Вэши Куоннезина - Саджо и ее бобры
Маленькая железная печурка была начищена так старательно, что казалась совсем новой. У этой печурки не было ни духовки, ни ножек. Пришлось подложить два больших плоских камня, что оказалось весьма удобным приспособлением для печения хлеба. А делалось это так. Сначала тесто ставилось на плиту, а потом, когда оно подходило, — под плиту, между двумя нагретыми камнями: там оно пеклось и даже подрумянивалось от огня в печке, который горел сверху. Иначе хлеб пришлось бы переворачивать на сковороде, когда он был наполовину испеченным, и не было бы полной уверенности в успехе. А Саджо, поверьте, прекрасно пекла хлеб, она не раз угощала и меня.
И Шепиэн тоже не сидел сложа руки. Он разостлал посреди пола новую оленью шкуру, недавно растянутую и высушенную, принес охапку дров и положил их возле печки, на которой тушились в огромном горшке лакомые куски оленины — его охотничья добыча. Шепиэн подстрелил оленя из своего ружья, которое красовалось теперь в углу комнаты.
Меднокожий, черноглазый, как и все индейцы племени оджибуэй, Шепиэн казался не по летам серьезным мальчиком и ростом был выше своих сверстников.
Закончив хлопоты по хозяйству, он сел в ожидании отца. Мальчик был уверен, что отец непременно вернется к их семейному празднику, как обещал; он всегда держал свое слово, если только в лесу с ним не случалось чего-нибудь неожиданного. А Саджо? Она продолжала суетиться и бегать взад и вперед по комнате, и вслед взлетали две черные косички, а карие глаза ее блестели от возбуждения. То она хлопотала у плиты, то расставляла у стола чурбаны, заменявшие им стулья, то поправляла свои тростниковые занавеси.
Шепиэн смотрел в окно. Перед его взором открывалась широкая даль озера. Он не отрывал глаз от воды и напряженно ждал, что вот-вот появится каноэ отца. Но мальчик не хотел выдать свое волнение, поэтому и сел в стороне, у дальнего окна — ведь уже целый месяц, как он оставался в доме старшим; хотя ему исполнилось всего четырнадцать лет, он должен был вести себя, как подобает мужчине.
Саджо распевала песенку и, казалось, не ходила, а летала по комнате, едва касаясь пола своими расшитыми бисером мокасинами,— так и мелькало ее яркое клетчатое платье. Девочка чувствовала себя по-праздничному: этот чудесный день был не только днем приезда ее горячо любимого отца, но и днем ее рождения.
Только подарков она не ждала. С тех пор как могила ее матери заросла дикими цветами, некому было баловать девочку. Правда, отец смастерил как-то две деревянные куклы и подарил их ей ко дню рождения. Но на этот раз ему не до игрушек — он вернется из далекого пути.
Саджо достала своих любимиц — одну из них звали Чилёви, а другую Чикёни — и усадила их на край скамьи. На куклах тоже были веселые клетчатые платьица, как и у Саджо, но вид у них был какой-то печальный — краска сошла с их лиц, наверно, во время купания. Надо было помочь беде. Девочка побежала за кисточкой и быстро навела алый румянец на побледневшие щеки своих безмолвных подруг, пестрой шалью повязала их деревянные головки. И все-таки они выглядели очень странно — у них не было ни пальцев, ни носа, ни рта; но, видно, они об этом даже не догадывались... «Что делать? Придется любить их и такими, ведь других игрушек нет»,— подумала Саджо.
Но мы-то — вы и я, — мы знаем секрет, который был тайной для девочки, когда она весело хлопотала, — она ничего не знала о том замечательном сюрпризе, который ожидал ее.
Шепиэн по-прежнему сидел очень тихо в глубине комнаты и не сводил глаз с озера. Он все ждал, когда же сестренка угомонится и будет вести себя более степенно. «Однако два таких больших события, как возвращение отца и день рождения, могут вывести из равновесия любую женщину», — подумал он. И вдруг его собственное сердце стало биться все быстрее и быстрее — он с трудом сдержал себя, чтобы не броситься к окну. Далеко-далеко на озере показалась движущаяся точка.
— Сестра, — сказал он, как всегда, ровным, спокойным голосом, — наш отец возвращается.
— Где? Где? — воскликнула Саджо и, не дожидаясь ответа, схватила свою шаль, стремглав бросилась к двери и растерянно стала глядеть во все стороны.— Где? Покажи скорее, Шепиэн!
Шепиэн указал рукой в том направлении, где он заметил точку на воде:
— Вон там, сестра. Видишь — крошечное пятнышко?
— О-о-о!..— разочарованно протянула Саджо.
И в самом деле, мало ли чем могло быть это пятнышко.
— А вдруг это плывет медведь или олень, — сказала девочка, надеясь все же, что брат будет настаивать на своем.
Однако ему не пришлось доказывать.
Издалека послышался звук, слабый, отрывистый, — то был выстрел из ружья. А вслед за ним другой. Дети продолжали слушать. Последовала пауза, во время которой можно было сосчитать до трех. Потом раздался еще один выстрел.
— Это он! Это он! — закричала Саджо.
— Да, это сигнал нашего отца,— с трудом сохраняя спокойствие, подтвердил Шепиэн.
И, забыв обо всем, он вместе с сестренкой бросился в хижину.
— Теперь скорее за работу! — скомандовал мальчик.
И несмотря на то что челн был еще очень далеко и ожидать отца можно было не раньше чем через час, в хижине пошел дым коромыслом. Дети подбежали к полке, уставленной горшками с вареньем из голубики и земляники. Саджо делала эти запасы ежегодно, но в этом году она впервые сварила варенье сама, без чьей-либо помощи, а так как девочка много потрудилась, то варенье получилось очень вкусным, и теперь ей хотелось убедить себя, что она давно овладела этим искусством. Затем они поставили на плиту большой чайник, потыкали длинной вилкой оленину, чтобы узнать, готова ли она, снова бежали к столу, еще раз возвращались к печке, метались взад и вперед — словом, вели себя так, как обычно ведут себя дети в подобных случаях, независимо от того, богаты они или бедны, принадлежат ли к королевскому роду или же они просто маленькие индейцы.
И когда наконец наступил долгожданный момент и желтое каноэ с настороженным птичьим глазом и виляющим хвостом врезалось в песчаный берег, все заговорили в один голос.
Не успел Гитчи Мигуон выйти из челна, как он уже сжимал одной рукой две детские руки; другую он почему-то держал сзади. Он пытался ответить на все вопросы сразу, и лицо его, которое бывало иногда таким суровым, сияло веселой улыбкой, когда он заговорил:
— Дети, дети, подождите, дайте же мне сказать... Да, я здоров... Метисов не видел, нет — наш охотничий участок в порядке... Да, еще как скучал! Но теперь уже мы вместе. Ну, с днем рождения, Саджо! С днем рождения, дочка!
Только теперь он протянул вперед руку, которую держал за спиной. В ней была берестяная корзинка с плетеной ручкой из кедровой коры.
— Смотрите! Это тебе подарок, Саджо. Ко дню рождения.
Охотник отдал корзинку дочери, предупредив, чтобы она несла ее очень осторожно. Потом он обратился к сыну:
— Тут и для тебя, Шепиэн, их там двое.
— Двое? Кто же это там, отец? — спросил Шепиэн, следуя за сестрой, которая уже прошла вперед. — Что в корзинке?
Но Большое Перо ответил уклончиво:
— Подожди немного и увидишь.
И они пошли вслед за Саджо вверх по тропинке к дому. Девочка смешно семенила ногами, ее расшитые бусами мокасины мелькали из-под клетчатой юбки, но корпус, начиная от колен, она старалась совсем не сгибать, вероятно для того, чтобы не шелохнуть корзинку. Она держала ее в вытянутой руке, словно это было большое и очень хрупкое яйцо, которое могло разлететься на тысячу кусочков при малейшем толчке. Не удивительно, что Саджо шла так осторожно: из таинственной корзинки доносились очень странные звуки.
«Ребеночек! — подумала она. — Кажется, даже два. Как только они могли поместиться в такой маленькой корзиночке? Наверно, совсем крошечные».
И как только Саджо вошла в хижину, она тихонько опустила корзинку на пол; Шепиэн уже был тут как тут и придерживал таинственную корзинку за края, пока Саджо поднимала крышку. Заглянув внутрь, она увидела то, что для вас уже не тайна: двух маленьких пушистых зверьков. Они уцепились крошечными лапками, словно ручками, за край корзинки и смотрели на нее так доверчиво своими блестящими черными глазками-пуговками!
— О-о-о! — У нее захватило дыхание.— Ах, ах!..— Это все, что ей удалось произнести, и ничего другого она не могла придумать. — Ах! — снова вырвалось у нее. — Медвежата, живые медвежата! — воскликнула она и осторожно опрокинула корзинку набок.
Зверьки вылезли, и только теперь, когда Саджо увидела их плоские хвостики, она поняла, что это за малыши.
— Это еще лучше, чем медвежата!
— Маленькие бобры! Маленькие бобры! — побледнев от волнения, закричал Шепиэн. От его мужской выдержки и чувства собственного достоинства не осталось и следа. — Настоящие, живые!
Большое Перо улыбался, глядя на детей. Вряд ли можно было ожидать лучшей встречи для бобрят. Саджо сидела на полу все еще с полуоткрытым от изумления ртом, но уже ни один звук не вылетал из него. Она даже забыла показать отцу занавески, которыми так гордилась; правда, можно не сомневаться, что они не ускользнули от зоркого глаза Большого Пера. И обед тщетно ждал на плите, а знаменитое ружье Шепиэна, такое чистое и блестящее, стояло незамеченным в углу.
