Наталия Венкстерн - Побег
— Бабка из ума выжила, — говорили про нее.
Бабка проснулась ночью оттого, что ей показалось, что кто-то тихо, как мышь, скребется у нее под окном. Прислушалась, тихо все… и вот опять у самой двери точно шепчут. Бабка встала и подошла к двери.
— Кто там?
— Пусти, не лихие люди.
— Да кто вы такие?
В ответ голос сказал придушенно:
— Не обидим, коли в душе жалость имеешь — отомкни.
Бабке бояться нечего было: изба пуста, взять нечего.
— Ну что ж — сказала она спокойно, входите.
За дверью, прижимаясь к ней, чтобы не видать их было при утреннем свете, стояли Ефимка и Федосьюшка. Федосьюшка с трудом переводила дыхание, оба были бледны, с волос и с платья их струилась вода.
— Гонятся, — прошептал Ефимка и, вскочив в избу вместе с Федосьюшкой крепко запер за собой дверь.
Тут только бабка услыхала, что по всему берегу раздаются крики гиканье, перекликание чьих-то зовущих голосов.
Не обращая внимания на хозяйку, Ефимка подбежал к окошку и прильнул к закопченной слюде, через которую хоть и с трудом, но все же можно было различить, что делалось снаружи. По берегу бежали люди. Вероятно, они догнали пустую лодку и убедились, что беглецы спаслись вплавь.
— Здесь они где-нибудь. Уйти им некуда! — кричали голоса. — Обходи избы.
Разбуженные жители рыбацкой деревушки тоже стали высыпать из домов, заслыша тревогу. В этой избушке Федосьюшка и Ефимка были бы пойманы, как звери в капкан. Еще несколько минут, и догоняющие ворвутся сюда. Это было ясно.
Бабка между тем с изумлением глядела на незванных гостей, которые метались по ее крошечной избе.
— Да откуда, чьи? — пролепетала она. Твердая духом Федосьюшка внезапно зарыдала и в отчаянии кинулась к старушке.
— Бабушка! Гонятся за нами: беглые мы, кулибинские. Лютостью своей извел нас хозяин. Бабушка! Что делать нам?
Ефимка обернулся от окна.
— Сюда идут — проговорил он чуть слышно.
Марьюшка по-старушечьи пожевала губами, соображая что то. Она провела рукой по мокрым волосам Федосьюшки.
— Ничего, голубушка, авось…
Мелкими шагами подошла она к углу, где стояли полуразвалившийся сундук и лавка, служившая ей кроватью.
— Ну-ка, парень, отдовинь, да скорей поворачивайся. Слава те, господи, избу с умом строили: в подполье схороню вас.
В один миг был отодвинут сундук, открыта дверца подполья, и оба беглеца провалились в темную сырую дыру. Бабка задвинула лавку на прежнее место и кряхтя улеглась. Тотчас раздался стук в дверь.
— Кто там?
— Отворяй!
— Да кто такие?
— Отворяй! Не то избу разнесем!
— Обуться-то дайте.
Когда Марьюшка с непроницаемым видом отворила дверь, перед ней оказалась целая толпа людей. Ермил впереди всех готов уж был ломать дверь.
— Чего вам?
Лица заглядывали в избу, обшаривали ее глазами — все было пусто, измятая бабкина постель свидетельствовала о прерванном сне хозяйки.
— Никого ты не видала, старуха.
— А кого, батюшка, видать-то? Кто ко мне забредет, у меня взять нечего.
— Одна ты?
— Одна, милые, заходите коль надо что.
— Айда, братцы! — крикнул Ермил, — идем дальше, все равно не уйдут от нас.
Старуха вышла вслед за толпой на крыльцо и, провожая их, приговаривала спокойно:
— Не уйдут, не уйдут. Где уйти?
* * *Дни и недели длились, делавшиеся все более рьяными, поиски князя и Кулибина. Подняли на ноги всю губернию, обещали награду тому, кто выдаст им беглецов. Раздражала обоих смелость, с какой был совершен побег, и все больше и больше разгорались их ненависть и соперничество в этой бесплодной охоте. Беглецы, как в воду канули. Никто не встретил их на много верст кругом. Где они могли быть?
Между тем бобылка Марьюшка продолжала жить попрежнему, одна в своей избушке, только чаще стала выходить посидеть на завалинке, прося у проходящих соседей хлебушка, картошки.
— Одна, — говорила она, — радость на старости лет пожевать чего-нибудь.
И ей подавали, подсмеивались над ней, говоря, что смерть забыла ее.
В холодном крошечном подполье Марьюшкиной избы томились бледные, исхудавшие Ефимка и Федосьюшка: только ночью выпускала их старуха в комнату, где они могли размять затекшие члены, вздохнуть иным воздухом.
Старуха говорила:
— Потерпите, ребятки, потерпите. Поищут да и бросят, тогда вам путь, как вольному ветру, на все четыре стороны.
И они терпели и рады были терпеть, не зная, как и благодарить свою спасительницу.
* * *Только с наступлением осени, когда окончательно прекратились поиски отчаявшихся помещиков, Марьюшка в темную ночь выпустила своих пленников на волю. С одной стороны темнела Волга с казавшимся мрачным нависшим противоположным берегом, с другой— расстилались безвестные дали степей. Туда на восток, в далекую Сибирь, где можно было найти приют в непроходимой чаще лесов, где скрывался обиженный бродячий люд, держали путь Федосьюшка и Ефимка.
Они были истомлены, замучены, но радость и надежда не покидали их. Что могло быть страшного для них в лишениях и трудах, раз они были обладателями величайшего человеческого блага — свободы.
* * *— Ну, касатики, — сказала Марьюшка на прощание. — Живите долго да свободно. Путь долог, да силушки много в вас. Дойдете.
— Дойдем, бабушка! Только тебя-то оставлять жалко.
— Чего жалеть? Я с господами счеты свои свела. Хоть вас из когтей ихних вырвала. Теперь и помирать можно.
