Николай Жданов - Морская соль
— С чего же начнём? — сказал он, вдруг останавливаясь и вопросительно глядя на обступивших его мальчиков.
Но юные гости растерянно молчали.
— Вы-то сами что хотели увидеть? Ну, вот хоть вы? — настойчиво спрашивал офицер, положив руку на плечо стоявшему рядом с ним Пруслину.
— Я бы хотел, чтобы торпеду пустили, самую настоящую! — сказал Пруслин, и его серьёзные глаза на сосредоточенном смуглом лице буйно сверкнули.
Офицер посмотрел на него и озадаченно покачал головой:
— Ну, торпеду я для вас не могу пустить, особенно настоящую, а торпедные аппараты можно будет посмотреть.
— Из пушки тоже выстрелить нельзя? — спросил Япончик.
— Тоже нельзя, — сказал офицер и улыбнулся.
— А можно залезть на самую высокую мачту? — солидно спросил Рогачёв, всегда такой молчаливый. — И оттуда посмотреть кругом во все стороны! — добавил он смущённо, и его веснушчатое лицо стало совершенно пунцовым.
— Вот это можно! — сказал офицер. — Там вы и боевую рубку увидите, и зенитные пулемёты, и ходовой мостик. Возражающих не имеется?
Возражающих не имелось.
Вслед за офицером все подошли к мачте и стали подниматься по узким наружным трапам.
Мачта походила на могучий ствол огромного дерева. Боевая рубка представляла собой как бы большое дупло внутри стального ствола.
Дуся вслед за другими пробрался в рубку через узкую, как бойница, дверь. Полукруглые броневые стены были увешаны телефонными трубками, сигнальными щитами, приборами всех видов.
— Во время боя, — сказал офицер, — сюда поступают все сообщения от орудий и механизмов и отсюда отдаются команды во все части корабля. На мостике впереди рубки стоит сам командир крейсера.
Когда стали подниматься выше, на флагманский мостик, Дуся, шедший позади, нарочно задержался. Ему хотелось постоять немного на том месте, где во время похода находится командир.
Однако у штурвала уже стоял вице-старшина Колкин. Надвинув на лоб бескозырку, он что было сил свёл брови и грозно смотрел вперёд, словно видел перед собой эскадру противника. Вдруг он наклонился к медному рупору и тихо, но отчётливо прошептал:
— Полный ход! Отдать швартовы! Торпеды на товсь!
Между тем сверху доносился голос офицера.
— А этот мостик, — услышал Дуся, — предназначен для командующего эскадрой. Тот корабль, на котором находится командующий, называется флагманским. И мостик тоже называется флагманским. К нему притягиваются взоры всех кораблей эскадры — недаром же он расположен высоко над палубой. Отсюда море видно ещё дальше, обзор шире.
Дуся поспешил наверх.
На следующем мостике на узких площадках, казалось висевших в воздухе, были размещены зенитные автоматы.
Дуся придвинулся к самому краю мостика, но, взглянув вниз, невольно отпрянул и цепко ухватился за ограждение: палуба была так далеко внизу, что ему показалось, будто он повис где-то между небом и морем.
— Не робей — привыкнешь! — заметил офицер. — Нашим морякам приходится нести вахту и повыше.
Выше находился сигнальный мостик.
— Отсюда матросы передают боевые приказы и сигналы на другие корабли: днём — разноцветными флагами, ночью — огнями, — сказал офицер.
Так вот они где стоят, эти удивительные моряки-сигнальщики! Их мостик похож на большое гнездо, поднятое к самому небу. Как приятно смотреть отсюда во все стороны, только не под ноги, а в море! Тогда совсем даже не страшно.
Чайка, лениво расправив крылья, пролетела совсем рядом, — были ясно видны красные перепонки на её лапках, поджатых к животу.
Подул ветерок, и Дуся услышал шорох корабельного флага. На мачте правее мостика и почти на одном уровне с ним билось и трепетало знакомое полотнище с широкой синей полосой внизу, с красной звездой, серпом и молотом над нею. Казалось, флаг этот звал в далёкий зеленоватый простор моря.
Покрытое мелкой зубчатой волной, оно словно лучилось под солнцем. Вдруг далеко, у самого горизонта, взметнулась белая пенистая груда, глухой удар прошёл по воде, и чуткое тело корабля вздрогнуло.
— Что это? — тревожно обратились к офицеру сразу несколько человек.
— Мины рвут. Тут ещё до сих пор не море, а суп с клёцками, — очень серьёзно сказал офицер и осторожно погладил свои маленькие чёрные усики.
Когда спустились обратно на палубу, к Дусе протискался Япончик, дёрнул за рукав и поманил за широкий раструб вентилятора.
— Чего ты? — спросил Дуся.
— А вот того ты! — рассердился Япончик. — Ты что же, подвести нас хочешь?
Дуся, не понимая, испуганно смотрел на приятеля.
— Про воротник я тебе говорил? Из-за тебя нас здесь матросы салагой звать будут. Пойдём!
Он потянул Дусю за руку, и тот невольно последовал за ним. Они сошли вниз по железному трапчику и оказались в узком коридоре. На Дусю пахнуло теплом и запахом машинного масла, вокруг него что-то сильно гудело.
— Не бойся, это воздух гудит, — сказал Япончик, — вентиляторы такие. Мы в самом низу были. Тут до дна ещё знаешь сколько!
— Куда же мы идём? — спросил Дуся.
— Давай, давай поскорей, тут близко.
Сделав два-три поворота, они очутились в небольшом отсеке, где тускло горел свет и по стенам белело несколько умывальников.
Япончик быстро накинул дверной крючок и, ловко вскарабкавшись на одну из раковин, снял с переборки продолговатую дырчатую коробку, издававшую сладковатый запах.
— Давай воротник! — заторопил он Дусю и сам помог отделить воротник от фланелевки.
Затем Япончик посыпал на воротник из банки и начал сам усердно и быстро стирать его под краном.
Через несколько минут всё было готово, и они как ни в чём не бывало выбрались снова на верхнюю палубу. Дуся чувствовал только хлористый запах и некоторую неловкость от мокрого воротника, касавшегося шеи и холодившего плечи.
У грот-мачты уже никого не было. Дуся и Япончик бросились в носовую часть корабля. На огромной палубе виднелись только одинокие фигуры занятых своим делом матросов.
Мальчики, запыхавшись, огибали башню орудия, когда перед ними внезапно очутился старший помощник. Дуся остановился как вкопанный, а Япончик мигом скользнул за брезентовые пожарные чехлы, вывешенные для просушки.
— Куда так спешите, молодой человек? — услышал Дуся. Широкая рука легла ему на плечо. — Э, да ты, брат, уже вымок где-то. За борт, что ли, упал?
— Нет, я не упал, — пробормотал Дуся, оглядываясь, но бежать уже было поздно. — Это — так просто, — сказал он на всякий случай.
— Чего проще, — согласился офицер, — чем ждать, пока воротник сам вылиняет! Что ж ты молчишь? Может, струсил немножко, а? Испугался?
— Немножко испугался, — сказал Дуся и вздохнул.
— Давно на флоте? — спросил офицер строго.
Но Дуся увидел в его прищуренных глазах весёлые, добрые искры.
— Не очень… — сказал он. — Мы тут с одним мальчиком вместе приехали, да он сейчас простудился.
— Только прибыли и уже бывалыми казаться хотите? Откуда ж ты сам?
— Из Кронштадта, — ответил Дуся.
Хотя он больше помнил жизнь в Ярославле, но сказать про Кронштадт ему очень хотелось.
— Вот как! Да мы с тобой земляки, выходит! — обрадовался старший помощник. — Как фамилия?
— Парамонов, — сказал Дуся тихо.
— Парамонов? — переспросил офицер. — Парамонов из Кронштадта? Постой, постой… отец твой на Баренцевом море служил?
— Служил, — сказал Дуся и еле слышно добавил: — Погиб он.
— Да, погиб… это верно — погиб… — задумчиво проговорил офицер, с каким-то новым вниманием вглядываясь в лицо Дуси. — Вот, братец ты мой, какая история выходит. Ну-ка, пойдём со мной, поговорим.
Он повернулся и пошёл к люку. Дуся двинулся за ним.
— Беги! — донёсся шёпот Япончика.
Но Дуся даже не остановился: в ушах его звучал голос моряка, и что-то в этом голосе было такое, что заставляло мальчика покорно идти за этим человеком. Он вслед за офицером спустился по вертикальному трапчику в полутёмный железный коридор.
— Вот и моя хата, — сказал старший помощник, останавливаясь.
В темноте щёлкнул ключ, и железная дверь каюты раскрылась перед Дусей.
— Прошу пожаловать, — сказали ему.
Как всякому мальчику его лет, Дусе очень хотелось побывать в каюте военного моряка. В другой момент он порадовался бы случаю очутиться здесь, теперь же он лишь с робким любопытством поглядывал по сторонам.
Большое, вделанное в переборку зеркало, фаянсовый умывальник, платяной шкаф, койка, аккуратно заправленная мягким байковым одеялом, рабочий стол красного дерева, над ним металлические часы, барометр, сбоку книжная полка, на полу мягкий ковёр, в углу диван, обитый кожей, — всё это размещено красиво, экономно, от всего веет чистотой, строгим порядком и каким-то особенным, деловым корабельным уютом.
