Вера Инбер - Как я была маленькая (издание 1961 года)

— Тётя Наша, я тоже хотел бы пришить пуговицу на ножке, только без напёрстка, конечно, — стал просить Дима.

— Не давай ему, тётя Наша! — сказала я. — Зачем ему уметь шить?

— А вдруг я в пустыне или в открытом море? — возразил Дима. — И вдруг без компаса, в безлунную ночь у меня отрывается пуговица на куртке. Я сейчас же пришиваю её «на ножке». Правда, тётя Наша?

— Пожалуй, что и правда, — согласилась тётя Наша. — Ну что ж, вот вам обоим по пуговице и по суконному лоскутку. Сядьте рядышком и шейте.

Дима попробовал было, но сразу же укололся и, бросив шить, сказал:

— Ты права, тётя Наша, мне это ни к чему. А когда я поеду путешествовать, у меня все пуговицы будут на проволоке. Я это давно уже решил. А пока — не можешь ли ты, тётечка Нашечка, пришить Фонарю хвост? Хоть с напёрстком, хоть без напёрстка — как хочешь.

— Нет, — отвечала тётя Наша, — хвостом мы займёмся как-нибудь в свободное время. А ты, раз уже занялся пуговицей «на ножке», изволь довести это до конца.

Хотя и неохотно, Дима так и сделал.

Волшебный смычок

На главной улице, в окне нотного магазина, на подушечке из живых цветов, была выставлена фотография знаменитого скрипача, который должен был приехать в наш город.

Скрипач был снят со своей скрипкой. Она лежала у него на левом плече, и он легко поддерживал её пальцами. В правой руке был смычок, поднятый над струнами. Лицо у скрипача было худое, неспокойное, глаза тёмные. Чёрные длинные волосы спутаны, будто их взметнуло ветром.

У этого окна всё время толпились прохожие. Но, наверно, никто в целом городе не ждал приезда музыканта с таким нетерпением, как я. Меня спросят: почему? И я отвечу: этот знаменитый скрипач был дядя Оскар, наш родственник, родной брат тёти Наши.

Я много слышала о дяде Оскаре, но никогда не видела. И вот теперь увижу.

Тётя Наша часто рассказывала, как трудно приходилось будущему скрипачу в их небогатой семье. Отец тёти Наши и дяди Оскара хотел, чтобы его сын сделался зубным врачом. «Больные зубы у всех всегда найдутся, — говорил отец. — А слушать музыку — это роскошь. Я, например, всю жизнь прожил без скрипки».

И всё же маленький дядя Оскар настоял на своём. Но как тяжело ему было!

Один раз, возвращаясь вечером от учителя музыки, он потерял смычок своей первой, самой первой детской скрипки. Футляра у неё не было. Дядя Оскар носил скрипку и смычок в холщовой сумке, которую ему сшила тётя Наша; смычок оттуда и выпал.

«Ха! — сказал отец. — Я так и знал, что из этого мальчика не выйдет скрипач!»

Но дядя Оскар пришёл в такое отчаяние, что вместо тёплой шапки-ушанки, которая зимой была тоже очень-очень нужна, ему купили новый смычок.

И вот теперь, когда дядя Оскар вырос, про него стали говорить, что у него «волшебный смычок». Знаменитый скрипач, он ездит по городам и даёт концерты по всей России и за границей.

Сколько раз ему предлагали навсегда остаться в Америке и стать американцем. Но дядя Оскар отвечал: «Приезжать к вам я буду, а жить у вас не стану».

Тётя Наша рассказывала об этом с гордостью. И мы все вместе с ней гордились таким родственником. Вот почему я так радовалась и волновалась, узнав, что дядя Оскар скоро приедет к нам, чтобы выступить здесь перед публикой и повидать тех, кого он не видел много лет. А меня он и вовсе не знал.

Задолго до приезда дяди Оскара у нас в доме только и говорили, что о нём и о его концерте. Мы с Димой не успокоились до тех пор, пока не услышали, что «дети тоже пойдут».

Накануне дня приезда тётя Наша сказала:

— Ну, пора взяться за медовую коврижку.

И она объяснила мне, что с детства это любимое лакомство дяди Оскара.

В городах, где он даёт концерты, ему подносят дорогие подарки — золотые портсигары, серебряные вазы, бронзовые чернильницы, венки, букеты. Но никто не догадался поднести знаменитому скрипачу домашнюю медовую коврижку.

Испечь такую коврижку не так-то просто. Весь секрет в том, чтобы не сделать её обыкновенной ноздреватой сладкой булкой. Но и тугой, как резина, она тоже не должна быть. Надо очень точно рассчитать количество мёда и муки. И тётя Наша рассчитала всё это так, что коврижка получилась на славу. Верхняя её корочка была густо усажена миндалинами, из которых я не тронула ни одной.

На другой день мы понесли эту коврижку в гостиницу, где остановился дядя Оскар. Он не любил, чтобы его встречали на вокзале, поэтому тётя Наша и не встретила его.

Вообще у дяди Оскара был такой характер, что никогда нельзя было знать наверняка, что он любит и чего не любит.

По дороге в гостиницу тётя Наша так волновалась, что я ей сказала то, что она мне иногда говорила: «Необходимо взять себя в руки».

Дядя Оскар жил в самом лучшем, бархатном, номере. В передней стояли горкой коричневые, как шоколад, чемоданы.

Когда мы вошли, дядя Оскар брился. Увидя нас, он с бритвой в руке и мылом на подбородке кинулся обнимать тётю Нашу:

— Сестра!.. Дорогая!.. Сюда, к окну. Дай взглянуть на тебя. О, ты плачешь… Я тоже, тоже. И эта мыльная пена… Я замылил тебя. — Он стал вытирать тёте Наше лицо полотенцем, которое тоже было в мыле.

Дядя Оскар лицом был похож на тётю Нашу, но только он был моложе. Он бегал по комнате, жевал коврижку и всё говорил, разговаривал и всё никак не мог добриться до конца.

Тётя Наша со слезами и улыбкой смотрела на него.

Пока мы сидели у дяди Оскара, ему несколько раз стучали в дверь, но он всем отвечал: «О, прошу… нельзя!» Когда ему подали в щёлку письма, он крикнул: «Вечером, вечером!»

Бегая по комнате, он вдруг наклонился ко мне:

— Ах, здравствуй, ну, здравствуй! Как ты мала! Я думал, ты больше. Какая же ты? Послушная, хорошая?

Я посмотрела на тётю Нашу и ответила:

— Я довольно хорошая.

И тётя Наша кивнула головой.

— А как ты думаешь, привёз я тебе что-нибудь? Ну, подарок.

— Я думаю, что да, — сказала я. — У вас такие большие чемоданы.

— Правда, правда. Я привёз. Но что именно, как ты думаешь?

— Я не знаю.

— Да, вот именно, не знаешь. Ты всё получишь завтра, когда я приду к вам в гости. Ведь ты зовёшь меня в гости? Да?

— Вы приходите к нам обедать, — сказала я. — Мы уже всё приготовили, но не знаем, понравится ли вам. Ведь вы капризный.

— Это кто же тебе сказал?

— Тётя Наша.

Тётя Наша покраснела, как маленькая девочка, и покачала головой. А дядя Оскар снова кинулся ей на шею.

Он был капризный, но добрый. И я осмелела:

— Милый дядя Оскар, а нельзя ли мне посмотреть волшебный смычок?

— Ах, и ты уже знаешь про него? Сейчас покажу.

И он вынул из скрипичного футляра тоненький, тугой смычок. Самый обыкновенный.

— А где же волшебство? — спросила я.

— Оно там, внутри. Это не видно.

— Это слышно, — пояснила тётя Наша. — Мы услышим это сегодня вечером на концерте.

А я добавила:

— И дети тоже пойдут. Но… дядя Оскар, милый, а нельзя ли, чтобы вы сейчас мне что-нибудь сыграли? Что-нибудь красивое. Хоть немножко!

— Верочка! — с укором воскликнула тётя Наша.

Но дядя Оскар не рассердился:

— Ничего, ничего. Да, я тебе сыграю. Слушай.

Он положил скрипку на плечо, как на фотографии, поднял смычок и провел им по струнам вверх и вниз, и опять вверх и вниз.

— Ну что, нравится?

— Нет, — решительно ответила я. — Это некрасиво. Вы вечером так не играйте.

— Верочка! — с ужасом закричала тётя Наша.

Но дядя Оскар рассмеялся до слёз:

— Правда, правда, ты права, это не очень красиво. Это я просто гамму тебе сыграл. А вечером будет совсем не так.

По дороге домой тётя Наша всё упрекала меня за болтливость и невоспитанность, но я не слушала её. Меня очень интересовали подарки. Но, главное, я беспокоилась: а вдруг дядя Оскар и вечером так сыграет? Мне будет совестно перед Димой. Ведь я столько рассказывала ему про «волшебный смычок».

Да, я очень беспокоилась.

Бис, бис!

— Что это с детьми? — встревожилась мама. — Застыли рядышком на стульях и только глазами ворочают.

— Это ничего, мамочка, — успокоила я её, не трогаясь с места. — Это мы так сидим, чтобы не измяться к концерту.

Мы были очень нарядны. Дима — в светлом матросском костюме, а я — в розовом платье, на голове — такой же бант. Этот бант пребольно ухватил меня за какой-то один волосок. Но, когда я хотела освободить его, тётя Наша остановила меня: «Кто хочет быть красивым, должен терпеть».

Кто хочет быть красивым!.. Да кто же этого не хочет? Хотела и я. Но, глядя на себя в зеркало, я видела, что даже розовый бант не помог мне. Вздёрнутый нос, непослушные волосы «с рыжинкой», как говорила наша Дарьюшка, а главное, до обидного маленький рост — всё это было не очень красиво. Какое сравнение с Юленькой Пташниковой! Я считала, что красивее её не найдётся, пожалуй, во всём свете.