Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин
— Она такая строгая девочка. Она такая симпатичная, носик тоненький, так смеется носиком, ты обязательно влюбишься! — уверенно говорила Тоня.
— А кто она?
— Она немка и татарочка одновременно, ты точно влюбишься, — окончательно решила сестра.
— Немка? Вот уж в кого не влюблюсь. Они все рыхлые, толстые, пористые…
— Перестань-ко, перестань выдумывать! — обиделась сестра. — Она не такая, она аккуратная. Всегда так говорят, когда влюбятся.
Тоня сейчас и слушать не хотела его.
Странная уверенность сестры задевала его. Это всегда невольно разделяло их. При всем том Тоня была доверчива.
— Ты до нас не допрыгнешь, — два года назад провоцировал он.
Прыгнуть требовалось всего метра на полтора, и, конечно, Тоня должна бы заподозрить неладное, но она не заподозрила, разбежалась и прыгнула. Они с Ваней расступились, и она угодила прямо в свежую коровью лепешку. Поскользнувшись, она проехала на лепешке по траве еще метра полтора и обиделась.
Теперь она тоже что-то путала. Ее подружка вряд ли могла понравиться ему, если нравилась ей.
Немного еще проулыбавшись с сестрой, он вышел во двор. У двухэтажного деревянного сарая стояли козлы для пиления дров и круглый толстый чурбан. Справа сколоченный из вертикальных досок темный забор отделял соседний двор и выходил к низенькому штакетнику, тянувшемуся вдоль тротуара улицы. Въезд и вход во двор находился слева.
«Вот где они теперь живут», — подумал Дима.
Он оглядел двор. Представилось, что уже жил здесь не временно, а годы. Какой-то смысл имелся и в такой жизни. Мелькнула догадка, что через десять, через двадцать лет и стариком он, наверное, вот так же будет все видеть и чувствовать. У козел он увидел ржавую металлическую шестеренку, и знакомое желание что-то поднимать, бросать, преодолевать пробудилось в нем. Шестеренка оказалась не легче спортивного ядра для мужчин, и он, проведя черту на площадке между домом и забором, стал как ядро толкать неудобную штуковину. День подходил к концу. Розовых, палевых, оранжевых тонов свет исходил, казалось, не от клонившегося к близкому лесу солнца, а так светился до самого неба сам воздух. Всюду разливалась тишина. Ядро-шестеренка звучно падало в мягкую землю и сотрясало стену дома. Все пространство вокруг тоже вздрагивало. Вдруг послышался и стал приближаться перестук каблуков по тротуару.
«Она!» — подумал он.
Оказывается, что он все же ждал подругу сестры. Едва она появилась, он тут же как ни в чем не бывало толкнул шестеренку. Земля и воздух снова звучно содрогнулись, а девочка мельком взглянула на него. Но почему он так заволновался? Лоб и виски опалило. Лишь мгновение, лишь краем глаза видел он небольшую крепкую фигурку, бордовое платье, и это крепкое, бордовое, женственное отозвалось в нем. Но она ли это? Если она… Раздававшийся на всю улицу перестук прекратился. Девочка сошла с тротуара. Подобрав шестеренку, он приготовился к толканию.
Домой он пошел не сразу. Пусть они там готовятся к экзаменам в техникум. Но ни двор, ни сгущавшееся в один оранжево-бурый тон свечение вокруг, ни толкание шестеренки уже не удерживали его. Неужели сестра права? Он с удивлением понял, что давно, оказывается, готов был влюбиться, не обязательно в эту подругу сестры, а вообще. И он уже надеялся. Ничего в девочке не оттолкнуло его, ничто не воспротивилось в нем. Шестеренка сорвалась с руки и угодила в стену. Стена отозвалась на все пространство вокруг.
Девочки сидели в большой комнате за столом и решали задачки.
— Здравствуйте, — сказал он гостье и прошел к дивану.
Девочка покосилась на него. Подол платья спадал с ее круглых сдвинутых коленок и почти касался бордовых, как платье, босоножек на нижней перекладине стола.
«Ну как, а ты говорил!» — всем видом своим откровенно торжествовала Тоня.
«Ничего особенного», — отвечал он ей глазами.
«Ты это нарочно говоришь», — не веря ему, тоже глазами отвечала сестра.
— Это Света, моя подруга, познакомься, — сказала она.
Он улыбнулся. И понял, что девочка тоже ждала его.
«Так вот он какой!» — подумал он о себе, встретившись взглядом с гостьей.
«Вот и попался! Я говорила!» — украдкой уличала его сестра.
«Девочка хорошая, но это еще ничего не значит», — мысленно отвечал он.
Но какой неожиданно удивительной виделась ему слитная наклоненная фигура, загоревшее лицо, каштановые волосы, свернутые на затылке двумя косами, особенно же большие, как бы выдвинутые глаза, незаметно для сестры вдруг улыбнувшиеся ему.
— Что, не получается? — спросил он.
Он поднялся, подошел к столу, быстро решил им несколько задач и, объясняя, невольно касался плеча девушки. Каждое прикосновение рождало что-то необыкновенное, и хотелось повторить и продлить его.
— Теперь мы сами, — сказала сестра. — Нам нужно самостоятельно решать.
— Иди, — сказала ему и Света.
Сказала, уже признавая его своим, сказала, уже уверенная в том, что он подчинится, и, нажимая ему крепкой ладошкой на плечо, отправила его.
Но заниматься они не могли. Он явно отвлекал их.
— Ну как? — проводив подругу, спросила сестра.
— Ничего, — ответил он.
— Ничего?! Да ты уже влюбился в нее! — возмутилась сестра. — Она очень хорошая девочка.
А ведь еще утром он ничего не ждал от каникул. Очередное место, где теперь жили родные, становилось привычно чужим. Он почти физически ощущал свою природную обособленность и отдельность. Близость к родным сама по себе не делала его таким уж счастливым, хотя и мама, и отец, и сестры считали, что как раз он больше, чем они, должен быть всем доволен.
Оля уговорила его. Пошли прогуляться все четверо. Оля шла с ним под ручку, Тоня чуть впереди, тротуар был узок, а брат уходил вперед и оглядывался. Солнце повсюду наводило яркий глянец. Деревянные тротуары сменились асфальтированными. Центр города оказался небольшим и почти безлюдным. Здесь находились длинная двухэтажная деревянная школа, в которой учились сестры и брат, за школой сквер, за сквером маленькая площадь, за площадью побеленное двухэтажное кирпичное здание с колоннами фронтона и деревцами по сторонам. Прогуляли около часа. Сестры были довольны, что их видели с необыкновенным кавалером. Он же был удивлен и тем, что они так довольны, и тем, что чувствовали себя в этом городке как дома, и тем, что считалось здесь центром.
Он еще ни о чем не подумал, не успел даже сообразить, что означал бордовый цвет и ладная фигурка, а сердце уже раскачалось. Чувство взошло яркое, цветное и свежее. Она!
Все в девушке, оставаясь на вчерашних местах, выглядело еще заметнее. Она оказалась чуть меньше ростом, чем запомнилась ему, как-то очень кстати меньше. Он разглядывал девушку снова и снова, но делать это открыто было нельзя, что-то наплывало, становилось все ярче
