Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

…Знаете, мне иногда кажется, что я не смогу полюбить и выйти замуж. Как ни горько сознавать, но судьба моя не сложилась.

…Сын у меня родился, такой крикливый, сил просто нет. На меня похож. Дали мне отдельную хорошую комнату в общежитии, рядом с заводом, в самом центре.

…Когда сыну моему исполнилось четыре месяца, попали с ним в больницу. Через день он умер.

…Моему сыночку скоро пять лет. В этом году получила диплом об окончании техникума, вступила о партию.

…Ничего не знаем о Диме. Нигде не появляется, никому не пишет. Прошел слух, которому не хочется верить, будто бы стал он выпивать.

…Два года назад родственники матери забрали нас из интерната. Мне стыдно писать, что мы уехали из интерната. Ведь это был родной дом. Много позже я поняла, что значит потерять родной дом. Теперь мы с сестрой живем у разных теть. Встречаемся редко. После первого года сестру отдали здесь в интернат. Оба старших брата в армии. Младший живет с отцом. Раскидало нас всех.

Несладкая доля, невеселая участь стоять на краю, на ветру, когда разорваны узы семейного родства, разорен очаг и нет крова над головой, а жизнь словно впала в беспамятство, словно забыла про слезы, одиночество, горе детей, и не устает подбрасывать им непростые, порой неразрешимые вопросы, ежедневно и ежечасно испытывая детдомовцев на прочность, на выживание.

ИЗ ПИСЕМ ВЫПУСКНИЦЫ 1978 ГОДА ЛЕРЫ П.:

…Я вышла замуж в 20 лет. Сейчас у меня трое детей. Старшая пошла в школу, средняя идет в школу в будущем году, а сыну полтора года. Впятером уже восемь лет живем в коммунальной квартире. Куда только я не обращалась. А мне говорят: «Будешь писать, еще лет 15–20 не получишь квартиры».

Мы с мужем выросли в детских домах. Теперь хоть своих детей сдавай туда, пока жилье не дадут. Дети ничего хорошего не видят, только пьянки соседей. Покоя никакого. Нервы мои на пределе. Я своих детей учу тому, чему меня учили в интернате, — быть честной, справедливой, всем и всегда помогать в трудную минуту, хорошо учиться и работать. У меня это получается. Не буду хвастать, но люди мной довольны. Только вот с начальством туговато. Вроде все люди партийные, а не все осознают. Себе все, а рабочие живут в тяжелых условиях. Смотрю телевизор, читаю газеты, столько разговоров про справедливость, а где она? Нервы мои раскачались. А ведь мне троих детей надо воспитать. Вот написала в газету «Труд». Буду ждать ответа.

…Ответа на письмо пока нет. Я так устала, ни во что не верю. Может, они и не станут моим письмом заниматься?

Почти все наше начальство живет в коттеджах, у них все под рукой, а рабочему человеку никаких нормальных условий. Жилплощадь должна быть у всех одинаковая. Сколько членов семьи, такая и жилплощадь. Я так считаю. А потом, оно, начальство, оно ведь в партии Ленина состоит. Как же так?

…Ответа на письмо нет. И нет никакой надежды на лучшее. Наверно, всю жизнь придется с этим подселением жить.

Ходила в партком. Но там о льготах для детдомовских и слыхом не слыхивали.

ИЗ ПИСЕМ ВОСПИТАТЕЛЕЙ ИНТЕРНАТА, КОТОРЫЕ Я ПОЛУЧУ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА ИЗ ЛЕСНОГО:

…За всех детей, особенно за детдомовских, очень переживаю — как с ними жизнь обойдется? 1 сентября, признаться, чувствовала себя сиротливо без своих ребят. Сухановские работают в колхозах. Валера уходит в армию. Просит разрешения прислать вещи на хранение.

…Вступительные экзамены в военные училища ребята мои завалили. Не прошли медкомиссию — у Володи барахлит сердце, у Сани — хронический тонзиллит. Только Паша зачислен в мореходную школу.

…Из-за болезней многие в интернате остаются на второй год. В 10-м классе есть переростки, а во 2-м сидят 10— 11-летние.

…Мои выпускники все получили рабочие профессии и остались работать на заводе. Бываю у них часто. Живут в рабочем общежитии: девочки в одной квартире, мальчики в другой.

…Сегодня субботний день. А мы с детьми готовимся к городскому смотру строя и песни. Помните знаменитое выступление класса Николаева? Сколько оно стоило нервов и детям и взрослым? Я уже сегодня в шоке.

А вообще-то мероприятий очень много — то всесоюзный сбор, то митинг, то торжественная линейка, то политчасы, то устный журнал.

…Работать все тяжелее. Директор уехал на месяц учиться, завхоз в отпуске. Дома я совсем не бываю и детей своих не вижу.

…Единственная моя отрада — мои девятиклассники. Шебутные, ленивые, доверчивые и, к сожалению, очень больные. Многие по месяцу и более лежат в больнице. Я взялась по-своему лечить их. Каждое утро бегу из дома к ним, и мы с ними, как по орбите, крутим витки вокруг школы. Трусцой, полегоньку. Но не хотят вставать, черти. И всего-то на 30 минут раньше.

…Во второй половине года у нас началась «амурная лихорадка» в 8—10-х классах. Причем в весьма нескромной форме — то обнимаются, то целуются на глазах у всех. Так вот, на днях разбирали «дело о пощечине». Одна девочка влепила парню оплеуху. Было за что. Но девчонки дружно и ей выдали — не веди себя так, чтобы парень мог позволить лишнее.

…Знаете, у нас большая радость. Наш школьный музей занял первое место среди школьных музеев края. Как будто недавно его открывали, помните? А теперь наш музей включили в маршруты городского туристического бюро. Почти ежедневно поступают заявки, и экскурсионный автобус привозит к нам посетителей.

…Есть у меня к вам просьба. Вы уже, наверно, знаете, что умер (повесился) Георгий Степанович. Он писал неплохие стихи. Не могли бы вы показать их специалистам? Может, что-то бы напечатали?

Георгий Степанович пользовался любовью и уважением ребят, а им даже не разрешили проводить его на кладбище.

.. Недавно судили наших ребят за летние грехи. Двум парням дали по 3 года. Одному 3 года и 6 месяцев, еще одному 2 года условно. А ведь раньше у нас даже на учете в милиции дети не стояли. А сейчас 20 на учете, 20 в бегах. Где они, что с ними — никто Не знает.

Как-то после долгих колебаний и сомнений решили спросить у ребят, откуда, по их мнению, появляются трудные и как помочь человеку стать лучше?

Шестиклассники: «Все начинается с детства. У мальчика рано умерли отец или мать, и ему трудно одному и плохо. Если мать и отец пьют, а ребенка сдают в детский дом. От недосмотра и плохого воспитания. От блата или когда их очень нежат. От невоспитанности родителей, их распущенности».

Десятиклассники: «Человеку может помочь только близкий друг или девчонка. Дружный класс. Первый путь — воспитатель, второй — самовоспитание, третий — личный пример старших. Самое главное — это мать».

Мама родила меня поздно, а ушла из жизни рано. Так рано, что я даже не успела запомнить ее. Какие у нее были волосы, какие глаза, руки, голос? Как она смеялась, плакала? Что любила, чего боялась? Как жила? Как умирала?

В тридцатых мама с братом Иваном уехала из Тбилиси в Ленинград учиться на инженера. Где, при каких обстоятельствах встретились они с отцом? Что держало, роднило их? Почему так рано оборвались их жизни?

Зимой сорок второго мы с мамой эвакуировались из Ленинграда в Тбилиси. Дорога была долгой, а жизнь рядом с мамой, как миг, короткой. Небольшой двор выходил на тенистую улицу в цветущих белых акациях. Двор от улицы отделяли тяжелые ворота. На ночь ворота запирали на ключ. По утрам мама спускалась во двор по высокой деревянной лестнице, шла к воротам, оборачивалась, улыбалась мне и исчезала в узком солнечном проеме.

Серым февральским днем по той же лестнице маму несли на руках. Лицо в цветах. Ворота распахнуты настежь.

Через девять дней меня повели на кладбище. Дул холодный ветер. Возле церкви по обе стороны от входа стояли на ветру нищие, и каждому в их протянутые ладони мы положили несколько серебряных монет. У могилы священник раскачивал кадило, поднимал глаза к небу, к голым веткам деревьев, шевелил губами и крестился, крестился. У священника были длинные волосы и длинное черное платье.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ:

…Нашу маму арестовали в 1932 году. Мы с братом были уже взрослыми. Ездили мы к ней раз в месяц из Москвы по железной дороге, потом в санях до самого места. В 1935 году посадили и меня.

Свидания с близкими разрешали крайне редко. Ко мне в Ухту приехал брат. Трудно представить, чего это ему стоило. Мы с ним поговорили на сильном морозе всего двадцать минут. Я ему сказала: «Ты про меня забудь и адрес этот забудь. Тебе жить».

…Женщины на допросах вели себя достойнее мужчин. Мужчины быстрее ломались. Страшная вещь — пытка бессонницей. На допрос уводят утром, приводят в барак после отбоя. Или уводят после отбоя и приводят утром. Только приляжешь, поднимают: «Ходи, ходи!» Мне повезло — у меня было всего десять таких дней. Думала, с ума сойду. Начинало казаться, что размягчились кости позвоночника.