Жанна Браун - Решительный сентябрь (журнальный вариант)

Марина Павловна принялась нарезать хлеб.

— Если так, тогда скажи, где ты был так долго?

— У Славки.

— Не мог подождать, пока он придёт домой?

— Не мог… Да только ему плевать на меня с высокой горы.

— Не верю.

И тут Сергей взорвался.

— И ты не веришь?! Ну, и не надо! Можете никто не верить! Думаешь, я эту проклятую тачку сам взял? Думаешь, взял, да? Мне Ефимов её дал. Бери — для тебя старался! Товарищ! Только не говори никому… Он скромный! Я же не знал, что она краденая… Думал, он у матери на работе набрал… Скромный! Я правду тогда сказал, а она не поверила… И ещё галстук хотят отнять! Я и сам этот галстук швырнул! Я…

Сергей запнулся. Ему не хватало воздуха и не хватало слов.

Марина Павловна села на табуретку, положила руку на стол. Сухие пальцы вздрагивали. Она посидела секунду и сказала спокойно, не поднимая глаз на Сергея.

— И правильно сделал. Грош ему цена, значит, была тому галстуку. Твоему…

— Не грош, а семьдесят восемь копеек, — поправил Сергей запальчиво.

Марина Павловна кивнула, соглашаясь, и спросила, по-прежнему не глядя на Сергея.

— Что же ты так переживаешь? Из-за этих копеек?

Сергей смотрел на бабушку, не понимая, куда она клонит? Ждал, что она продолжит, но бабушка молчала, и тогда он сказал с обидой:

— Я за правду переживаю.

— За правду не переживают. За правду борются.

— Я борюсь.

— Тем, что сам швырнул галстук? Это не борьба… это, милый мой, истерика.

Сергей покраснел и отвернулся. Слёзы были близко, он напрягся, чтобы сдержать их. Бабушка не выносила слёз.

Марина Павловна тяжело поднялась, упираясь ладонями в толстые доски стола, налила в тарелку бульон и поставила перед Сергеем.

— Ешь, пока не остыл.

Сергей поспешно хлебнул, обжёгся и начал ожесточённо дуть в тарелку.

— Швырнул… Тебе легко говорить, а они все, как ненормальные. Сбор, сбор… честно признайся… Далась им эта тачка!

Бабушка пододвинула ему хлеб.

— Скажи мне, мальчик, для тебя самого тоже дело только в тачке?

— Тачка — мелочь, — поспешно сказал он, — главное не в этом.

Конечно, бабушка права. Главное не в тачке. Главное в подлости Ефимова.

— А если она не хочет верить? — неожиданно для себя вслух спросил Сергей.

Бабушка ответила так, будто слышала, о чём он думает:

— Не верит, потому что не знает, где правда.

— Ба, неужели ты ничего не можешь придумать? Помоги мне…

Марина Павловна грустно улыбнулась и покачала с отрицанием головой.

— Милый мой мальчик, я не стану ничего придумывать за тебя. Первый раз в жизни ты столкнулся с неправдой, с подлостью, и должен сам защитить то, во что веришь. А иначе всю жизнь будешь жить по чужой подсказке.

Сергей взглянул на часы. Было начало седьмого, Вальтер обещал подойти к шести. Сергей прошёл в коридор и снял курточку.

— Уходишь? — спросила бабушка.

Сергей оглянулся. Бабушка стояла на пороге кухни. Сергей ждал, что бабушка спросит, как обычно: «Ты куда?», но она не спросила.

— Ты не волнуйся, я скоро, — сурово сказал Сергей.

Бабушка кивнула.

2.

Вальтер сидел на ящике возле штабеля пустой тары и даже не оглянулся на хлопок двери. Сердился за опоздание. Сергей хотел было дружески ткнуть его в бок, дескать, не сердись, так получилось, и замер в удивлении. По двору неспешно шёл Виктор Львович, поглядывая на таблички с номерами квартир над подъездами.

Сергей нагнулся к Вальтеру:

— Глянь, комиссар… ищет кого-то.

А Виктор Львович уже шёл к ним, улыбающийся, простецкий, ну прямо добрый старый друг, а не малознакомый мастер ПТУ, которого даже бесшабашный Славка побаивается.

Вальтер хотел было встать, но комиссар помахал рукой.

— Сидите, сидите, — великодушно разрешил он, поддал ногой пустой ящик и, ловко перевернув его, уселся рядом.

— Итак, что же вы намерены предпринять? — поинтересовался он, как бы продолжая прерванный разговор.

— С кем? — не понял Сергей, всё ещё пребывая в замешательстве. — Со Славкой? Так его нет дома.

Виктор Львович засмеялся, потянул Сергея за руку и усадил рядом.

— Знаю. Почему вы убежали?

Сергей промолчал.

— Я же обещал — расхлебаем беду вместе. Не поверили мне?

Сергей снова промолчал.

Виктор Львович грустно вздохнул.

— Понятно. Один человек совершил подлость… и весь мир рухнул? Никому нельзя верить? Насколько я сумел понять, прощать этого товарища…

— Он нам не товарищ, — резко сказал Сергей.

— Прошу прощения. И что же вы намерены теперь делать с ним? Только прямо, по-мужски?

— Бить, — сказал Вальтер с вызовом.

Сергей кивнул. Он пока тоже не видел иного выхода. Если по-мужски…

Комиссар покивал головой.

— Неплохо, красавцы. Только позвольте задать два маленьких вопроса: во-первых, он позволит себя бить? И, во-вторых, стоит ли?

Вальтер широко ухмыльнулся.

— Стоит, не сомневайтесь. Вадим не из тех, кто сдачи даёт.

— Трус он, — презрительно сказал Сергей, — только исподтишка умеет.

— Плохо, красавцы. Думаю, не выйдет у вас с дракой. Драться можно с сильным и на равных. А вот труса мне бы моя мужская гордость бить не позволила.

Вальтер вскочил и встал перед комиссаром оскорблённый и негодующий.

— А ему гордость позволяет подлости делать? Тоже нашли объяснение — если трус, так всё прощать, да? Нет уж!

Он посмотрел на Сергея — дескать, не молчи, не дай погибнуть святому делу. Они должны выдать Вадиму по заслугам, наказать за подлость!

— Погоди, Валька, не суетись. Дай подумать.

Несмотря на то что у Сергея тоже чесались кулаки при одном упоминании фамилии Ефимова, он всё же хотел дослушать комиссара. Ещё утром, не задумываясь, он стал бы за предложение Вальтера. А сейчас точно повернулась в нём за этот день какая-то шестерёнка на сотую долю градуса и не давала нестись вперёд, как прежде, без оглядки.

— А что вы предлагаете? — хмуро спросил он комиссара.

— Вот это разговор мужчин, — Комиссар улыбнулся. — Думаю, красавцы, надо пойти к Ефимову домой и поговорить с ним по-человечески. Может быть, до нас никто ещё не говорил ему, что подличать вредно для здоровья?

Из-за штабеля ящиков неожиданно вышла Маруся. Бледная и решительная — отсюда хоть прямо на баррикаду.

— Я с вами, — сказала она, — я всё слышала.

— На экране серая мгла, — пискнул Вальтер.

Комиссар поспешно вскочил, уступая Марусе свой ящик.

Сергей смотрел на неё, не зная, радоваться или огорчаться. Он был уверен, что телефонный разговор навсегда рассорил их. И вот…

— По-моему, тебя не звали, — буркнул он и отвернулся.

Гордая Нарыкова даже бровью не повела. Видно, тоже поняла кое-что за это время.

— Неважно. Я сама. Мы же товарищи…

— Товарищи? А я и не знал… И давно?

Комиссар взял Сергея за плечо.

— Послушай, это не по-мужски.

— Вы же ничего не знаете, она…

— Не имеет значения, — перебил комиссар, — идёмте.

Они поднялись на пятый этаж, и Вальтер решительно позвонил в квартиру Ефимовых.

— Кто там? — спросил за дверью Вадим, разглядывая их в глазок.

— Ты же нас видишь, — сказал Сергей. — Выйди, поговорить надо.

— Не выйду, — сказали за дверью, — ты драться будешь.

— Не буду, успокойся.

— А зачем тогда бородатого мужика приволок? Хочешь выманить, а сам…

Маруся не выдержала, подошла ближе.

— Ефимов, не бойся. Мы только поговорить с тобой хотим.

— Ого! И Нарыкова здесь? — словно бы обрадовался Вадим. — Культурненько обставили, нечего сказать. И Быков? Вся шайка-лейка собралась! Суд Линча хотите устроить? Ничего у вас не выйдет, привет!

Было слышно, как он, нарочно топая, прошёл в комнату и захлопнул дверь.

Комиссар в удивлении поскрёб бороду:

— Н-да-а… Вы предупреждали меня, что мальчик не Евпатий Коловрат, но так откровенно трусить просто неприлично.

— Пойдёмте отсюда, — сказала Маруся, — противно.

Сергей в сердцах стукнул кулаком по двери Ефимовых.

— Ну нет. Я заставлю его выйти! У кого есть спички?

Виктор Львович достал коробок, протянул Сергею.

— Только без глупостей, слышишь?

Сергей вытащил спичку и вставил её в звонок. В квартире раздался непрерывный пронзительный вой.

Вальтер довольно потёр руки.

— Здорово! Сейчас мы выманим Рейнеке Лиса из норы.

Звонок неожиданно умолк, а из-за двери раздался хохот Вадима.

— Я вывернул пробки, жених! Ах, эти синие глаза…

Сергей с ненавистью смотрел на кожаную, выстеганную ромбиками дверь с блестящим кружочком английского замка. Ему казалось, что это не замок, это сам Вадик смотрит на него одним глазом, чистым и светлым, как тогда в школе… И это кожаное самодовольство не прошибить ничем!