Избранное в двух томах. Том 1. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский
— A-a-a… — протянул Аверя, ровным счетом ничего не понимая.
— А иконы тут при чем? — Аркадий провел помазком по верхней, подпертой языком губе.
— Если б не они, может, не было бы и Матисса… Монументальность, обобщенность — ни одной мелкой, дробящей впечатление детали, лаконизм и простота…
— Модные словечки!
— И все это он взял у икон, и в особенности — у русских икон!.. Ах, какой ты мне сделал подарок, Аверя, век не забуду! Будешь в Москве, обязательно заезжай ко мне. Даже можешь остановиться у меня. Приму… Ах, какая штука! Пожалуй, лучшая из моего собрания, а у меня за двадцать пять перевалило, и всё только старые…
Авере прямо неловко было, что он доставил столько радости этому бурному человеку с горящими глазами.
— Может, у нее еще такие есть? Да, конечно, наверно есть… Ведь она сняла первую попавшуюся.
— Да, — подтвердил Аверя, чувствуя, к чему клонит Лев.
— Слушай, а если я подарю тебе ласты и трубку, ты не сможешь попробовать еще?
— Трудно, — вздохнул Аверя. — Не знаю еще, как с этой кончится. У нее старики лютые и верят в бога люто. Мой-то батя тоже немного верит, да как-то весело и не молится, а они лютые!..
— А может, обойдется? Я бы, пожалуй, и с маской расстался. Тебе она нужней… Хочешь маску?
— Зачем вы это говорите? — У Авери заколотилось сердце: ах, как хотелось ему получить все это насовсем!
— На, забирай. Для хорошего человека ничего не жалко. — Лев протянул ему маску — продолговатое стекло, обтянутое резиной, — маску, какой не было ни у кого в Шаранове.
Она очутилась в Авериных руках. Он совсем не хотел брать ее, потому что знал, как трудно будет просить Фиму снять со стены еще одну икону, но маска каким-то образом очутилась в его руке. Он не брал ее — просто свел вместе пальцы — и вдруг почувствовал ее прохладную тяжесть.
— И ласты получишь. Притащи две, и постарее… У них ведь много… Обойдется.
Аверя весь пылал. Он становился единовластным владельцем такого богатства!
— Не удастся — что ж, придется вернуть, — сказал Лев.
Аверя все понимал.
Лев опять взял в руки икону, зачем-то подул на нее, нежно прикоснулся тыльной стороной ладони.
— Георгий… Как выразительно, сколько экспрессии в повороте тела, в руке! А какое благородство в тонах! Вроде приглушен главный цвет, но он орет, орет!
Аверя смотрел на него и растерянно улыбался.
— Попробую, — проговорил он.
— Слушай, — сказал вдруг Аркадий, — прошу тебя: оставь Аверю в покое. Неужели мало всего того, что он тебе сделал? Ты просто жаден, а жадность до добра не доводит. — Голос Аркадия звучал жестко и холодно. — Думал, сам поймешь, и не хотел тебе это говорить, а приходится. Ты собираешь эти иконы только потому, что это модно, только потому, что у тенора вашего концертно-гастрольного объединения Гришаева их двадцать семь штук, а у куплетиста Катькина — тридцать одна. Тебе приятно поразить ими гостей, подчеркнуть, что ты не отстаешь от времени и понимаешь толк в настоящем искусстве, а на самом деле ты… — Аркадий начал сердиться.
Лев покраснел, надулся, и Аверя поспешил из палатки.
Маску и трубку на всякий случай он спрятал под полу пиджака. Аверя шел по улице Железнякова и думал, как бы лучше подъехать к Фиме, и ничего не мог придумать.
Он даже не слышал, как с мчавшегося сзади грузовика кто-то кричал ему. И уже когда грузовик почти поравнялся с ним, Аверя очнулся.
— Ну, поехали? — крикнул ему Саша, и пес Выстрел подтвердил лаем, что не прочь снова схватить его клыками, если будет глупить.
— Не, — закачал головой Аверя, — сегодня мне недосуг.
— А то садись, вне конкуренции будешь… Поработать с собачкой надо.
«Видно, на границе ей маловато работы, — подумал Аверя, — тренируют, чтобы по следу идти не разучилась».
— Ну смотри. — Саша кивнул ему с машины, а Выстрел отрывисто тявкнул на прощание.
Аверина голова была занята другим. Даже Алка, которую он повстречал на Центральной улице у детской библиотеки, мало заинтересовала его. А вообще-то он любил говорить с этой звонкой красивой девочкой. Купаться с ней не пойдешь — с тоски подохнешь, в нырки играть она не умеет: увидит плывущего по Дунаю ужа и орет как резаная.
Зато беседовать с ней бывает приятно. Особенно слушать ее. Чего только не знает она! И когда в обувной магазин привезут синтетические сандалеты по четыре рубля, и у кого сейчас на руках библиотечная книга про диверсантов «Это было на Дунае», и почему отец Коськи Заречного ушел из семьи и поселился в доме номер семнадцать, где надпись «Злая собака» и в подтверждение нарисована страшная пасть с торчащими кривыми клыками, и…
Все знала она, буквально все, что творилось в Шаранове.
— Ты куда так торопишься, Аверчик? — остановила она его. — Давай походим.
— Зачем? — спросил Аверя.
— Поговорить хочется. Давно не видала тебя.
— Как-нибудь в другой раз.
— Слушай, а ты знаешь, что…
Целый час пробродил он с Алкой, и у нее ни на минуту не закрывался рот. Потом, когда все главные новости были выговорены и ничего интересного нельзя было ждать, Аверя отделался от Алки, сославшись на то, что отец велел прийти сегодня пораньше. А сам полетел к Фиме.
Как вот только лучше подъехать к ней, как объяснить, чтобы правильно поняла: совсем не из корысти хочет он раздобыть эти иконы — все ребята будут нырять и плавать с этими ластами и маской. Можно даже через Маряну организовать секцию подводных охотников…
Спрятав под лопухом своего огородика то, что дал ему Лев, Аверя зашагал к домику Фимы.
Он шел по кладям, подыскивая слова помягче и поубедительнее, и вдруг услышал крик.
Кричала Фимина мать. Крик был хриплый, надрывный и какой-то слепой. Какой-то яростный и дикий был этот крик. И вслед за ним — плач. Ее, Фимин, плач.
— Убить тебя после этого мало! Убить!
Следовали громкие удары кулака, а может, и палки обо что-то мягкое, живое, и слышался плач. Он то прерывался, то возникал. Это был плач взахлеб, горький и тяжелый. Фима что-то кричала сквозь слезы, что-то твердила. Но удары заглушали и прерывали эти слова и плач.
Аверя ринулся обратно. Он бежал по кладям к Дунаю, бежал и только сейчас начинал понимать, что наделал. Он бежал к мосту через Дунаец, бежал к воротам рыбозавода.
Старичок вахтер, сидевший на ящике из-под рыбы, знал Аверю и пропустил. Аверя пробежал
