокомпаса.
— Восемьсот первый на третьем, — доложил Саня через несколько секунд. — Шасси выпустил! — И покрутил головой влево и вправо, проверяя выход механических указателей.
За бортом завыло, загудело; двигатель, недавно работавший на высоких, пронзительных нотах, низко, басовито рокотал, крохотные стреловидные треугольники, распрямившись, вышли из пузатого фюзеляжа, превратившись в сильные, могучие крылья. Скорость упала. После молниеносного броска на полигон, где каждое мгновение полета требовало неослабного напряжения и внимания, Сане казалось, будто самолет ползет немногим быстрее черепахи.
— Восемьсот первый, — раздался в наушниках голос Руководителя полетов, когда Саня зарулил на стоянку, — зайдите на СКП!
— Понял, я — восемьсот первый, на Стартовый Командный Пункт!
— И побыстрее!
— Есть побыстрее!
Саня остановил двигатель, выключил энергосистему, перекрыл кран подачи топлива и, проделав все необходимые манипуляции с тумблерами и кнопками, выбрался из кабины. Земля казалась твердой как камень, а ноги мягкими и ватными. Три «К», вытянувшись по стойке «смирно», ждал замечаний.
— Все о'кей, — Саня показал большой палец. — Эроплан рычал, как зверь. Замечаний нет.
— Вас Командир ждет. — Механик сделал страшные глаза. — И майор Громов прибегал. Говорит: «Передай, пусть не лезет в бутылку. Бог не выдаст, свинья не съест!»
— Ладно, спасибо.
Шагая вдоль стоянки, Саня представил, как несется к его технику на всех парах неуклюжий майор Громов, как отдувается, — и ему стало смешно. Ясно, словно знал с детства, он вдруг понял, что в этом опытном, солидном, многое пережившем и повидавшем летчике годы не вытравили мальчишку. Мальчишка, живущий в майоре Никодиме Громове, поднимал грузное тело в тесную кабину самолета, мальчишка рукой майора Громова демонстрировал Командующему сложный пилотаж на малой высоте, мальчишка с первого захода поражал любые цели. Мальчишка прибежал предупредить своего брата авиатора, что над ним собираются тучи. И когда Саня все это понял, авторитет майора Громова, его непревзойденное мастерство перестали иметь для него то особое значение, какое имели прежде. Он вдруг увидел Громова-человека. И старый медведь стал ему по-человечески очень дорог и люб.
— Товарищ полковник! — поднявшись по узкой лестнице в стеклянную башенку СКП, доложил Саня. — Старший лейтенант Сергеев по вашему приказанию прибыл!
Командир сидел на вращающемся кресле посреди огромного пульта с приборами, телефонами, микрофонами спиной к старлею доблестных ВВС. Не поворачивая головы, продолжая осматривать воздушное пространство в районе аэродрома, Командир спросил:
— Какое у вас сегодня было задание, Сергеев?
— Учебно-боевой вылет на полигон. Стрельба из пушек по мишеням.
— Ну а вы?
— Выполнил задание, товарищ полковник. Поразил цель!
Командир подавил невольный смешок, резко крутанул кресло, быстрым, пронзительным взглядом окинул Сергеева с ног до головы и, словно потеряв к старлею всякий интерес, жестко спросил в микрофон:
— Пятьсот двадцать первый, ваше место?
— Я — пятьсот двадцать первый, — захрипел динамик громкой связи. — Работу в зоне закончил. Иду на точку.
— Вовремя надо докладывать, пятьсот двадцать первый!.. Семьсот пятнадцатый, запуск!
— Есть запуск, семьсот пятнадцатый!
— Выруливайте, четыреста двенадцатый! — Командир положил микрофон. — Что мне с вами делать, Сергеев?
— Виноват, товарищ полковник! — отчеканил Саня, вспомнив мудрый совет Громова. — Исправлюсь!
— Вино-оват?! — насмешливо протянул Командир. — Вот послушайте. — И, сняв одну из телефонных трубок, спросил: — Гавриил Петрович, так что у тебя на полигоне случилось? Я в первый раз не совсем понял.
— Слу-у-училось?! — истерично завизжала трубка ужасным голосом руководителя стрельб. — Вы-ы спрашиваете, чего случилось, товарищ Командир?! Па-алигон выведен из строя! Этот гад, извините, товарищ Командир, этот, как его, старлей восемьсот первый — точно по пирамидам! Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та!.. Срезал, говорю, все верхушки пира-амид! Па-алигон не в строю! Из строя выведен, говорю, па-алигон!
— Ладно, Гавриил Петрович, вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Так волноваться вредно. Я разберусь!
— Как же не волно-оваться… — ошалело взвизгнула мембрана, но Командир больше не слушал — аккуратно положил трубку на рычаг, внимательно, будто в первый раз видел, посмотрел на Сергеева.
— Ну, товарищ старший лейтенант, — наконец выдавил Командир, — как прикажете это понимать?
— Виноват, товарищ полковник! — смиренно вытянулся Санька. — Недодумал. Мишени ведь особопрочные! Из пушки их разрушить невозможно!
— Вы мне тут ягненочка не стройте! — неожиданно рассвирепел Командир. — Особопрочные… Невозможно… Противно слушать! Нет такой мишени, которую нельзя уничтожить с помощью нового самолета. И цели такой нет!
— Так точно, товарищ Командир! Нет такой мишени и цели такой нет! — приободрился Санька. — А никто в нашем полку, кроме майора Громова, в это не верит.
— Ладно, — остыл Командир. — За нарушение безопасности полета, старший лейтенант Сергеев, объявляю вам строгий выговор! За покуроченные мишени — отстраняю от полетов. Будете пять дней дежурить на СКП вне очереди. Ну, а в вопросах этики и эстетики вашего поведения, думаю, разберется замполит. Да и товарищи как следует на собрании пропесочат.
— Разрешите идти, товарищ полковник?
— Подождите, Сергеев. — Командир вдруг скривился, точно от зубной боли, пряча улыбку. — Но за то, что вы, негодник этакий, все-таки произвели точный расчет и обрезали макушку у этих хваленых пирамид, — два дежурства снимаю. Остается три. Можете быть свободны!
— Есть, товарищ Командир полка, быть свободным! — весело, на одном дыхании выпалил Санька.
Глава 5
Разбор
Комната отдыха пустовала — никто не играл в шахматы, не смотрел телевизор, не читал газет и журналов. Летчики вышли в коридор, где разрешалось курить, дружный смех горохом сыпался по всему этажу — Санька, королем восседая на подоконнике, в десятый раз повторял монолог руководителя стрельбами.
— Про строй, про строй расскажите, Александр Андреевич! — напирали молоденькие лейтенанты.
— Вы спрашиваете, товарищ Командир, чаво стряслось?! — шипел и шепелявил Санька, подражая руководителю стрельбами. — Па-алигон выведен из строю! Не в строю, гаварю, па-алигон! Не в ногу! Ремонтик требуется! А какой щас ремонт, ежели грибной сезон под носом. Грузди так и прут, так и прут!
Все знали тайную страстишку руководителя стрельбами заготавливать на зиму соленья и варенья. И поэтому при словах «не в ногу» и «грибной сезон» хохотали до слез. Но Саня уже потерял всякий интерес к подробностям вчерашнего полета и, если признаться, совсем не чувствовал себя королем. Что-то он сделал не так, чего-то не учел, недодумал. И это «что-то» — неуловимое, деликатное, тонкое — никак не давалось в руки. К тому же краем глаза Саня все время видел майора Громова. Тот изваянием сидел на табурете у стены, жадно курил, о чем-то думал и не смеялся. Почему не смеялся майор Никодим Громов?
— Товарищи офицеры! — гаркнул в конце коридора дежурный. — На разбор!
Шутки, смех разом оборвались. Летчики не спеша прошли в соседний класс, загремели стульями. Саня, чтобы быть подальше от начальства, сел не на свое место, рядом с капитаном Ропаевым, а за самый последний стол, на Камчатку. И прогадал. Теперь он видел не часть класса, а весь класс. Молчаливым укором маячили перед глазами таблицы, графики, схемы по производству полетов, развешанные на стенах и у доски. Красочные плакаты показывали, как нужно грамотно взлетать, грамотно выполнять пилотаж, грамотно работать на полигоне, что делать при отказе матчасти и в аварийных ситуациях. Таблицы расписывали буквально все случаи жизни. Не было в них только одного — схемы Санькиного полета.
