Дядюшка-флейтист - Клавдия Владимировна Лукашевич
Марья Ивановна беспрестанно выбегала в кухню и кричала на Николая Васильевича:
— Вымыли посуду? Как вы долго возитесь! Давайте сюда… Экий тюлень! Ставьте самовар!
Она вырывала полотенце из рук Николая Васильевича и сердито перетирала стаканы и чашки.
Наташа лежала на сундуке и стонала. Музыка, пение, крики и стук отзывались в ее больной головке, как тяжелые удары молотка.
— Николай Васильевич! — окликала она, как только тетка скрывалась из кухни.
— Что, Наташенька?.. Что?.. Попить хотите?.. Да? — спрашивал тот тревожно, нагибаясь к девочке.
— Николай Васильевич, слышите?! Это Липа «Приер дивиер» играет. А кто булками обносит гостей? Ой, как голову больно! Дайте попить…
— Сейчас, Наташенька, сейчас, милая… Я вам чаю с лимоном налью… Тетя не увидит… Пейте…
Дрожащими руками он приподнимал стриженую головку и бережно поил девочку.
— Николай Васильевич, подойдите ко мне… — через несколько минут снова звала Наташа. — Я боюсь, боюсь тети Маши…
Николай Васильевич подходил, с нежной лаской нагибался к больной и гладил ее по голове.
— Не бойтесь никого… Я тут, с вами… Вас не обидят. Может, головку примочить? Да? — спрашивал он, и глаза его застилались слезами.
— Дайте мне руку, — Наташа горячими, сухими ручками ловила руку дяди и прижималась к ней пылающей щекой. — Так хорошо! — шептала она и закрывала глаза.
Что было хорошо, Николай Васильевич не знал; может быть, именно то, что ребенок впервые не чувствовал себя одиноким.
Заслышав шаги хозяйки, Николай Васильевич вставал у сундука и прикрывал собой больную.
— Самовар подайте! За хлебом сбегайте! — кричала Марья Ивановна. — Какой вы бестолковый! Чего вы по кухне мечетесь?
Николай Васильевич делал все как в чаду. Все его мысли и тревоги были обращены к маленькой девочке, беспомощной, покинутой. С беспокойством посмотрев на Наташу, он торопливо побежал в лавку за хлебом и мигом вернулся.
Нарезая хлеб, он неожиданно заметил, что большие, болезненно блестящие глаза в упор смотрят на него.
— Что, Наташенька? Не надо ли чего? — заботливо спросил он.
— Дядя Коля… — тихо позвала девочка. Она впервые его так назвала; это вырвалось у нее так ласково, от души.
С замирающим сердцем бросился Николай Васильевич на этот зов.
— Что, милая? Попить хотите?
— Дядя Коля… сядьте на сундук… Вот тут. Сядьте. Знаете, Николай Васильевич, вы не пейте водки… Пожалуйста, не пейте! Тетя Маша вас бранит и сердится. А я вас тогда боюсь… Правда, боюсь… Вы тогда страшный и гадкий…
Николай Васильевич опустил голову и долго-долго молчал. Вдруг он словно очнулся и решительно вскинул глаза на девочку.
— Даю тебе честное слово, Наташенька, не стану больше пить. Гадость она, водка-то… Поправляйся. Для тебя не стану. Вот увидишь.
Наташа улыбнулась и погладила дядю по руке.
— Я вас очень люблю. Больше, чем дядю Петю… Больше гостей, больше всех, — лепетала девочка, протягивая худенькие руки. Она охватила нагнувшегося к ней дядю за шею и закрыла утомленные глаза.
— Милая моя! Родная! Добренькая! — шептал Николай Васильевич, а крупные слезы одна за другой катились по его лицу и падали на пальто, которым была прикрыта девочка. Он гладил ее по голове, по щекам и смотрел на нее с умилением и тревогой.
Снова послышались шаги Марьи Ивановны. Николай Васильевич поспешно вскочил, взволнованный и растерянный.
— Что же вы хлеб-то не нарезали? Сами догадаться не можете! — кричала на него хозяйка.
…И вот под эти сердитые окрики, под резкие звуки фортепиано, под громкий смех гостей между этими двумя никому не нужными людьми был заключен сердечный союз. Без любви и привязанности так холодно жить. Доживая, чистая любовь согревает жизнь, как солнечные лучи весной…
Сидя около Наташи, в полузабытьи закрывшей глаза, Николай Васильевич с грустью смотрел на нее и думал, какая она маленькая и одинокая, растет без ласки отца и матери, никому не дорога, лишена детских радостей, не знает веселья… Положим, Петенька жалеет Наташу, но ведь у него есть своя дочь, да еще он боится Марью Ивановну. Наташу же некому пригреть… А какой ребенок не жаждет ласки, не льнет к доброму человеку!..
— Липочка поет «Приер дивиер»… Я буду петь… Дядя Коля… дядя… Я боюсь… Дядя Коля… Мне страшно… Спрячьте меня, — бредила Наташа.
Николай Васильевич то гладил ее по голове, поправлял подушку, подносил пить, то сжимал свою голову руками и что-то шептал. Он давал сам себе обеты не бросать и оберегать девочку на ее жизненном пути, сделать для нее что-то хорошее, что — он и сам еще не знал, но все ему казалось теперь возможным и достижимым.
Под утро гости стали расходиться. Наташа заснула. Николай Васильевич вздохнул и, поминутно посматривая на заснувшую девочку, изо всех сил стараясь не шуметь, принялся мыть и убирать посуду.
Дядюшку выгнали
Наташа выздоровела. Это была одна из тех детских болезней, которые возникают неожиданно, но скоро проходят. Между тем Николай Васильевич за то время, что девочка пролежала в кухне на сундуке, сильно изменился, даже осунулся, тревожась за нее. Он бродил как тень и твердо выдерживал обещание, данное племяннице.
Наташа поправилась, перебралась на свое место — в залу, за диван, и Николай Васильевич повеселел.
Похудевшая, слабенькая девочка сияла тихим счастьем, точно болезнь переродила ее.
Раз тетка ушла за провизией, а Наташа, улучив свободную минутку, вбежала в кухню.
— Дядя Коля, наши сегодня на весь вечер в гости уйдут! — радостно шепнула она, рассмеялась и захлопала в ладоши.
Этим было сказано многое: обоим представился веселый вечер, разговоры, пение, игра на флейте. Такие светлые минуты нечасто выпадали на их долю.
— Твой «почтенный дядюшка-флейтист» сегодня совсем с ума спятил, — говорила Липе вернувшаяся Марья Ивановна. — Представь, душенька, стирает в корыте полотенца и ухмыляется во весь рот. Вот сокровище-то!
— Ах, и не говорите мне о нем! — ответила Липа.
Наташа догадалась, чему улыбался дядюшка, и в ее больших глазах мелькнул задорный огонек.
Вечером, как только хозяева скрылись за дверью, девочка была уже в кухне.
— Ну, дядя Коля, давайте теперь играть на флейте, — весело подпрыгнув, сказала она.
— Погоди, Наташечка… наши еще не успели далеко отойти. Услышат, тогда нам плохо будет. И кухню вот надо прибрать…
— Как мы с вами давно на флейте не играли! Я все ждала, ждала, когда-то они уйдут. Как я рада! А вы, дядя Коля, рады, что они ушли? — болтала Наташа.
— Конечно, нам с тобой вдвоем-то посвободнее. Только они ведь хозяева, Наташечка… Тут уж их воля…
— Играйте, играйте же скорей! Сначала мою любимую, знаете, так тонко-тонко-тонко, а потом — как
