Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

Овидий Александрович Горчаков

ЕСЛИ Б МЫ НЕ ЛЮБИЛИ ТАК НЕЖНО

К 200-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова

Предисловие

Сию рукопись, кою я полагаю издать на родине, передал мне за неделю до своей роковой дуэли с майором Мартыновым незабвенный товарищ мой Михаил Юрьевич Лермонтов, бывший мне не только другом, но и родственником: я приходился ему двоюродным дядей. Бабка Михаила Юрьевича, Елизавета Алексеевна, родившаяся в 1773 году, была старшей из пяти дочерей и одиннадцати сыновей общего прадеда нашего Алексея Емельяновича Столыпина.

Михаил Юрьевич, наизусть запомнивший свою удивительную родословную, назубок знавший ее, говорил мне, что сей пензенский столбовой дворянин из древнего рода Столыпиных был сыном отставного пехотного капитана Емельяна Семеновича, родившегося в 1682 году, и жены его Марфы Матвеевны, урожденной Литвиновой. В пять лет по обычаю того времени был записан он в армию, четырнадцати лет переведен рейтаром в конную гвардию, пятнадцати — произведен Е. И. В. Государыней Императрицей Екатериной II, дщерью Петровой, в капралы и высочайше пожалован в Лейб-Компанию гренадером.[1] При раскассировании 21 марта 1762 года Лейб-Компании вышел в отставку поручиком. С 1787 по 1790 год избирался он пензенским губернским предводителем дворянства. Владел селами Столыпине (Архангельское) и еще семью селами и деревнями. Состояло за ним 1700 душ.

Старший сын его, женатый на Марии Афанасьевне Мещериновой, Александр Алексеевич, мой родной дядя и двоюродный дядя поэта, прославился как адъютант величайшего полководца российского Александра Васильевича Суворова. Дядя Николай (1781–1830), генерал-лейтенант и военный губернатор Севастополя, был убит в этом городе мятежными матросами во время чумного бунта. Афанасий Алексеевич служил саратовским предводителем дворянства. Мой отец, Аркадий Алексеевич (1778–1825), умер сенатором. Он и его младший брат, Дмитрий Алексеевич, умерший в 1826 году сорокалетним генерал-майором, были близки к масонам и декабристам.

Моим дедом по матери был воспетый Рылеевым Н. С. Мордвинов, коего декабристы желали видеть членом своего временного правительства.

Бабушка поэта, Елизавета Алексеевна, вышла замуж за Михаила Васильевича Арсеньева, чей род восходит к татарскому мурзе Арслану, выходцу в XII веке из Золотой Орды. Арслан крестился Арсением. От него пошли Арсеньевы и князья Юсуповы.[2]

О шотландце Джордже Лермонте (George Leirmont), ставшем родоначальником русских Лермонтовых, Михаил Юрьевич написал вчерне исторический роман, который он отдал мне на прочтение перед своей гибелью. Это случилось, вероятно, потому, что он считал меня своим ближайшим другом, нередко называл меня с глазу на глаз и на людях двоюродным братом, а не двоюродным дядей. Ведь в день дуэли ему было 26 лет, а мне — двадцать пять. Мы вместе росли, вместе учились в двухгодичной Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где познакомились и с братьями Мартыновыми, меньшой из которых убил Мишеля на поединке. Для меня Михаил Юрьевич всегда был Мишелем, или Маешкой, названным так в честь известного в ту пору героя французских карикатур в листке «Charivari» горбуна-острослова Mr. Mayex. Меня же Мишель прозвал Монго — в честь героя французского романа, еще более основательно забытого ныне. Вместе пошли мы служить корнетами в Лейб-Гвардии гусарский полк. Еще тогда говорил мне Мишель, что предок Джордж Лермонт служил в XVII веке в Московском рейтарском полку. Он упоминал какие-то бумаги предка, обнаруженные по его просьбе моим братом Николаем Аркадьевичем, чиновником Министерства иностранных дел, в архиве этого министерства, которым ведал наш общий родственник князь Оболенский. В этих бумагах были и челобитные ротмистра Лермонта Царю Михаилу Федоровичу, поместные грамоты, полковые списки…

В начале 1837 года М. Ю. Лермонтов за гневные стихи на смерть Пушкина, убитого на дуэли бароном Жоржем-Шарлем д’Антесом (d’Anthes), свояком поэта (они были женаты на родных сестрах, урожденных Гончаровых), был арестован и сослан в действующую армию на Кавказ. Д’Антес ныне преуспевает во Франции, депутат Национального собрания, приобрел известность как секундант Тьера на дуэли с Биксио, из легитимиста сделался бонапартистом в декабре 1851 года и с тех пор, обласканный императором Наполеоном III, он идет и идет в гору, став монополистом газовой компании в Париже!

Я поехал на Кавказ охотником[3] из гвардии.

Мне посчастливилось сблизиться с Михаилом Юрьевичем в пору его наивысшего поэтического расцвета. Жаль, что сам я, живя за пределами России, не нашел в себе силы перевести лучшие его стихи. Зато, как мне кажется, я первым и верно перевел на французский его чудесный роман «Герой нашего времени», изданный в 1843 году во французской газете.

В 1839 году я вышел в отставку под влиянием своего брата Дмитрия Аркадьевича, отставного поручика, который был убежден, что носить оружие дворянин обязан только в военное время. Лермонтов тоже мечтал выйти в отставку, целиком отдаться литературному труду. Поэт был до отчаянности храбрым офицером, пластуном и разведчиком, но не желал тянуть строевую лямку.

В феврале 1840 года состоялась первая из двух дуэлей Михаила Юрьевича Лермонтова. На балу у графини де Лаваль в Санкт-Петербурге поэт надерзил сыну французского посланника Эрнесту де Баранту. Ссора могла показаться вздорной, но я знал, что за ней кроется. А крылось за ней желание, страстное, хотя и необдуманное желание, Лермонтова отомстить иноземному пришельцу, подобно барону д’Антесу пожаловавшему в Россию «на ловлю счастья и чинов». Но де Барант не был д’Антесом, и Лермонтов выстрелил в воздух и на шпагах дрался лишь до первой царапины, объяснив свое поведение мне, его секунданту, в нескольких словах: «Мой предок, Джордж Лермонт, тоже был заброшен сюда, в Россию, по воле рока!».

Вслед за этим поединком Лермонтов был арестован, заключен в ордонанс-гауз и предан военному суду. Царь конфирмировал приговор, и поручик Лермонтов был переведен в Тенгинский пехотный полк тем же чином.

По приказу Е. И. В. Государя Николая I за участие секундантом в этой дуэли я был возвращен в свой Нижегородский драгунский полк.

Одиннадцатого июля мы были с ним в кровавом бою при «речке смерти» — реке Валерик. Лермонтов шел под градом чеченских пуль со штурмовой колонной, с первыми рядами ее прорвался через лесные завалы отборных воинов Шамиля.

Еще на Валерике мы с ним жили в одной палатке и там же сошлись с князем Сергеем Васильевичем Трубецким и Михаилом Павловичем Глебовым. Эти гвардейские офицеры блестящих фамилий были ранены в деле при Валерике, причем Глебов весьма тяжело, в ключицу.

В августе наш поэт побывал на водолечении в Пятигорске, а почти всю осень он вновь воевал с чеченцами на реке Аргун, где ему пришлось командовать сотней казаков-охотников.

В начале 1841 года, последнего в жизни Лермонтова, Е. И. В. Николай I по всеподданнейшей просьбе бабки поручика Тенгинского полка всевысочайше соизволил повелеть: уволить к ней в отпуск в Санкт-Петербург сроком на три месяца. Лермонтов приехал в Северную Пальмиру на середину масленицы и на другой день отправился на бал к графине Воронцовой-Дашковой. На балу оказался Великий князь Михаил Павлович, шеф гвардии, знавший Лермонтова. Появление опального офицера на балу, на котором присутствовали члены императорской фамилии, сочли «дерзким и неприличным», казалось, Лермонтову, пустившему в ход все свои связи, удалось продлить отпуск, но 11 апреля дежурный генерал Главного штаба П. А. Клейнмихель, явно по приказу Государя Императора, вызвал поэта, предписал ему в сорок восемь часов покинуть столицу и вернуться в полк на Кавказе. В довершение ко всему Лермонтов узнал, что недовольный им Император вычеркнул его имя из списка офицеров, представленных к награждению орденом Анны за валерикское сражение, что глубоко задело молодого офицера, а ему хотелось выйти в отставку с «красной ленточкой» этого боевого ордена.

У М. Ю. Лермонтова было тогда, еще в Петербурге, предчувствие близкой смерти. В Ставрополе он сказал мне, что ему вовсе не чужд дар его древнего предка Томаса Лермонта, барда и вещуна,[4] родственника шотландских королей уже в XIII веке.

Нам было предписано ехать вместе в Дагестан, в экспедиционный корпус, но, презрев военную дисциплину, Лермонтов-фаталист подбросил полтинник с двуглавым орлом: орел — едем в Дагестан, решетка — в Пятигорск. Так нам выпал роковой жребий: ехать в Пятигорск, навстречу гибели поэта.

В Пятигорске мы остановились переночевать в гостинице армянина Найтаки. И сразу же Лермонтов узнал, что в Пятигорске находится и смерть его: Мартышка, или Мартыш, — так всегда называл он нашего сотоварища по юнкерской школе Николая Соломоновича Мартынова. И еще, потому что Мартынов был Соломоновичем по отчеству и отец его был откупщиком, называл он его в шутку «жидовином».