Вера Инбер - Как я была маленькая (издание 1961 года)
Вот удивительно! Эта черепашка была всего на два года моложе меня!
— И потом, почему ванна? — продолжал дядя Оскар, — Моя черепаха не водяная, а сухопутная. Смотрите, у неё на лапках нет перепонок. У меня она жила в чемоданчике, вот в этом, соломенном, чтобы ей легко было дышать. Совершенная тихоня.
— Дядя Оскар, — попросила я, — пожалуйста, оставьте Тихоню у меня. Она мне нравится. Вы только скажите, чем кормить её.
— Муравьиными яйцами, — ответил дядя Оскар и подладил меня по голове. — Ты действительно хорошая девочка. В другой раз привезу тебе два волчка.
— Следует тебя похвалить, Верочка, что ты не испугалась, когда свёрток задвигался, — добавила мама.
Папа ничего не сказал, только подмигнул мне.
Но как раз в ту минуту, когда мама хвалила меня за то, что я не испугалась, в передней раздался звонок. Слышно было, как Дарьюшка кому-то отперла, кого-то впустила, о чём-то кого-то спросила. И после этого, войдя в столовую, громко сказала:
— Пришёл Гребень. Говорит — по важному делу.
Ох! Гребень!.. Пришёл-таки! Выбрал время!
Я прикрыла голову руками и как можно ниже пригнулась к столу. К счастью, никто не обращал на меня внимания: все повернулись к двери.
Сейчас я объясню, почему я так струсила.
Дело в том, что я не любила причёсываться. Как ни старалась тётя Наша осторожно расчесать мои волосы, но они были такие густые и, главное, такие кудрявые, что с ними никакого сладу не было. Гребешок путался в их кольцах, колечках и завитках. Там зацепит, там потянет. Боль такая!.. Просто хоть возьми да остригись, как Дима.
Я всячески старалась увильнуть от причёсывания.
— Страм, да и только! — ворчала Дарьюшка у себя на кухне. — Вот как заявится Кум-Гребень да как пойдёт чесать!..
И Дарьюшка рассказала, что у них в деревне, над самой речкой, возле мельничного колеса, стоит избушка, вся овитая туманом. Всюду ясный день, солнышко светит. А у мельничного колеса сырость кольцами вьётся, космами тянется. Проживает в той избушке Кум-Гребень. Из себя он высокий, костистый, серьёзный такой. Волосы жёсткие. Пальцы ухватистые. Как услышит Кум-Гребень, что живёт где-то растрёпа, тотчас же, непрошеный, заявится в то жильё. Встанет на пороге и поманит пальцем. Растрёпа выйдет за дверь. Пойдёт-пойдёт, а там и в избушку войдёт, в туман этот. И следов потом не сыщешь. Вот что бывает…
Мама была недовольна:
— Что вы, Дарьюшка, вздор какой говорите! Причёсываться необходимо, но Кум-Гребень — просто неумная сказка. Вы таких вещей не рассказывайте.
После маминых слов я успокоилась. Но всё же Кум-Гребень тревожил меня. Мама, вероятно, лучше знает. Но ведь Дарьюшка собственными глазами видела эту избушку и туман.
Кум-Гребень долго не шёл ко мне, но вот, выбрав день, когда у нас был в гостях дядя Оскар, он заявился в наше жильё.
— Сейчас я узнаю, в чём дело, — сказала тётя Наша и вышла в переднюю.
Оттуда доносились к нам голоса: её и Гребня. Тётя Наша говорила громко, уверенно. Гребень — тихо, слегка покашливая. Видно, простудился в своей туманной избушке.
— Вот в чём дело, Оскар, дорогой, — сказала тётя Наша, возвращаясь в столовую. — Просто не знаю, как тебе быть. Ты ведь утомлён, скоро уезжаешь. А тут тебя просят. Нет, я считаю, что ты не должен.
— А может быть, я всё-таки должен, — улыбаясь, ответил дядя Оскар.
— Но ведь ты даже не знаешь, о чём идёт речь.
— А может быть, я всё же догадываюсь, — сказал дядя Оскар, — Кто там пришёл? Попроси его войти.
И в столовую вошёл Гребень, Это был студент. Высокий, худой, с мягкими, зачёсанными назад волосами. Пальцы на руках самые обыкновенные. На ногах — стоптанные башмаки, да и куртка на нём потёртая.
— Простите, что я врываюсь, — сказал студент дяде Оскару, — Искал вас по всему городу, боялся, что уедете. Я от имени своих товарищей. Они так хотят вас послушать! Немногие, совсем немногие были на вашем концерте. Ведь билеты дорогие. Мы к вам с просьбой, с большой просьбой: не согласитесь ли вы дать концерт для студентов… Бесплатный.
Последнее слово Гребень выговорил совсем тихо, почти шёпотом.
— Пожалуйста, громче. Я вас плохо слышу, — сказал дядя Оскар.
Но было видно, что он всё слышал, что он шутит. Лицо у него было ласковое, доброе.
— Устраивайте концерт, — обратился он к студенту. — Пусть послушает молодёжь. Пусть.
Гребень весь покраснел от радости.
— Это будет такой подарок, такой подарок! — повторял он уходя.
Он был совсем не страшный, а наоборот — добрый, хороший. Звали его Иван Васильевич. Он стал бывать у нас, подружился со всеми нами, особенно с тётей Нашей.
* * *Через неделю мы провожали дядю Оскара в дальние края.
Пароход, на котором он уплывал, был не похож на тот, что отвозил нас с Димой к бабушке. Тот был небольшой, невысокий. А этот — огромный, высоченный, весь усыпанный людьми. Да и вся пристань была полна: это студенты пришли проводить дядю Оскара.
На палубе, среди уезжающих, стоял дядя Оскар в своей серой шляпе и белом кашне.
Папа поднял меня на плечо.
Дядя Оскар засмеялся и пальцам и правой руки маленькими шажками прошёлся по левой ладони. Я поняла, что он мне наказывал: «Береги Тихоню».
— До свиданья, до свиданья, дядя Оскар! Приезжай опять!
— Счастливого пути! — закричали десятки голосов.
Десятки синих студенческих фуражек взлетели в воздух: вся пристань поголубела.
Огромный пароход стал медленно отходить от нас.
До свиданья, дорогой дядя Оскар!
Счастливого пути!
Чашка шоколада
— Я не уверен, — сказал папа, обращаясь к маме, — что Веруше стоит идти к Пташниковым. Почему они позвали её на чашку шоколада? Только потому, что её родственник — знаменитый скрипач. А я бы хотел, чтобы нашу девочку приглашали в гости ради неё самой.
— Видишь ли, я думаю, что… — Тут мама плотно прикрыла дверь.
И мне не удалось узнать, о чём мама думала.
Мне очень хотелось к Юленьке. Меня никогда ещё не приглашали на чашку шоколада. До сих пор я пила только чай с молоком или какао. Да и не только в шоколаде было дело. Я мечтала подружиться с Юленькой. Поэтому я страшно обрадовалась, когда узнала, что в конце концов было решено пустить меня к ней в гости.
— Не облейся шоколадом, — сказала тётя Наша, помогая мне надеть моё лучшее, шерстяное розовое, платье. — Шоколад очень плохо отмывается.
В половине пятого Дарьюшка пошла со мной к Пташниковым, чтобы быть у них к пяти часам, как они просили.
— Я приду за тобой в восемь, — сказала Дарьюшка.
— Так рано? — огорчилась я.
— Так велено. Да и сколько же сидеть в гостях-то? Ночевать, что ли, там собираешься?
Столовая у Пташниковых была громадная, как каток. В ней всё блестело и светилось. Пол был не такой, как у нас, крашеный, а паркетный, до того блестящий, что в нём отражались ножки стульев.
Да и стулья были не такие, как наши. У Пташниковых они были обиты ярким бархатом, медные гвоздики в виде звёздочек сверкали как золотые. Даже нашему красавцу дивану было далеко до этих нарядных стульев.
Мне навстречу вышла Юленька. Она была вся в шелку. На шее — золотой медальон. Впервые я видела её так близко. Губы у неё были капризно надуты, светлые глаза, прищурены. Нос она морщила, как будто ей предлагали выпить касторку. То и дело она поправляла свои длинные локоны.
— Как они у тебя красиво вьются! — с грустью заметила я и потрогала свои волосы.
Несмотря на все старания тёти Наши, они вились во все стороны. Даже бант не помогал. Пользы от него не было никакой, одни неприятности.
— Мои локоны называются «букли», — с гордостью сказала Юленька. — Но, конечно, они сами не вьются. Моя гувернантка, мисс Докс, каждую ночь накручивает их на бумажные папильотки. Когда я катаюсь с мамой, я всегда стараюсь, чтобы ветер не растрепал моей причёски.
Я хотела подробнее расспросить про букли и папильотки, но тут нас всех усадили за стол, где уже дымились беленькие чашечки, такие прозрачные, что шоколад просвечивал сквозь них.
— Это английский сервиз, — сказала мне Юленька. — Очень дорогой. Называется «яичная скорлупа».
Меня даже в жар бросило от страха разбить чашечку — такая она была тонкая, лёгкая и горячая. Я только удивлялась тому, как другие спокойно пили из этих чашек шоколад и при этом ещё ухитрялись есть ореховый торт.
— Девочка, как тебя зовут? Ты не боишься обжечься? — шёпотом спросила я у своей соседки в кудрях до плеч и кружевном воротнике.
— Я не девочка, а мальчик Гаррик. И не мешай мне, — с полным ртом ответил Гаррик.
— Ах, так вот она, эта малютка, у которой такой выдающийся дядюшка! — услышала я позади себя громкий, смеющийся голос.
