Юлия Яковлева - Дети ворона
Шурка посмотрел ей в глаза. Серьезные глаза. Только в глазах какие-то искорки. Издевается, понял Шурка. Но не на того напала.
— Спроси, — кротким голосом предложил он, делая вид, что принял ее слова за чистую монету.
— Спроси ты, — настаивала Таня. — Ты же слышал про Ворона.
Вот хитрая! Специально ведь. Потом будет его донимать.
— Что ты, Танечка. Я только всё испорчу. Лучше ты!
— Ничего. Ты просто спроси их вежливо. Вежливость творит чудеса.
Шурша крыльями, поодаль в сквере опустились две вороны.
— Смотри, вот как раз вороны! — прицепилась Танька.
В серых сюртуках, словно заложив руки за спину, вороны прохаживались по мокрому снегу, внимательно рассматривая что попадется.
— Хорошо, — кротко согласился Шурка.
И увидел, как Танино лицо на миг озарилось ликованием, а затем снова стало притворно-озабоченным.
Ну погоди, Танечка! Еще посмотрим, кто кого!
Шурка двинулся к воронам. Замедлил шаг. Притворился оробевшим, замялся.
— Ну? Что еще? — нетерпеливо спросила Таня.
Попалась!
— А что мне им сказать?
— Так и скажи. Про Ворона и папу.
— Нет, я про вежливо. Ты же сама сказала, надо вежливо.
Таня в своей манере закатила глаза.
— Ты что, серьезно?
Шурка притворно вздохнул. А сам ехидно подумал: и кто над кем сейчас посмеется?..
— Делай так.
Таня встала прямо, развернув носки наружу и сложив руки коробочкой.
Вороны остановились и посмотрели на нее с сомнением.
— Многоуважаемые товарищи вороны, если мы вас не очень отвлекаем, не могли бы вы оказать нам любезность и позволить задать вам вопрос, — произнесла Танька на одном дыхании, тщательно выговаривая все запятые и окончания.
Вороны переглянулись, помаргивая серыми веками. Клювы их матово блестели.
— Понял? — Таня повернулась к Шурке.
И только он приготовился заорать «Обманули дурочку на четыре булочки!» и двинуть Таньку по спине, как одна из ворон вдруг раскрыла клюв и произнесла:
— Пожалуйста.
У нее оказался негромкий, чуть скрипучий голос. Только «ж» выходило похожим на «г».
Шурка распахнул глаза.
— Танька, это ты сказала…
Но Таня сама стояла, раскрыв рот.
Она едва дышала, но постаралась взять себя в руки.
Птицы с довольным видом глядели на них.
— Спрашивайте, — добавила вторая ворона.
— Э-э-э… — замычала Таня.
— Который час? — неожиданно выпалил Шурка.
— Около десяти, — проскрипела ворона.
— Большое спасибо, — сглотнув, выдавила Таня.
Вороны пошли дальше.
— Ты что, дурак? — зашипела Таня на Шурку.
— Сама такая.
— Всё испортил!
— Сама испортила!
Шурка бросился вслед воронам.
— Товарищи вороны! Товарищи вороны!
«Только вежливо!» — напомнил он себе. Сердце громко билось. Мысли скакали во все стороны сразу.
Вороны искоса глянули на него.
Сзади подошла Таня. Спиной чувствуя ее поддержку, Шурка решился:
— Товарищи вороны! Я постараюсь вас не задержать. («Ну что за чушь! — пронеслось в голове. — Что я несу?» Но отступать было поздно.) Видите ли, нашего папу забрал Черный Ворон. И мы его разыскиваем. Не знаете ли вы, где бы мы могли его найти?
Вороны опять переглянулись.
— Знаем, — ответила вторая ворона.
Шурка от изумления и ужаса уткнулся лицом в пальто сестры. Таня обняла брата.
— Не будете ли вы так любезны сказать нам, где он? — спросила она.
— Не будем, — сухо отрезала первая ворона.
— Поч-ч-чему?
— Потому что ваш интеллект значительно уступает нашему, — охотно объяснила ворона. — Вы нам неинтересны. Мы имеем дело только со своими. Пойдем, дорогая.
И обе вороны важно зашагали прочь, иногда подскакивая, а то останавливаясь и поклевывая что-то в мокром снегу.
Дети ошеломленно смотрели им вслед.
— Ну дела, — наконец дрожащими губами выговорил Шурка.
— Подумаешь, — прошептала Таня. — Не больно надо.
Откашлялась, стуча кулаком по груди, и добавила почти нормальным голосом:
— Ничего, Шурка. В Ленинграде полно птиц. Даже зимой. Не все такие задаваки. Может, мы встретим тех, кто прилетал к нашей кормушке. Уж они нам точно помогут. Даже если у всех птиц Ленинграда придется спросить, мы их спросим! Мы этого Черного Ворона найдем! И папу вернем. Сегодня же! Еще не хватало, чтобы всякие пернатые людьми командовали!.. Пошли!
Глава 5
Из булочной на углу Невского и Караванной Таня с Шуркой вышли преисполненные решимости. Таня несла кирпичик ржаного хлеба. В руках у Шурки была большая белая булка.
Утреннее движение на проспекте схлынуло. Блестели мокрые тротуары. Проглядывало солнце. По ветру быстро неслись сырые облака с рваными краями. На улице видны были только домохозяйки, отправившиеся за покупками.
— Пойдем в сквер перед театром, там всегда много птиц, — предложила Таня.
Шурка помотал головой. Он боялся опять встретить в сквере шпиона в шляпе. Хотя и понимал, что это маловероятно.
— Ладно, — коротко согласилась Таня. Но поняла по-своему. В сквере у парка на скамейках играли в шахматы. Пробегали мимо артисты — в театр, студенты — в библиотеку. Если они с Шуркой собирались разговаривать с птицами, свидетели им были ни к чему.
— А парк у Инженерного замка? — предложила Таня.
Шурка любил этот замок — красноватый, с зеленым шпилем. Он был окружен неглубоким рвом с настоящим подъемным мостом. Построили его сто с лишним лет назад, уже никаких рыцарей нигде и не было. Он не слишком походил на картинки из романов Вальтера Скотта. Но само слово «замок» волновало сердце. Император, который приказал построить этот замок посреди русского города, видно, был мечтателем.
Пошли к Инженерному замку.
Там почему-то всегда было пусто. Было пусто и сейчас.
Голые ветви чернели на фоне голубого весеннего неба. Скамеек в этом парке не было. Не было, стало быть, и старушек, нянек с детьми, шахматистов, влюбленных. Пусты были и дорожки. Прохожие сюда не заходили: бежали мимо, по соседней Садовой, только головы и плечи мелькали за чугунной оградой. Когда-то в этом замке император-мечтатель был убит, и говорили, что его призрак до сих пор кивает из окон по ночам. Может, поэтому люди сторонились замка.
Во всем парке была только одна большая светло-мраморная статуя: император на коне.
Таня и Шурка убедились, что парк им подходит.
Они принялись отщипывать от хлеба и разбрасывать крошки.
Птицы взялись из ниоткуда. И сразу принялись толкаться и драться. Закипела суматоха.
— Товарищи воробьи! Товарищи воробьи! — постарался перекричать их всех Шурка.
Безуспешно.
— Если вы хотите еще, — Таня подняла хлеб над головой, — то вы должны ответить на наши вопросы.
Никто на нее внимания не обратил.
Воробьи прыгали на тоненьких ножках удивительно далеко и без устали. Как на пружинках. Самые храбрые шныряли между ботинок, клюя закатившиеся крошки. И все гомонили.
В ушах звенело, как на большой перемене в школе.
— Прекратите наконец! — крикнул Шурка. — Столько шуму от этой мелюзги!
Воробьи остановились. И снова зачирикали все разом:
— Возмутительно! Видели? Слышали? Обозвал нас мелюзгой! Нахальство! Мы что вам — дети? Между прочим, мы взрослые. У нас у самих дети! Их надо кормить! У нас полно хлопот! Ни секунды покоя! Целый день скачешь, как заводной! Еще тут с вами болтать! Некогда!
— Пожалуйста! — вспомнила о волшебной силе вежливости Таня.
Поздно. Фр-р-р-р-р — и вся воробьиная стая исчезла в ветвях, как будто куст втянул их в себя одним вдохом. Среди веток и сухих прошлогодних листьев невозможно было разглядеть бурых воробьев. Казалось, куст звенит и трещит сам по себе. Только и слышалось возбужденное: «Нет, каково?!», «А он нам…», «А ты что?», «А я ему…», «А он что?»
Таня подошла поближе:
— Товарищи воробьи!
В ответ ей грянул возмущенный звон. В нем удалось расслышать только «нахальство».
— Дураки! — объявила Таня.
И вся стая разом взлетела и скрылась.
— Никогда ни на кого не буду обижаться по пустякам, — поклялся Шурка. — Это ужасно глупо.
— Не знаю, так ли уж я рада, что птицы с нами разговаривают. Прежде воробьи казались мне милыми, — сказала задумчиво Таня.
— Да ну, ерунда! Просто они заняты, — ответил Шурка. — Ой, смотри, там сорока!
Черно-белая сорока, подпрыгивая, прохаживалась у самого памятника. На фоне мокрой земли и ноздреватого серого снега она казалась особенно нарядной — словно ее белые части выстирали и накрахмалили, а по черным прошлись одежной щеткой; длинные перья на крыльях и хвосте отливали то зеленым, то синим.
Шурка и Таня подошли поближе. Тень императорского коня легла на них. Земля в тени была сырой и холодной.
