Анатолий Чупринский - Емеля
— Какие предложения? — мрачно спросил Царь.
— Организовать шоу!
— Концерт клавесинной музыки… — начала, было, Клара. Но ее не услышали.
— Развлекательное шоу!
— С шутками и песнями!
— С шутками? — переспросил Царь.
— Веселыми безобидными шутками! — подтвердил первый референт.
— И фокусами! — подхватил второй.
— Если царевна хотя бы улыбнется… — с тоской молвил Царь. Помолчал, потом добавил, — Каждый получит квартальную премию.
Развлекательное шоу состоялось на следующий день. В зал приемов согнали весь обслуживающий персонал. Поваров, дворников, горничных. Заправлял всем этим представлением Ведущий. Шарообразный, вроде, мужчина с писклявым голосом.
— Дамы и господа! — орал он дурным голосом, — Выступает всемирно-известный фокусник, ученый и публицист, писатель и артист, психолог и просто красивый мужчина…. Маньяк Гаспарян!!! Встречайте, господа! Встречайте!!!
На середину залы вышел Фокусник.
— Прошу вашего внимания, господа! Гениальное изобретение века! Бутерброд, падающий исключительно маслом вверх! Помогите мне!
Две помощницы моментально поставили в центр зала небольшой столик.
— Берем самый обыкновенный кусок хлеба! Хлеб — всему голова. Особенно, ржаной, хлебозавода «Вам в рот!». Но это так, к слову. Обыкновенный кусок хлеба. Одинаковый с обеих сторон. Намазываем его сливочным маслом. Желательно молокозавода «Пейте — трезвейте!». Вот так, аккуратно…
Фокусник, действительно, как заправский официант, намазал хлеб маслом.
— Теперь внимание! Подбрасываем бутерброд вверх! Чтоб он несколько раз перевернулся в воздухе! Внима-а-ание!
Фокусник подбросил бутерброд под самый потолок. Тот полетал, полетал и упал… маслом вверх! Все присутствующие только ахнули.
— Ваши аплодисменты, господа! — вмешался Ведущий.
Бурные и продолжительные аплодисменты были наградой Фокуснику.
Когда аплодисменты стихли, все услышали мрачный голос царевны Яны:
— Глупость!
— Почему… дочка? — растерянно спросил Царь.
— Просто он намазал хлеб не с той стороны! — тоскливо ответила Яна.
Ведущий продолжал отрабатывать свой нелегкий эстрадный хлеб.
— Лауреат международных премий! — орал он дурным голосом, — Несравненный Коржик Фарфоров!!! Встречайте, господа! Встречайте!!!
Обслуживающий персонал послушно начал хлопать в ладоши. На середину зала выскочил длинный худой тип в разноцветных одеждах, с перьями из всех мест.
Начал дергаться, как эпилептик и громко петь:
— Ты мое крылышко, я твой хвостик!
Ты моя щечка, я твой носик!
Ты моя пятка, я твой голень!
Ты мой стебель, я твой корень!
Щечка-а… моя-а-а!!!
Царевна Яна с тоской выразительно посмотрела на отца. Царь виновато пожал плечами. Худой тип с перьями из всех мест, между тем, все продолжал:
— Ты мой крестик, я твой нолик!
Ты наркоманка, я алкоголик!
Яна вынула из волос шпильку и спокойно ткнула ей в воздушный шарик, который держал в руках один из референтов. Шарик с оглушительным грохотом лопнул.
В зале началась паника. Вся публика на пол попадала.
— Хазары-ы! Террористы-ы!
— Хазары-ы!
Царь громко хлопнул в ладоши. В зале воцарилась тишина.
— В чем дело, дочка? — озабоченно спросил Царь, — По-моему, все замечательно.
— Папочка! Это… пошлость! Неужели сам не видишь!?
— Массовая культура, — виновато развел руками Царь.
— Заведи цензора.
— Вот от тебя, дочка, я этого никак не ожидал! — удивленно произнес Царь.
— Мы молодое поколение! Мы выбираем любовь!
Царевна Яна, гордо вскинув голову, ни на кого не глядя, покинула залу.
Воспитательница Клара сидела у раскрытого окна, традиционно дудела в кларнет.
На подоконник с шумом опустилась Сорока, у которой на хвосте была резинкой закреплена какая-то записка. Клара со вздохом отложила кларнет в сторону, сняла с хвоста Сороки записку, брезгливо двумя пальцами развернула, прочла по складам:
— Из-за леса.… Из-за гор… Возвращаетса… Емеля…
Покачала головой, строго сказала. Обращаясь неизвестно к кому:
— Не фижу… рифмы…
Жестом шуганула Сороку с подоконника. И направилась в покои царевны Яны.
Царевна Яна стремительно бежала по полю. В сопровождении невесть откуда взявшихся двух маленьких собак. Веером во все стороны из травы из-под ее ног разлетались кузнечики. Ветер свистел у нее в ушах.
Только пыль столбом, только густые травы к земле пригибаются. Пару раз Яна даже через чьи-то плетни перемахнула. Как заправская спортсменка барьеристка.
Одета наша царевна Яна была довольно непрезентабельно. Простая домотканая рубаха, бесцветная невыразительная шаль, лицо кое-где местами то углем, то мелом измазано. Короче, только голые пятки сверкали из-под длинной юбки.
Но как хороша! Глаза горят, щеки пылают, волосы на ветру развиваются.
Что любовь творит, просто фантастика!
Встретились Емеля с Несмеяной в самом подходящем для того месте. На мосту. Оба оказались в нужном месте в нужное время. Хотя, мост — слишком сильно сказано. Так, небольшой мостик через речку. Но вдвоем не разойтись. Никак. Что, согласитесь, большой плюс. В нашей ситуации.
Встретились на самой середине. Друг другу в глаза смотрят, оторваться не могут. И оба молчат, как воды во рты набрали.
Оба довольно крепко изменились за эти годы. Но у обоих в ушах уже одинаковая музыка звучит. Такая тихая и красивая. Типа, симфонии. Вроде бы, та, что звучала в яблоневом саду. И вроде, другая.
Что бывает, сами понимаете, исключительно в исключительных случаях. Это наш старый знакомый, Великий дирижер опять взмахнул своей палочкой и…
Весь мир вокруг замер в напряженном ожидании. И лягушки квакать перестали. Даже рыбы головы из воды высунули и ждут.
Первой пришла в себя Несмеяна. Встряхнула эдак головой и спрашивает:
— Ты кто?
— А ты… кто?
— Я первая спросила.
— Емеля я. А ты?
— Бестемьяна.
— Красивое имя. Только непонятное. Где-то я тебя видел, красавица.
— Мы раньше никогда не встречались, — поспешно ответила Несмеяна, — Издалека путь держишь?
— Сапоги омывал в Индийском океане! — ответил Емеля.
— Типа, инфернальный долг исполнял, — понимающе кивнула она.
— В натуре. Без всякой мистики.
Емеля, улыбаясь и глядя прямо в глаза Яне, вдруг во все горло запел:
— «Эх, сколько видано-о! Эх, перевидано-о!Сколько видано, перевидано,Вспомнить будет о чем!».
— Так и будем стоять?
— Ты куда торопишься?
— У некоторых… — улыбаясь, с ударением сказала она, — …насчет уважения к женщинам, проблемы! Мог бы дорогу уступить.
— Солдат Емеля никогда не отступает! — тоже улыбаясь, ответил Емеля, — Ни шагу назад! Только вперед!
— Мне в речку прыгать прикажешь?
— Ни в коем разе! — испуганно заявил Емеля, — Не дай Бог, ноженьки замочишь! Где живешь, красавица?
— На мельнице. Я дочь мельника, — интуитивно брякнула Несмеяна.
Оправдание ее фантазии, внешний вид солдата Емели. Стоптанные до невозможности сапоги. Правый даже веревкой перевязан. Чтоб подошва не отвалилась. Выцветшая гимнастерка, штаны, о них и говорить не хочется, одно название.
Допустим, если б призналась, что она — дочь царя, та самая Яна-Несмеяна. Типа, законная наследница престола, что бы вышло?
Нет, что ни говори, женская интуиция, хоть и бежит чаще всего впереди мозгов, но зато редко ошибается.
Короче, поднял Емеля красавицу Несмеяну, (по ее версии Бестемьяну!), на руки, развернулся на середине моста на сто восемьдесят градусов и перенес ее на берег.
Осторожненько так поставил на землю.
— Все-таки, где-то я тебя видел, красавица!
Козырнул и направился опять на мост. Строевым шагом. Не оглядываясь.
— Не споткнись, Емеля! Не дай Бог, упадешь!
— Русский парень в воде не тонет! — не оглядываясь, прокричал Емеля.
И сглазил. Неожиданно на ровном месте на самой середине моста споткнулся, потерял равновесие, как-то нелепо замахал руками и… упал прямо в речку.
Фонтан брызг до облаков! Каскады мелких капель!
И заливистый смех Несмеяны.
Впервые за долгое время царевна Несмеяна смеялась от души. Не по злобе, не от вредности характера, не желая унизить или просто причинить мелкую неприятность Емеле. Совсем по другой причине.
А Емеля, между тем, тонул самым натуральным образом. Без шуток. Пускал пузыри, судорожно махал руками и едва слышно сипел:
— Тону-у.… В натуре-е…. Погиба-аю-ю-у!!!
Царевна Яна, как истинно русская женщина, (в данном контексте, девушка!), не стала стоять, сложа руки. Наши женщины они известное дело. Коня на скаку, раз плюнуть. В горящую избу, легко. Только свистни.
