Мореплавания Солнышкина - Коржиков Виталий Титович
— На место! Не сметь!
— Ах, даже так! — возмутился доктор. — Ну ладно!
И вдруг он разбежался, вскочил на трос и быстро побежал по нему, помахивая чемоданчиком. На палубе не успели даже мигнуть, как он перелез через борт.
— Вот так, — сказал Челкашкин и улыбнулся. — А с ним, — он показал наверх, — мы ещё поговорим. — И тут же отправился к себе в лазарет.
В это время из-за угла, запыхавшись, выбежали три молодых красивых штурмана. Они отвезли Морякова в больницу и теперь отчаянно размахивали руками. Но пароход уже уходил из бухты.
РУКУ НА ДРУЖБУ, СОЛНЫШКИН!
Наступила ночь. На небе высыпали тысячи звёзд, и все отразились в воде. Пароходик бежал по ним, как петух по зерну.
Солнышкин стоял на самом носу парохода.
Сзади пароход догоняла луна, и Солнышкину казалось, что сам он — тугой, наполненный парус. Мешало только тесто, которое начало подсыхать на спине, и поэтому пришлось спуститься в душ.
Там уже приплясывали Петькин, Федькин, плюхался толстый Степан. Солнышкин еле пробился к душу, и тугие горячие струйки забарабанили по спине. Но через минуту ему стало совсем тесно. Он повернулся боком и увидел, что артельщик вроде бы увеличился в объёме. Он хотел повернуться поудобнее, но деться было некуда. От горячей воды артельщик разбухал, как сарделька.
— Ого! — сказал Солнышкин.
— Что? А ну-ка, вали отсюда! — прикрикнул артельщик, шлёпая себя ладонями по мокрому брюху.
Солнышкин поглядел на артельного исподлобья.
— Не слышал? — зашипел артельщик. — Да я тебя…
Но не успел договорить — в душевую вошёл боцман Бурун с берёзовым веником под мышкой.
— А-а, опять тут артельщик разоряется! — сказал он. — А ну-ка, хватит! Дай людям после работы помыться.
Артельщик поплёлся к двери. Солнышкин снова забрался под душ, и старый Бурун принялся хлестать его веником. Это было особенно приятно после длинной дороги и всех событий, которые свалились на голову Солнышкина.
Наконец всё утихло. Поблёскивая вымытым лбом, Солнышкин направился в каюту. На пороге его встретил Перчиков и протянул новенькую тельняшку:
— Держи!
Глаза у Солнышкина загорелись.
— Ух ты, вот это да!
— Бери, надевай, — сказал Перчиков и сам засиял от удовольствия.
Когда Солнышкин просунул голову в тельняшку и рассмотрел себя в зеркале, Перчиков вдруг озабоченно спросил:
— Слушай, Солнышкин, а почему Плавали-Знаем так сердито на тебя смотрел? И что у тебя случилось с артельщиком?
Солнышкин забрался на верхнюю койку, которую, понятно, Перчиков уступил ему, и рассказал всё по порядку. В каюте стоял приятный полумрак, за бортом бежали волны; Перчиков ремонтировал какой-то радиоприёмничек, и от света ламп носик его тоже светился, как радиолампочка. С каких-то неизвестных берегов в каюту доносились попискивания азбуки Морзе, долетала тропическая музыка, и Перчиков посмеивался над приключениями Солнышкина. Но когда тот рассказал о случае с милицией, о встрече в парикмахерской и о последней стычке в душевой, Перчиков задумчиво сказал:
— Да, тебя могут ждать неприятности. Но ничего, мы тебя в беде не оставим. — И протянул вверх руку: — Руку на дружбу, Солнышкин!
И хотя Солнышкин сам не собирался давать себя в обиду, он с радостью пожал мужественную руку Перчикова.
ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ БРАВОГО КАПИТАНА
Ночь прошла спокойно. И Солнышкин начал утро в самом боевом настроении. Под плеск волн он сделал на палубе зарядку, под крики чаек встретил солнце. Оно выкатилось из-за моря и полетело ему навстречу. Потом Солнышкин позавтракал куском хлеба с маслом, настоящим флотским чаем и теперь в раздевалке ждал команды боцмана.
— Федькин! Петькин! — крикнул Бурун, влезая в сапоги. — За мной! Солнышкин, за мной!
Но тут в коридоре раздались тяжёлые угрюмые шаги, и у раздевалки остановился Плавали-Знаем. Правая рука его была в кармане, а левая поглаживала густую щетину и ощупывала подбородок.
— Солнышкин, за мной! — процедил он сквозь зубы.
Все переглянулись. А Солнышкин помрачнел и с тяжёлым предчувствием зашагал сзади. Он медленно сжимал кулаки и готовился к бою. Он думал, что сейчас его ждёт какая-нибудь страшная работа. Ну ничего! Он себя покажет! Он докажет, что такое настоящий человек.
Плавали-Знаем остановился у своей каюты, снял грязные сапоги и, открыв дверь, сказал:
— Сначала надраить их, потом побрить меня! — И он злорадно посмотрел на Солнышкина. — А потом накормить моего индийского попугая. Ясно?
У Солнышкина на лбу воспламенились пятна.
— Я не чистильщик и не парикмахер. Я матрос!
Но из-за двери раздался важный голос:
— Плавали, Солнышкин, знаем. Настоящий матрос должен выполнять все распоряжения своего капитана.
Солнышкину ничего не оставалось делать. Он со злостью схватил сапоги и пошёл на палубу.
«Тоже нашёл себе слугу, — подумал он и швырнул сапоги, как кота, сожравшего на кухне сметану. — Я тебе начищу, я тебе покажу, какой я слуга!» И он пнул их ногой, как бешеного пса, который располосовал новые брюки. Потом он их начал драить так, что щетина разлеталась из щётки. «Вот так я тебя буду брить», — приговаривал Солнышкин. Но чем больше он злился, тем ярче сверкали сапоги. Настроение у Солнышкина стало исправляться, и мысли пошли веселей.
«Что бы такое ему подстроить? — подумал Солнышкин. — Как отомстить?»
Но ничего придумать ему не удалось, и он отнёс сапоги к капитанской каюте.
Но тут в дело вмешался артельщик Степан. Он отсиживался в каюте и курил папиросы «Казбек», целую пачку которых купил в «Золотом ките». В тот самый момент, когда Солнышкин ставил сапоги, он выглянул из каюты.
— Хе-хе, — захихикал Степан. — Вот сейчас я ему подстрою. Сейчас Солнышкину нагорит! — И как только тот отошёл в сторону, он подкрался на цыпочках к капитанской каюте и опустил в сапог горящую папиросу.
— Ну что, долго я буду ждать? — раздалось в эту минуту за дверью. И через порог в носках шагнул Плавали-Знаем.
Он втиснул одну ногу в сапог, потом сунул вторую и тут же завертелся и заревел, как пароходная сирена: огонёк прилип к самой пятке. Полкоманды бросили работу и понеслись наверх, прыгая через ступеньки. Плавали-Знаем вертелся на одной ноге и выл: «У-у-у!» Наконец он сдёрнул сапог, и, увидев папиросу, заорал:
— Солнышкин! Где Солнышкин?
— А вот Солнышкин, — услужливо подскочил артельщик.
Солнышкин растолкал всех и протиснулся в середину.
— Это что же, вредительство? — сверкнул глазами Плавали-Знаем и протянул сапог.
— В чём дело? — спросил Солнышкин.
— А вот в чём. — И Плавали-Знаем вытряхнул из сапога окурок «Казбека».
— А я при чём? — спросил Солнышкин.
— При чём Солнышкин? — выступил вперёд Перчиков.
— Постойте, постойте! — сказал Бурун и взял папиросу. — «Казбек»! Да ведь их курит у нас один артельщик.
— Кто? — спросил Плавали-Знаем.
— Артельщик, — подтвердили все.
— А-а, так это ты? — зашипел Плавали-Знаем.
— Я нечаянно, я думал — это урна, — сказал артельщик, но сапог со всей силой шлёпнул его по самой макушке, как по мишени.
— Ну что, теперь побреемся? — деловито спросил Солнышкин.
— По местам! По местам! — заорал Плавали-Знаем и в одном сапоге заковылял на капитанский мостик.
Бриться ему уже не хотелось.
ПРЕСТУПНАЯ ХАЛАТНОСТЬ КОКА БОРЩИКА
Теперь Солнышкин мог заниматься настоящей матросской работой. Он закатал рукава тельняшки и вместе с боцманом драил палубу. Он так старательно натирал её шваброй, что даже видавший виды Бурун удивлялся:
— Вот это да!
И он сразу же доверил Солнышкину поливать палубу водой из шланга. Шланг был новенький, вода из него била тугой прозрачной струёй, во все стороны разлетались сверкающие брызги, за бортом кричали чайки, и Солнышкин опять был такой радостный и счастливый, что ему захотелось послать фотокарточку бабушке. Он вымыл всю палубу, струёй сбил с бортов пыль и даже облил спасательные круги, так что они засветились как новенькие. Потом он вымыл две грузовые машины, которые стояли у трюмов и плыли на Камчатку.
